– Это не то, что я имела в виду, – в спешке говорю я. Он не обращает на это внимания. – Не беспокойся. Эмили уезжает через два дня, и я хочу провести с ней побольше времени, – он начинает отдаляться от меня. И мне следует позволить ему уйти, разорвать отношения, но по какой-то чертовой причине я все-таки хватаюсь за его рубашку и не позволяю отойти. Остановившись, Эверет смотрит сначала на мою руку, а затем медленно продолжает свой путь к моим глазам. Я стараюсь умолять его только своим взглядом. – Все пошло не так. Я хочу погулять с тобой, но просто... – в раздражении опускаю свою руку. – Бренна, – я смотрю на него, когда он произносит мое имя, вкладывая в него какой-то особый смысл, – я не заставляю тебя тусоваться со мной. А если ты все-таки согласишься, то я не заставлю тебя делать вещи, которые ты не захочешь. Друзья, помнишь? Его слова вызывают у меня улыбку. Могу поклясться, что он искренен в том, что говорит, и я благодарна, что он понимает мое беспокойство. Кивая, я говорю: – Друзья. – Так что, если ты хочешь потусоваться со мной в воскресенье – прекрасно, а если нет... что ж, может быть, в другой раз. Я буду для тебя достаточно хорошим, – он пытается выкрутиться, показывая мне свою улыбку, но ничего не выходит. Ясно, как день, что он хочет больше, чем просто дружбу, но сейчас я это игнорирую. – Ты уже очень хороший, – поправляю его я. – Воскресенье подходит идеально, – и прежде, чем из меня вырвется что-нибудь еще, добавляю. – Ну а сейчас мне действительно пора идти. Было приятно повидаться. Затем я ухожу, понимая, что итак слишком сильно облажалась. И это скажется на нас обоих. *** Я засовываю ароматную куриную лапшу в микроволновку, прежде чем ответить на сообщение. Хиллари хочет знать все подробности моей встречи с Эверетом, включая то, как я могла додуматься, что Эмили – это его беременная девушка. Я же, в свою очередь, не пропускаю ни одной детали, даже те, которые были самыми неловкими. Она называет это романтикой, а я – пафосной перепалкой. Она считает, что это задумки самой судьбы, чтобы нам в нашем прекрасном будущем было что рассказать несуществующим внукам, а я напоминаю ей, что ничего прекрасного в моем будущем не будет, как и детей. Читаю последнее отправленное Хиллари сообщение: «Так что же вы собираетесь сделать в воскресенье?» В то время, когда я начинаю печатать, что у меня нет ни малейшего понятия об этих планах, кто-то стучится в мою дверь. Оглянувшись, смеюсь про себя. Если это Эверет, то он увидит, что ткани в моей пижаме не так уж и много. Это лишь светло-розовые шелковые шортики и маечка в цвет. По-крайней мере, на этот раз я надела лифчик. Я заглядываю в дверной глазок и вижу, что это не Эверет, а его сестра, и понимаю, как они с ним похожи. Открывая дверь, улыбаюсь Эмили: – Привет. – Привет! Эм... знаешь, я приготовила больше еды, чем нужно. Уверена, что не хочешь присоединиться к нам за ужином? – Ох, я вижу, что провокации – это ваша семейная черта. Спасибо за приглашение, но я как раз в процессе приготовления своего ужина. – Это – не ловушка, я просто подумала, что было бы неплохо тебя пригласить. Микроволновка тут же подает сигнал, что мой суп готов. Брови Эмили взлетаю вверх вместе с уголками рта: – Что ты готовишь? – Суп. – О, вкуснятина. Хорошо, но если ты хочешь обжаренные во фритюре куриные крылышки в кляре, то спускайся. Было бы здорово с тобой познакомиться поближе. А если ты не голодна, то мы как раз собирались сыграть в пятикарточный дро, и ты могла бы присоединиться. Я с подозрением смотрю на нее: – Пятикарточный дро? Никогда не слышала. – Покер. Ты никогда не играла? – Можно и так сказать. – Прекрасно. Прихвати свой суп и... одежду, – она смотрит на мою пижаму или, точнее, на ее отсутствие. – И присоединяйся к нам. Я уже начинаю думать, что не Эверет подослал ее, как мне сначала показалось, а все это исключительно идея Эмили. Усмехаюсь в ответ на ее слова: – Пас. Нет настроения для посиделок в компании. Но я ценю твое приглашение, правда, но думаю, что сегодня мне лишь хочется посидеть и расслабиться. Все те милые искорки, что были в глазах Эмили, разом испарились. – Послушай, что происходит между тобой и моим братом? – она скрещивает руки. Я вижу, что делает она это в защитном жесте, поэтому сглатываю кусочек страха, застрявший в горле. Она думает, что я играю в игры. Но это не так уж и далеко от правды. – Мы просто друзья. – Друзья играют в покер, – усмехается она. – Я понимаю, почему ты обороняешься. Ты защищаешь свою семью, и я не виню тебя за это. Если бы у меня был брат, я бы вела себя точно так же. Тебе не стоит обо мне