Я кивнула. – Каким образом вы оказались в роли подростка, несущего шлейф? – не утихал модельер. – Моя мама придет в восторг, когда узнает, что ее любимый автор участвовала в показе. Вы случайно упали! Но сообразили, как сделать из косяка шоу! Браво! – Устроить драку пришло в голову Мэри, я просто подыграла ей. – Вы изменили мое мнение о женщинах-литераторах, – продолжил Рыков. – До сих пор при слове «писательница» передо мной вставал образ толстой, неряшливой, похожей на мешок муки бабы. Она корчит из себя знатока всех литератур, свысока смотрит на окружающих, считает их мусором под своими ногами. Дама когда-то написала пару книжонок и более не работает. Ее злят женщины, которые регулярно выпускают книги, и она им от всей души завидует. Поэтому постоянно говорит о коллегах гадости, называет их графоманками, дурами и говорит: «Дерьмо пишет для дерьма». Сию мадам отличает напускная серьезность. О себе она крайне высокого мнения, полагает, что идеальна со всех сторон, поэтому имеет право хамить всем. – Возможно, подобная особа существует, – не стала спорить я, – но мне не доводилось с такой встречаться. Не люблю тусовки, очень редко их посещаю. И на мешок муки я не похожа, скорее уж, я вязальная спица, которую завернули в конфетный фантик. Эдуард еще шире улыбнулся. – Если человек способен посмеяться над собой, значит, он умен и не отягощен разными комплексами. Пойдемте к прессе. Через час мы с Надеждой Андреевной отправились домой. Сначала Круглова заливалась слезами и причитала: – Ужас! Катастрофа! Что люди скажут? Моя дочь – падшая женщина! Проститутка! Позор семьи! Потом моя спутница замолчала. Смотрела в окно, вздыхала, громко сморкалась в носовой платок. Когда до дома оставалось минут десять езды, тетя Мура опять принялась говорить: – Как жить теперь? Что скажет мой прапрадедушка Василий Никифорович? Он Катю проклянет. От неожиданности услышанного я пропустила нужный поворот и осведомилась: – Ваш прапрадедушка жив? – Конечно, – ответила гостья. Поскольку Надежда не выглядела младенцем, я впала в глубокое недоумение. – Сколько же ему лет? Тетя Мура наморщила лоб. – Вроде он тысяча восьмисотого года рождения. Я пропустила следующий нужный поворот и решила уточнить: – Мужчине больше двухсот лет? – Прадеду Господь на земле отпустил ровно век, – пустилась в объяснения Надежда. – Сейчас на Небесах он! Там все живы, видят нас. Похвалить, наградить могут. Но и поругать, наказать сильно. Вот обозлится Василий Никифорович и скрючит Катьку, которая род Кругловых позорит! Что люди скажут, когда до них дойдет, чем дочь моя занимается? Глава 14 – В заключении эксперта четко указано: в домашнем торте находился яд от домовых грызунов, – подчеркнул Кирилл. – Глупо так человека убивать. Специалист же сразу увидит, по какой причине Зинаида Яковлевна умерла. – Валентина клялась, что вколола в бисквит капли от запора, – напомнила я. – Никого она убивать не собиралась. Решила отомстить свекрови, которая ее безо всякой причины ненавидела. Валя предполагала, что, когда все сядут в ресторанчике, именинница начнет безостановочно бегать в сортир. Для здоровья это не опасно, а вот морально больно щелкает. И если кто из членов семьи вопреки своему обычному поведению захочет попробовать торт, то ему гарантировано лишь расстройство кишечника. Неприятно, но жизни не угрожает. Но Зинаида Яковлевна и Лена скончались. В дверь тихо постучали. – Входите, – крикнул Степан. В кабинет, втянув голову в плечи, вошла Валя и прошептала: – Здрассти. – Садитесь, пожалуйста, – любезно предложил мой муж. – Сейчас на экране начнут возникать фото, а вы, если знаете этих людей, называйте их имена. Давай, Кирилл. Валентина вцепилась глазами в плазменную панель на стене и тихо заговорила: – Зинаида Яковлевна, Николай Петрович, Роман, Елена… Ой! Ой! – Что