– О боже, – шепчу я, и руки мои бессильно падают на колени. В голове у меня творится полный кавардак, пульс учащается тем сильнее, чем полнее я осознаю сложившуюся ситуацию. С Пэтти не нужно играть и рассказывать ей сказки, она не нуждается в мороженом. Ей не приходится есть ненавистное ей арахисовое масло, и кататься с горок-туннелей она вовсе не боится. Потому что Пэтти мертва. Неудивительно, что в объявлении было сказано, что конфиденциальность – важнейшее требование. Ясное дело! Нельзя, чтобы подобная информация стала общеизвестной. И теперь понятно, почему Колетт или, вероятнее всего, Стивена, который занимался подбором няни, не интересовало, есть у меня соответствующий опыт работы или нет. Потому что настоящая няня Бэрдам не нужна. Поскольку нет Пэтти, ребенка – объекта за которым нужно было бы присматривать. А если нет объекта, значит, по идее, не должно быть и работы. Мне становится больно. Больно за того, с кем я никогда не была и не могла быть знакома. За маленькую девочку, которая, если бы у нее был шанс вырасти, сейчас была бы всего на пару лет младше меня. Ей не суждено было увидеть и узнать столько всего! Пэтти умерла двадцать лет назад, и для своих родственников она так и осталась малышкой, которой скоро исполнится четыре. Я продолжаю то и дело задаваться вопросом, сколько же лет миссис Бэрд. Выглядит она очень молодо, и вполне можно было бы предположить, что у нее еще нет ребенка, что она, как многие жительницы Нью-Йорка, не торопится заводить детей и собирается сделать это в тот момент, который покажется ей наиболее подходящим. Но мне и в голову не приходило, что она стала матерью больше двадцати лет назад. Итак, если маленького ребенка в семье Бэрд нет, что это может означать лично для меня? Что подразумевает работа няни в такой ситуации? Ясно, что речь не о том, чтобы помогать маленькой девочке завязывать шнурки или расчесывать ей волосы. И не о том, чтобы убирать за ней игрушки, наводить порядок в ее комнате или успокаивать ее, если она раскапризничается. Пэтти не нужен кукольный домик и альбомы для раскрашивания – развлекать ее мне тоже не придется. Напрасно я рисовала в своем воображении, как буду водить ее на чаепития в заведение неподалеку от Коламбус-Сёркл и как мы с ней будем нарезать ломтиками кексы, покрытые глазурью всех цветов радуги. Все эти мечты тают, словно дым. Мне не придется переводить девчушку через дорогу, держа ее за руку и чувствуя в своей ладони ее крохотные пальчики. Ничего этого не будет. Глава 7 – Я знаю, что все это кажется каким-то безумием, – говорит Стивен. Я с трудом сглатываю. Безумием? Да, можно сказать и так. – Но понимаете, для Колетт это единственный способ как-то справляться со всем этим. Только это удерживает ее от госпитализации в психиатрическую больницу. – Мой собеседник прищуривается, стараясь скрыть душевную боль. – Смерть Пэтти чуть не уничтожила ее. Она почти потеряла рассудок. Это было просто ужасно – ее то клали в лечебницу для душевнобольных, то выписывали, потом опять клали, и так без конца. В течение нескольких лет мы не знали, сможет ли она когда-нибудь оправиться от случившегося. – Стивен бросает взгляд на меня: – Я представляю себе, о чем вы думаете. Что все это неправильно. Вам трудно понять, как мы могли сочинить все это, как такое вообще возможно – сплошной самообман, какие-то фантазии. Вы не понимаете, как все это может помочь Колетт. Но это работает. И это лучше, чем то, что было бы без этих иллюзий. Стивен, сделав небольшую паузу, несколько раз быстро моргает, чтобы сдержать слезы, а затем продолжает: – Да, это неправильно, но это помогает и всем нам. Колетт много раз пыталась покончить с собой. Если бы она убила себя, мой отец этого бы ни за что не пережил. Потеряв Пэтти, он не может потерять еще и Колетт. Так что мы нашли единственный выход, позволяющий ей жить дальше. Стивен снова умолкает. Я жду, что он опять заговорит, но он не произносит ни слова. Вероятно, дает мне время, чтобы