беспокоиться. Отношения с ним меня не интересуют, как и все остальное, поэтому и я держу некую дистанцию. Я не давала ему каких-то намеков или надежд на то, чего быть просто не может. Я не развожу его. Даже не флиртовала с ним, если уж на то пошло. Пытаюсь ограничить свое время с ним, границы не пересекаются, а чувства не задеваются. Девушка громко вздыхает и выпрямляет руки, начиная неосознанно потирать свой живот. – Ты ему нравишься, Бренна. Возможно, больше, чем просто друг, но он этого не скажет. Я видела, как он наблюдал за тобой через кухонное окно, как он произносил твое имя, слышала, как он говорил с тобой. По всему этому было несложно догадаться, как он к тебе относится. Как бы ты сама к нему не относилась, он влюбляется. И если ты честно не хочешь отношений с ним, то, возможно, тебе и вовсе следует отойти. Ничего из разряда «давай будем просто друзьями». В вашем возрасте парни и девушки не могут быть просто друзьями, не пересекая никаких границ. – Я всегда была с ним честной, – начинаю защищаться я, но она продолжает. – И он воспринимает это как игру, в которой сложно победить. Возможно, это и сыграло большую роль в том, как сильно ты его зацепила. Могу я спросить почему? Почему ты не хочешь отношений с моим братом? Мне не нравится, что этот разговор происходит на территории моей квартиры, тем более, что, по сути, он происходит в дверях. – Если мы собираемся это обсудить, то не лучше ли тебе войти и сесть? Без слов Эмили заходит и идет прямиком на кухню. Она устраивается на барном стуле, в то время как я достаю свой ужин из микроволновки и хватаю вилку, присаживаясь рядом с ней. Я перемешиваю лапшу, думая, что сказать, не сильно углубляясь в подробности. – У меня ужасное прошлое, а последние двенадцать лет были… отвратительными. Большую часть времени я сама себе не нравлюсь. У меня есть некоторые… пристрастия, секреты и привычка до себя докапываться. У меня не так много друзей. Есть работа, которую я люблю, и она обеспечивает мне много денег, и я не хочу, чтобы твой брат нарушил такой ход событий. Ему не удастся принять меня такой, какая я есть. Он смотрит на меня и видит лишь красивую оболочку, милое лицо и игру, как ты это назвала. Он не видит меня, не видит мои шрамы и то, что я могу причинить ему такую боль, из-за которой он будет обижаться на меня еще несколько лет. Оно того не стоит, ни для кого из нас. Как это сделала бы мама, Эмили берет мои ладони в свои и сильно сжимает их. Ее глаза пытаются прочитать мои. Я вижу в них жалость, и это не то, что мне нужно. Я лишь хочу, чтобы она увидела все так, как есть, и возможно, смогла бы найти способ, как бы помягче поговорить с Эверетом. Я сказала больше, чем хотела бы, но мне это нужно. Давая еще одну причину, по которой мне следует держаться от них подальше, я постоянно предоставляю слишком много подсказок о том, кто я есть. – Что случилось с твоими родителями? – спрашивает она. Закрыв глаза, я качаю головой для того, чтобы выкинуть эти мысли из своего сознания. Каждый раз, когда меня спрашивают нечто подобное, включая вопросы о приемной семье, в голове сразу возникает картина безжизненных тел моих родных, окрашенных в малиново-красный цвет. – Это неважно, – открываю глаза и чувствую влагу, которая уже готова скатиться по моим щекам, так что пытаюсь ее сморгнуть. – Это все в прошлом. – Наши родители погибли в автокатастрофе несколько лет назад. Это был день моего выпуска. Они поехали, чтобы увидеть, как я получаю диплом. Перед концом церемонии начало немного моросить. Я сказала им, что на выпускной вечер поеду с подругой Сашей. Пара родителей организовала небольшую вечеринку для ребят. Видимо, тормоза в машине были испорчены, но этого на самом деле никто не знает, Дорога была мокрая от дождя, и наши родители проехали на красный свет. Тут же через перекресток проехал большой грузовик. Все погибли на месте. Ненавижу то, что ее история заставляет мои слезы катиться по лицу. Но Эмили тоже плачет. Мы обе сидим и какое-то время проливаем слезы, уставившись друг на друга. Впервые за многие годы я рассказываю о том, что случилось, чувствуя, что Эмили сохранит мою историю в тайне, а не будет сплетничать о ней с кем-то, особенно с Эверетом. – В ночь перед моим восьмым днем рождения я услышала, как родители спорили о чем-то. Я зашла на кухню, чтобы проверить, все ли в порядке, но все, что могу вспомнить – это как отец хлопнул дверью холодильника и с пивом в руках пронесся в гостиную. Моя мама сидела за кухонным столом, держа в руках толстый конверт, и плакала. Я спросила, все ли в порядке, и она посмотрела такими же зелеными, как у