Круглова прищурилась. – У нас в областном центре тоже есть распрекрасная пекарня, все ее нахваливают. Владелец – мой знакомый, он экономит на всем. Берет муку с личинками, просеивает – и готово. У масла срок годности давно прошел, да кто ж поймет, что оно протухло, когда готовый пирог увидит? Капуста для начинки сверху подгнившая, но плохие листья обобрали, остальное нашинковали. Пожарили пироги на постном маслице, которое даже на Пасху не меняют. Ты уверена, что в той «лучшей кондитерской» люди в масках на кухне работают, перчатки надевают? Никто из них над тестом не чихал, сопли, слюни в него не ронял? Руки они моют или в туалете кое за что подержались и этими же пальцами за работу принимаются? Я передернулась и поняла, что мои любимые пирожные перестали быть таковыми. – Общепит – это общепит. Не для себя готовят, – резюмировала Круглова. – Давай выбросим твою покупку. Я испекла к ужину кулебяку! На меня налетело удивление. – Холодильник пустой, где вы продукты взяли? Тетя Мура засмеялась. – Я хоть из захолустья в столицу приехала, да хватило ума в магазин сходить. Спустилась на первый этаж, спросила у бабы, которая лифт стережет, где она отоваривается. Ну и цены у вас! Закачаешься! Но я не с пустыми руками в столицу приперлась, у меня имеются рублики. Хотела Екатерине помочь, да гулящие девки в деньгах не нуждаются. Решила вам кое-чего приобрести. Только предельной растерянностью можно объяснить вопрос, который выпал из меня: – Зачем для нас что-то покупать? – Оглянись, зайди в столовую, – затараторила тетя Мура. – Теперь у тебя появилась красота. А еще утром было голо, неуютно. Налево глянь. Я повернула голову и увидела на стене несколько изображений кошек в пластмассовых «золотых» рамках. – Красиво, да? – засмеялась Надежда. – Прямо обомлела, когда увидела. Москва сумасшедшая, жить в ней ни один нормальный человек не захочет. Но товара разного в столице полно. У нас даже в областном центре подобного выбора нет. А у вас можно найти всякое себе на радость и по деньгам. Коврик приметила? У двери лежит. Я посмотрела на пол. Оставалось лишь удивляться, почему я не обратила внимание на кусок паласа ядовито-розового цвета с фиолетовой надписью «Входи, гость, коли с добром, а не с топором». – Себе тоже такой взяла, – поделилась радостью Надежда. – Сказка прямо! Чего стоишь? На коврик любуешься? Из меня вылетел вопрос: – А что это у стены притулилось? Розовое, из пластика, на колесиках? – Еще один мой подарочек, – потерла руки гостья. – Ботиночница. Просили за нее много, три тысячи, но мне повезло попасть в час особых скидок – отдали за пятьсот рубликов. У вас дома обувь стоит, как молоко в магазине – на открытых полках. Я попыталась объяснить тете Муре свое видение проблемы: – Так удобно, сразу понятно, где какие туфли стоят. Гостья вытянула вперед правую руку и начала загибать пальцы. – Приходя домой, следует снимать уличные чапки на лестнице, класть их в пакет. Затем входить в квартиру, мыть тщательно обувь, а пакетик, хоть и жаль, выкидывать. Но вы так не поступаете, запихиваете сапоги и все остальное на полку, дышите потом грязью с дороги. И кто посторонний приходит, на боты любуется. Еще подумают люди, что вы хвастаетесь. Скромнее следует себя вести, прятать обновки от чужих глаз. Неприлично всем демонстрировать богатство. Что о вас люди подумают? На какие шиши по магазинам шаритесь? – Вы о чем? – заморгала я. – Мы в этом сезоне ничего не приобретали. – А прошлой зимой носили все то, что, как на витрине, в холле стояло? – перебила меня Надежда. – Я тогда купила сапожки, мои предыдущие от реагента, который на тротуары сыплют, умерли. – Я ношу ботиночки на меху уже двадцать третий год, – объявила тетя Мура. – Чиню их иногда, и они, как новые, смотрятся. А ты транжира! Эдак денег себе на приличные похороны не накопишь! – Я пока не собираюсь на тот свет, – засмеялась я. – Ничем не болею, не пожилая. Тетя Мура запричитала: – Пойдешь на зеленый свет через дорогу, из-за угла пьяный шофер на «КамАЗе» вырулит. Бум! И нет тебя, молодой-здоровой. Полно таких случаев. Когда и кому помирать, Господь решает. И что тогда? Как тебя хоронить красиво? На рубли? А нет их! Покойница не собрала сумму! Гуляла, шиковала, сапоги покупала! В этой