Моей второй мыслью было сбежать. Дождаться, когда все в доме заснут, и позвонить Араселио, чтобы приехал и увез меня на своем грузовике. Я спущусь на цыпочках, захватив с собой только самое необходимое, и уеду навсегда жить к «девчонкам». Я была уверена, что тетя Динучча и тетя Мити примут меня с распростертыми объятиями. Но тут… тут я как будто услышала папин голос, который спросил меня: «Неужели ты покинешь поле сражения, как трусиха или дезертир? А кто будет заниматься с твоим братом? Что, если этот ползучий гад будет обращаться с ним, как злой отчим в романах? И кто защитит маму, если ей будет грозить опасность?» Я представила, что отвечаю ему: «Она сама сделала выбор. Сама вышла замуж за этого гада. И даже когда узнала, что он начальник преследов и к тому же еще каррадист, не выгнала его за дверь». «Змеи гипнотизируют невинных птичек, чтобы потом проглотить, – отвечал папин голос. – Нельзя винить птичек за то, что они не заметили опасности. У Эвелины не осталось своей воли, пойми. И неужели ты готова потерять свою единственную подругу? И тебя не интересует, как ее дедушка будет противостоять твоему отчиму и кто из них двоих победит?» В общем, я решила, что должна остаться. Нельзя оставлять в такой момент маму и Лео. Приняв это решение, Коломба умылась холодной водой, потом пошла к себе в комнату, разделась и залезла под одеяло. Она чувствовала себя ужасно уставшей, но заснуть не получалось. Наконец я заснула. Но сон был какой-то тревожный, и я все время просыпалась с чувством смертельной опасности. И каждый раз я слышала за дверью голоса мамы и отчима. Она говорила почти жалобно, он – сдержанно, но уже начиная терять терпение. До меня долетали обрывки фраз: «…выселить Людовичис… и Циляк… выкинуть на улицу… бедная женщина… было бы жестоко». Это был голос мамы. «На улицу! Не преувеличивай! Есть социальные службы, которые занимаются такими ситуациями». Это был Кукарикарди. И снова он: «Что же ты говоришь, что любишь меня, если мне не веришь?»; «Может, еще скажешь, что твои золовки умнее меня?» Она: «Ортолу, со всеми маленькими детьми… Чаны… Куда они пойдут?»; «…Не говори так, мои дети не трудные». Он: «Так, может быть, мы зря поженились?» Я уже снова проваливалась в сон. Когда в последний раз посмотрела на светящийся квадратик будильника, было четыре утра. А эти двое все говорили и говорили. Глава восьмая Я думала, что тетя Динучча и тетя Мити обидятся, когда им предложили немедленно передать Мильярди все документы на квартиру. Но они повели себя с достоинством. – Помни, Эвелина, своей долей ты можешь распорядиться как хочешь, но не имеешь права продать площадь, принадлежащую детям, без согласия попечительского совета. И передай своему мужу, что ломать стены вашей прежней квартиры он тоже не имеет права. Второй этаж не твой, он принадлежит детям, – так сказала на следующее утро тетя Динучча, положив на стол в нашей новой квартире папку со всеми документами, касающимися дома. – Я позвоню ему сейчас же. Хотя Риккардо сам говорил мне, что даст поручение своему адвокату связаться с попечительским советом, – сказала мама. Щеки у нее были красные, голос дрожал, она не смела посмотреть в глаза «девчонкам». И все-таки мне показалось, что у нее появилась надежда: может быть, нам еще удастся отстоять наш дом. – Мы тоже дадим специальное поручение нашим адвокатам, не сомневайся, деточка, – шепнула мне на лестнице тетя Мити, когда я пошла ее провожать. Я знаю, она сказала так, чтобы я не чувствовала себя преданной. Но ведь нам уже пришлось покинуть нашу любимую квартиру и переехать в эту Роскошную, Престижную, Никомуненужную Недвижимость (я ее ненавижу!). И рабочие так грубо перетаскивали мое фортепиано, что теперь на нем невозможно играть, и мне придется просить маму снова звать настройщика. О том, чтобы ломать или даже сдавать кому-нибудь второй этаж, речи больше не