меня глазами, в мою сторону, отчаянно стараясь улыбнуться в ответ. Мама кивнула головой и сказала, что это лишь глупая ссора, которую переживают каждые родители, а потом велела мне чистить зубы и ложиться спать. На следующее утро должен был быть мой день рождения. Я была так взволнована по этому поводу, да еще и друзья из двух других городов собирались приехать. Я попросила в подарок водную горку и велосипед. Я знала, что последний мне точно подарят, так как в тот день заглянула в гараж и увидела его, частично прикрытый покрывалом, – я улыбнулась воспоминаниям. – Он был фиолетово-черный с небольшой корзиной. Такой я обвела в кружок в газете объявлений месяц назад. И я удивилась, что, несмотря на все их разговоры о том, как опасны велосипеды, они все же купили мне его. Всю ночь из-за волнения я не могла уснуть. Помню, как взглянула на часы, показывающее время после полуночи. Официально настало мое восьмилетие. Одна только эта мысль взбудоражила меня еще больше, поэтому я вылезла из кровати. Лунного света было достаточно, чтобы осветить комнату. Я схватила несколько Барби и начала тихо играть. А затем услышала мамин крик. Такой, от которого кровь стынет в жилах. Я тут же застыла на месте и стала внимательно слушать. Казалось, словно она умоляла отца остановиться, но я не очень хорошо поняла. Затем послышался громкий хлопающий звук. Спустя пару секунд послышался и второй, а затем... тишина. Эта часть всегда была для меня самой трудной. И чтобы продолжить, мне приходится собраться с мыслями на секунду. Смотрю вниз на свой суп и бездумно помешиваю его вилкой. Мне нужно задержать свое внимание на чем-то другом помимо боли: – Через несколько минут я отправилась посмотреть, что это был за звук. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что произошло. Мама лежала на кровати, в руках держа нашу совместную фотографию двухгодичной давности. А отец лежал рядом с ножкой кровати, распластавшись на полу. У обоих огнестрельные ранения, покрытая кровью одежда, оба совершенно спокойные и бездыханные. Слышу вздох Эмили, который напоминает мне о том, что я не переживаю все это заново, а лишь пересказываю кому-то, кто не является адвокатом. Я останавливаюсь на этом, не в состоянии сказать ничего больше. Я и так поделилась многим. Возможно, даже слишком многим. Смотрю на Эмили. По нашим лицам текут слезы. – Пожалуйста, пусть это останется между нами. Пожалуйста. Не хочу, чтобы Эверет узнал. – Почему? – шепчет девушка еле слышно. – Он будет осуждать меня. А потом и моего отца. Я не знаю ответов, мне известно лишь то, что он не был таким человеком. Он любил мою маму, любил меня. И... мне все еще больно. Эмили соскакивает с табурета, чтобы крепко обнять меня, пока я рыдаю. Я никогда не делилась этим даже с Хиллари и сейчас почти ненавижу себя за то, что рассказала сестре Эверета. Но как бы то ни было, даже пожалев, что я рассказала ей, мне становится намного комфортнее, чем за все эти десять лет, стоило только ей обнять меня. Так что я позволяю нам побыть в этом положении некоторое время. Пока она не отпускает меня, а в груди снова не начинает разливаться это ощущение пустоты. – Полиция так и не выяснила, почему все это произошло? – спрашивает она, снова залезая на табурет. Из меня вырывается горький смех: – Конечно, потому что им, якобы, есть до этого дело. Нет, они лишь отправили меня к тете, которая спустя неделю решила, что не в состоянии справиться с постоянно плачущим, скорбящим ребенком, а затем отослали в приемную семью. Я пыталась сказать детективу, что они были жестокими, но он лишь пожимал своими плечами и говорил, что если бы я вела себя достойно, то они бы не были такими. И я пыталась, но их гнет не заканчивался. Некоторые семьи были нормальными, другие – нет, но с этого момента я поняла, что нельзя доверять копам. Они никогда не хотели помочь мне или докопаться до причины смерти моих родителей. Я ненавижу полицию. Думаю, что они... эгоистичные напыщенные придурки. – Ох,– вырывается из нее. Она выглядит почти обиженной. А я возвращаюсь в тот момент, когда сказала Эверету, что не доверяю копам, и вспоминаю выражение его лица после этих слов, и складываю два и два. С громким вздохом я прикладываю ладони ко рту. – Ваш отец был копом, да? О, Господи, прости, – я отнимаю руки от лица и в отчаянии начинаю качать головой. – Тогда все понятно. Неудивительно, что Эверет так расстроился, когда я сказала, что не доверяю полиции. Не в обиду ему, я вовсе не считаю, что все они плохие. Просто у меня был не лучший опыт с ними, вот и все. Эмили начинает улыбаться, но я вижу, что ее улыбка фальшива.