не так? – быстро осведомился Кирилл. – Плохое качество изображения? – Нет, нормальное, – всхлипнула посетительница. – Там торт! – Да, – согласился Степан. Валентина зажмурилась. – Пожалуйста, уберите его. – Почему? – тихо спросил владелец агентства благотворительной помощи невинно осужденным. – Тошнит, когда его вижу, – объяснила посетительница. Экран погас. – Открывайте глаза, – разрешил Кирилл, – снимка нет. – Спасибо, – шмыгнула носом Валя. – На допросе вы тоже отказались смотреть на бисквит, который сделали, – напомнил Кирюша. – Почему? Юркина опустила голову. – Следователь прямо на стол фотку выложил, спросил: «Знакомая вкусняшка?» И меня стошнило! – Ясно, – протянул наш психолог Владимир Кравцов, который до сих пор сидел молча. – Вы конфеты любите? – Да, – прошептала Валя. – Какие? – решил уточнить Кравцов. – Шоколадные? – Да, – прошелестела Юркина. – Покупаете их часто к чаю? – не отставал Володя. – Нет, – ответила Валентина и неожиданно пустилась в объяснения: – Самыми хорошими для меня раньше были трюфели «Экстра». Они не круглые, прямоугольные, маленькие такие кирпичики. Когда только замуж вышла, один раз принесла их для всех. Зарплату получила, зашла в кондитерский магазин, а там эти конфеты. Решила угостить Зинаиду и остальных, высыпала в вазочку, на стол поставила… Юркина вытерла нос тыльной стороной ладони. – Лена увидела «лодочку» с трюфелями, выговор мне сделала: «С ума сошла? Николай Петрович болен диабетом, нам с Ромой худеть велено». Я расстроилась, ответила: «Думала всех дорогим шоколадом угостить, хотела как лучше». «А получилось как всегда, – рассмеялась Лена. – И трюфели редкое лакомство только для нищих. Нам они по карману, сами купить можем». Валя выпрямилась. – Обидно, конечно. Угоститься Елена не захотела, обозвала меня нищей. И теперь не могу любимые конфетки покупать. – Вы трюфели сейчас почему не берете? – решил докопаться до сути Володя. – Они неприятное воспоминание о том разговоре? – Ага, – по-детски ответила женщина, – тошнит от их вида. – Можете описать торт, в который вкололи слабительное? – попросил Владимир. – Бисквитный, круглый, – начала перечислять наша клиентка. – Три коржа. Прослойка – малиновый, клюквенный и клубничный заварной крем. Верх – глазурь. Еще из кондитерского мешка выложила двенадцать маленьких башенок по кругу, тринадцатую поместила в центре. Соответственно, такое же количество кусков порционных. Крем белковый выкладывала, когда тортик был почти полностью готов. Всего пять-семь минут ему еще предстояло стоять. И можно было вынимать. – Понимаю, как вам сейчас нелегко, – не утихал Владимир, – но перед нами фото, которое сделал один из экспертов. Я смог насчитать только двенадцать кусков. Они уже нарезаны. Володя взял указку. – Вернее, на блюде осталось восемь штук и центральная, круглая часть. По пустым местам на большой тарелке понятно, что съели три ломтя. Восемь плюс три – одиннадцать. Двенадцатый – в центре торта. Не вижу следов тринадцатого! Где он? – Съели! – решила я. – Давайте спокойно рассмотрим сладкое, – предложил Степан. – Оно выглядит аккуратно, заранее нарезано на равные куски. Башенка в середине находится на «острове», центральная часть вырезана, но оставлена на месте. – Так всегда поступают, когда не хотят портить центр, – объяснила Валя. – Туда часто помещают фигуры из шоколада, печенья. К нему лучами примыкают куски. Круглый кусок с украшением подносят самому почетному гостю. – Трех радиальных порций нет, – продолжил Степан. – Если мы представим, что торт цел, то становится ясно, что в нем всего одиннадцать кусков. Вместе с центром – двенадцать. Вы на какой-то ломоть поместили две порции башенок из крема? – Нет, – возразила Валентина. – Бисквит разделила на двенадцать частей, но не резала, просто линии наметила!