новой обуви тебя на кладбище нести? Что люди скажут? От стыда сгореть перед соседями! Ни выпить им, ни закусить на поминках! Стыд да срам! Народ судачить примется! Двигаем в комнату. Там прямо глаз отдыхает теперь. Первое, на что я обратила внимание, войдя в столовую – это занавески. Вместо светлых римских штор теперь висели гардины цвета больного краснухой помидора, на фоне которого тут и там оказались разбросаны изображения собачек. – Э… э… э… – выдавила я из себя. – Так и знала, что при виде роскоши онемеешь, – обрадовалась крестная мать мужа. – Теперь обрати внимание на скатерку. Правда, миленькая? – М-м-м, – протянула я, рассматривая агрессивно-зеленую, похоже, ситцевую ткань, на которой красовались рисунки с кошками. – Очаровательно и уютно, – засмеялась Надежда. – Раньше у тебя тряпка лежала, линялая, без рисуночков. Я старательно улыбнулась. «Линялая тряпка» стоила немалых денег, сделана из настоящей льняной ткани, имеет нежно-бежевый окрас и очень хорошо подходила к римским шторам. – Стены пустовали, – тараторила гостья, – украсила и их от души. Я зажмурилась, потом осторожно приоткрыла один глаз… и обозрела кучу картинок – родных сестер тех, которые висели в прихожей. Котята в корзиночке. Девочка в розовом платье держит в объятиях щенка. Мальчик кормит бельчонка. Девушка сидит на пеньке в лесу, вокруг нее вьются птички. И апофеоз: картина Ивана Шишкина и Константина Савицкого «Утро в сосновом лесу», известная в народе под названием «Медведи на лесоповале». Почему я вспомнила Савицкого? А потому, что он тоже участвовал в написании топтыгиных, но коллекционер Павел Третьяков по не известной мне причине замазал подпись этого художника, поэтому о принадлежности Константина Аполлоновича к созданию полотна мало кто знает, автором считают одного Ивана Ивановича. Что-то в копии картины показалось странным. Я приблизилась к стене. Взрослая медведица щеголяла в розовой длинной юбке. Двое ее сыновей, те, что сидели на поваленном дереве, играли в домино. А третий медвежонок, который стоял на задних ногах правее, держал в левой передней лапе толстую пачку иностранной валюты. Шишкин и Савицкий перевернулись в гробах. Мне захотелось завопить: «Снимите это немедленно». Но оцените мое умение владеть собой. Я застыла с приклеенной улыбкой на лице. – Чашечки, чайничек, тарелочки, – радостно твердила Надежда, – посудку прикупила красивую. Сейчас покажу. Я поняла, что сейчас перед моими глазами возникнет сервиз – родня картины. Нет, не выдержу подобного зрелища. Поэтому, воскликнув «простите, опаздываю на встречу», быстро удрала из квартиры. До дома Нины Егоровны Антоновой оказалось рукой подать. Я вошла в подъезд, поднялась на последний этаж, позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно. – Ой! – удивилась пожилая женщина. – Думала, курьер заказ привез. Вы кто? – Виола Тараканова, – представилась я и протянула хозяйке визитку. – Заходите, – разрешила Нина. – Что случилось? Зачем я вдруг частным сыщикам понадобилась? Я решила сразу схватить быка за рога, вошла в прихожую и спросила: – Вы знакомы с Валентиной Ефимовой? – Невесткой покойной Зины? – уточнила хозяйка. – Да. – По возрасту ни одной, ни другой в подруги не гожусь. Зинаида меня старше, Валентина моложе. Но кое-чего о них знаю. Когда-то убирала у Ефимовых квартиру, стирала, гладила. Могу всякое рассказать о семье, если заплатите. – Сколько хотите? – приступила я к переговорам. Антонова озвучила сумму. – Сама я не решаю финансовые вопросы, – вздохнула я, – сейчас оповещу начальство. – Да вы проходите! – радушно предложила Нина. – Ботинки просто вытрите, не снимайте. Мне не трудно тряпкой по полу провести. Шесть комнат здесь, да я в двух живу – быстро управлюсь. Тапок лишних нет. Зачем они мне? Никто в гости не заглядывает и меня к себе не зовет. – У вас нет родственников, подруг? – осторожно поинтересовалась я, снимая пуховик. Нина повесила мою куртку на вешалку. – Вообще-то, есть две тети, дядя, племянники. И со многими соседями я знакома. Но никто со мной близко не общается. Хорошо хоть, люди здороваются. Правда, не все. – Почему? – удивилась я. – Егор Николаевич, папа мой, был ростовщиком, – объяснила Нина. – Теперь бы его именовали банкиром, уважали. А в советские