было. Но по прошествии недели все жильцы Тоскани получили заказные письма от «ПРЕСТНЕДВ» с требованием немедленно освободить помещение. В свою очередь адвокатское бюро Чеккетто и Паллавичини направило письмо агентству «Престижная недвижимость», в котором предлагалось внимательно прочесть договоры, заключенные в свое время графом Райнольди, в особенности пункт семнадцатый, в котором говорилось, что выселение жильцов возможно, только если площадь собирается занять сам хозяин или его дети. А поскольку синьора Эвелина только что переселилась на площадь мужа, а Коломба и Лео Тоскани не имели намерения жить отдельно… Риккардо Риккарди никак не ждал, что это «африканское отребье» окажет ему сопротивление и сможет оплатить услуги двух известнейших адвокатов. И когда Лурканио Соллюстри показал ему письмо от Чеккетто и Паллавичини, с отчимом Коломбы едва не случился нервный срыв. Говорила же я, что он дурак. Вообще-то он должен был знать, что адвокаты – наши друзья, наши и дедушки Пульче. Неужели он думал, что мы не позовем их на помощь своим друзьям-соседям? Пульче говорит, что мне давно пора понять, как рассуждает Мильярди. Как и все преследы, мой отчим убежден, что никто ничего не делает даром и что ни один юрист не станет помогать тем, у кого нет денег. Он ни на секунду не способен вообразить, что адвокат может бесплатно помогать кому-то, потому что дело его справедливо, из чувства солидарности и просто ради собственного удовольствия. Глава девятая В этой нашей Престижной и Роскошной Недвижимости телевизор есть в каждой комнате. Только мама уже не сидит перед ним в кресле целыми днями. Теперь у нее много дел – она должна поддерживать свой новый «лук». Так ее приучили говорить в «Боттичеллиане». Еще ей сказали, что для того, чтобы сохранить новую красоту, нужно этим постоянно заниматься. Кто знает, согласилась бы она еще год назад ходить каждый день на фитнес, на массаж, в солярий, к парикмахеру, к косметологу, на депиляцию, на маникюр? А еще в ателье к стилисту и на показ моделей, чтобы постоянно обновлять свой гардероб и одеваться по последнему слову моды? Завтракала синьора Эвелина теперь в баре при зале для фитнеса. Это был совсем легкий завтрак: йогурт, яблоко, апельсиновый сок и кофе. Коломбе уже не надо было мчаться домой на перемене, и она могла спокойно есть в школьной столовой вместе с Лео, Пульче и другими дикими монстрами. Когда Коломба и Лео возвращались домой, матери еще не было дома или же она отдыхала в своей комнате. Они встречались только за обедом, и, к большому облегчению Коломбы, Риккардо Риккарди в это время почти всегда был на телевидении – в прямом эфире. Правда, телевизор в столовой всегда был настроен на канал «Амика», и они могли видеть и слышать его, как живого. Но даже когда телевизор не включали, в большой столовой, обставленной современнейшей мебелью в стиле техно, было неуютно. Прежде всего потому, что за спиной синьоры Эвелины стоял мажордом в специальной форме и с перекинутой через руку салфеткой, а горничная в черном платье и белом кружевном фартуке то и дело входила и выходила с подносом, уставленным тарелками. Мильярди нанял их, как только мы переехали на третий этаж. – Эвелина, – сказал он, – ты же не хочешь проводить все время на кухне за готовкой и мытьем посуды? Квартира большая, и у тебя найдутся дела поинтереснее. Да и испортить руки моющими средствами было бы обидно. – Но гель для посуды «Нежный бархат» делает руки нежными и бархатными, – вмешался мой брат, который так и не научился молчать. – Ты сам говорил, что он как крем для рук, и повторяешь это каждый день. Да, на канале «Амика» есть такая реклама. Стоя перед раковиной, наполненной пеной, наш отчим, одетый в вечерний костюм, снимает резиновые перчатки, опускает руки в эту мыльную воду и вынимает оттуда розовую розу с нежными лепестками, покрытыми каплями росы. И потом, жмурясь от удовольствия, проводит этой розой по своей гладко выбритой щеке. Мильярди бросил на Лео уничтожающий взгляд, а мама сказала: – Но нам вполне достаточно приходящей работницы. И синьора Сенгор сказала, что вместо супермаркета она могла бы… – Даже речи быть не может! Цветных в моем доме не будет. И вообще вопрос уже решен, – оборвал ее наш отчим. На следующий день в доме Риккарди-Тоскани появилась пожилая пара. Фирма, которая их прислала, нанимала исключительно коренных итальянцев для работы в самых богатых семьях города. Эти супруги были не просто белыми – цвет лица у них был такой бледный, что, казалось, они только начинали поправляться после тяжкой болезни или жили в подземелье совсем без солнца. Его звали Донат, а ее – Клотильда. Оба напоминали персонажей английского фильма, действие которого происходит в старинном замке. Пульче тут же окрестила их «вампирами», и Коломба ловила себя на мысли, что в своей недосягаемости для каких бы то ни было человеческих чувств они могли бы и впрямь быть ходячими мертвецами. Донат и Клотильда не выходили из своей комнаты, не надев формы и не приняв такое выражение лица, как будто ничему и никому не доверяли. Обувь у них была из войлока, и Коломба не раз вздрагивала от неожиданности, обнаружив их в своей комнате в тот момент, когда она ссорилась с братом или разговаривала по телефону с подругой. Было совершенно непонятно, как и когда они успели зайти. Ей даже стало казаться, что отчим нанял их не столько для работы по дому, сколько для того, чтобы следили за женой и детьми и обо всем ему докладывали. С дня переезда на третий этаж Риккардо Риккарди запретил Лео и Коломбе навещать других детей Упрямой Твердыни. – Не желаю больше видеть эти физиономии, – заявил он. – Это мой дом, и я требую, чтобы мои указания выполнялись беспрекословно. Лео уставился на него с недоумением. – А с кем же я тогда буду играть? – спросил он. – Можешь пригласить кого-нибудь из школьных друзей. – Джарра и Али – мои школьные друзья. – Не прикидывайся, что не понимаешь. Можешь приглашать кого угодно, кроме этих ваших монстров – детей приезжих голодранцев, имеющих наглость противиться выселению и вставлять мне палки в колеса. – Мне не нравятся джакузи, – уперся Лео. – Тогда играй один! Зачем я покупал тебе компьютер и все эти электронные игры? Наш отчим считает, что я должна прекратить дружить с Пульче и даже с Агнессой и Сабиной, потому что Ризотто «спелись» с остальными выселяемыми. Он дал указание Донату, чтобы тот никого не пускал к нам в дом без его разрешения. Когда Жан Даниэль позвонил к нам в дверь, чтобы позвать Лео во двор играть с другими ребятами, и был изгнан с позором, как какая-то собака, я думала, что умру на месте от стыда. Маме жаловаться бесполезно. – Риккардо знает, что делает, – неизменно отвечает она. – Если он что-то вам запрещает, то для вашего же блага. Когда вырастете, скажете ему спасибо. Но даже она страшно расстроилась, что Донат не пустил к нам синьору Ментасти, когда та принесла ей попробовать торт с сабайоном, и отказался даже взять тарелку. Еще мама огорчается, что к нам не заходит Пульче («Она такая милая») и что нельзя подняться поболтать с синьором Петраркой и Ланчелотом. Да, Мильярди как-то обвинил ее в том, что она хочет сговориться с врагом за его спиной. Но он не может запретить нам с Лео ходить в школу, и когда мы спускаемся вниз, то, как всегда, встречаемся в холле со всеми дикими монстрами. А после уроков кто-нибудь из них приглашает нас к себе домой, и мы остаемся там до ужина. Вначале мама беспокоилась, что мы не приходим домой вовремя. Но я объяснила ей: в этих стенах змей еще может нам приказывать, но подчиняться ему вне дома мы не намерены. Бедная мама! С одной стороны, она сама всегда нас учила, что цвет кожи ничего не значит, с другой – хочет, чтобы мы слушались Кукарикарди и уважали его волю.