годы папеньку называли барыгой. К нему шли, когда деньги позарез требовались. Кредитования в сберкассах не было, поэтому рубли друг у друга занимали. Люди на крупные покупки, на свадьбу, на старость, на похороны всегда копили. По рублику некоторые прятали. Глава 18 – Моя тетя, Раиса, завела трехлитровый стеклянный баллон в спальне, – вспомнила я. – Кто-то ей посоветовал каждый день бросать туда несколько десятикопеечных монет, их называли… – Гривенники, – засмеялась хозяйка. – В такой стекляшке, если набить ее под горлышко, скапливалось триста рублей. Огромная сумма. Но не каждый денежки копил – тратил, не думал, что болезнь не спросит, в какой день ей заявиться, упадет на голову, когда захочет. «Скорой» на лапу дай, чтобы отвезла в хорошую клинику. В приемном отделении кошелек расстегни, тогда поместят в двухместную палату. Врачу сунь конвертик в карман халата, и тебе выпишут импортное лекарство. Медсестре в кулачок рублик, чтобы она пустила в чистый туалет для медперсонала. Дорого болеть. А куда бежать за денежками? У соседей одалживать? У друзей? Им самим запас нужен. Вот и шли к Егору Николаевичу, расписку составляли, получали сумму. Брали, например, сто рублей, а отдавать следовало на пятьдесят больше. Заемщики не домой заглядывали. У нас в подвале… – Бомбоубежище, – пробормотала я. – Ваш отец там офис себе устроил. – Ага, – кивнула Нина. – Меня он привлек к работе в подростковом возрасте. Давал конверт, адрес, велел отправляться в нужную квартиру в четыре утра и отдавать послание тому, кто откроет. Люди злые. Одни мне оплеухи отвешивали, другие рыдать начинали, папу оскорблять. А в чем он виноват? Договор существует. Взял толстую пачку купюр – так верни вовремя. Тебе ассигнации не подарили, а заняли под процент. Зачем реветь, кидаться на ребенка? Разве тебя силой к папе притащили? Ведь нет же, сам пришел, просил помочь. Но слухи про Егора Николаевича ходили противные. Ему улыбались на улицах, понимали: не плюй в колодец – пригодится водицы напиться. Отец всем заемщикам давал анкету заполнить, хранил ее вместе с распиской. Но не каждому сумму выделял. И меня учил: «Вот умру – ты делом управлять начнешь. Запомни, нищим – ни копейки! Не вернут никогда. Смотри, чтобы в семье оба работали. Пусть один немного получает, но на его оклад можно коммуналку оплатить, кефир с хлебом купить. Четко условие объясняй: каждый месяц платите, например, пятнадцать целковых. Из них часть – за долг, часть – мои проценты. Не разрешай платежи пропускать…» Нина улыбнулась. – Освоила науку, помогала папе, старалась. Мы достойно жили. В квартире ремонт сделали, дом в деревне купили, машиной обзавелись, продукты хорошие в холодильнике лежали. У Егора Николаевича повсюду были знакомые. Один раз Валька Ефимова пришла к отцу, клянчила денег. Заполнила анкету, но отец ей отказал. Почему? Оклад крохотный, указала, что никому из родных про кредит не расскажет. И не сообщила, зачем ей деньги. Папа дружил с Зинаидой Яковлевной, рассказал ей о приходе невестки. Ефимова так и села: «Зачем ей столько?» Папа ответил: «Не доложила». Зинаида попросила точно узнать, на что девица деньги потратить собралась. Егор Николаевич Валентине условие поставил: если она честно и подробно расскажет, зачем ей деньги, то он ей поможет. Но, вообще-то, странно, что невестка Ефимовых ни к мужу, ни к его родителям не обратилась, с протянутой рукой не подошла. Валентина заплакала, историю изложила. Шла она домой вечером, на нее напал кто-то, затащил в подвал дома, изнасиловал и удрал. И вскоре Валя поняла, что подцепила какую-то болезнь. Девушка отправилась к гинекологу в поликлинику. А доктор ей разъяснила: с такой проблемой следует обращаться в кожно-венерологический диспансер. Сифилис у Юркиной. Больную поставят на учет, начнут лечить. Но не все так хорошо. На работу обязательно сообщат. Если служба связана с другими людьми, то вмиг уволят. Ищи место на каком-то складе. Но ведь и там сотрудники имеются. Захотят они с такой бабой в одной комнате сидеть? Чай из общих кружек хлебать? Да никогда! И что Вальке делать? На дому шапки вязать? Но есть выход из положения. Юркина платит районному врачу, тот никому не сообщает про болезнь, сам лечит женщину. Деньги вперед, никаких рассрочек.