прийти в себя после всего того, что он только что на меня обрушил, а заодно и самому восстановить душевное равновесие. Похоже, то, что он только что мне рассказал, поделившись самым сокровенным для семьи Бэрд, и его самого выбило из колеи. Он наверняка не рассказывал об этом никому – кроме людей из обслуживающего персонала. Пауза затягивается, и я прерываю ее: – Даже не знаю, что вам сказать, – с трудом произношу я, и это на самом деле так. То, что поведал мне Стивен, – самая дикая и абсурдная вещь из всего, что мне когда-либо приходилось слышать. Ничто не могло меня к этому подготовить – ни несколько странный текст объявления о найме, ни то, как вела себя Колетт во время собеседования, ни даже тот факт, что даже на второй день работы няней в доме Бэрдов я не могла познакомиться с ребенком, за которым должна была присматривать. Вдруг меня снова осеняет, и я цепенею. Значит, во время собеседования никакой девочки за креслом не было. Там не было вообще никого. Выходит, Колетт разговаривала сама с собой. Может, меня наняли потому, что я оказалась настолько глупой, что приняла все за чистую монету? Или по той простой причине, что я сразу же прониклась симпатией к Колетт и не стала подвергать сомнению все то, что мне рассказали? Должно быть, Стивен счел меня тупой и находящейся в отчаянном положении, а я своим поведением лишь подтвердила его правоту. Мне хочется встать и броситься прочь, но я усилием воли подавляю это желание и остаюсь сидеть, чувствуя, что у меня дрожат руки и ноги. Голова у меня, кажется, тоже трясется – настолько чудовищно для меня все то, что я узнала. Оказывается, девочка давно мертва… Я глубоко вздыхаю и, набравшись смелости, задаю вопрос: – И об этом знают все, кто есть в доме? Стивен кивает, подтверждая мои подозрения. Я вспоминаю, как Паулина в первый день чуть не обняла меня, как она похлопала меня по плечу, и внезапно чувствую, как в душе у меня поднимается волна гнева. Меня вдруг охватывает возмущение: выходит, все, включая домработницу, водили меня за нос и лгали мне в лицо. Да как они посмели? Как она посмела? Она пообещала, что мне все понравится. А я ей поверила. А эластичный браслет у нее на запястье? Может, она носит его, чтобы контролировать себя и не показывать своей тревоги, каждый день общаясь с Колетт? А Фредди? Я невольно вспомнила его хмурое лицо и его равнодушное отношение ко мне, когда нас с ним познакомили, представив меня как новую няню. Наверное, это оттого, что он прекрасно знал – никакая няня Бэрдам не нужна. Пожалуй, неудивительно, что он такой мрачный и неприятный тип. Должно быть, ему не нравится, что он зря тратит свое драгоценное время, готовя для Пэтти клубничные вафли, но тем не менее он притворяется, как и все остальные. Я снова ощущаю душевную боль – мне трудно примириться с той реальностью, которую мне только что обрисовали. В доме нет ребенка, который нуждается в присмотре. Я скрещиваю ладони так, как это делают баскетбольные тренеры, когда хотят взять тайм-аут. Тем самым я даю понять Стивену, что мне хочется прояснить еще кое-какие моменты. – Значит, вы все участвуете в этой игре? То есть позволяете Колетт думать, что ее дочь жива? Выходит, вы, чтобы она продолжала жить иллюзией, нанимаете в дом няню, то есть меня? И что, интересно, я должна, по-вашему, делать? Подыгрывать вам? Бедная Колетт. Она, похоже, ни о чем не догадывается. Стивен явно хочет перебить меня, но я не даю ему этого сделать и продолжаю говорить, чувствуя, как мой гнев нарастает и начинает брать верх над рассудком: – Няня вам не нужна – а значит, и в моих услугах вы не нуждаетесь. Вот что, милые мои, вам всем необходим врач. И ей тоже. Да-да, Колетт нужна серьезная помощь. Кто-то, кто будет заботиться о ней и думать о том, как сделать так, чтобы ей стало лучше. Она этого заслуживает. – Я чувствую, что вот-вот разрыдаюсь, на глазах у меня наворачиваются слезы, но я смотрю прямо в лицо Стивену: – И вы творите все это уже целых двадцать лет? Вы что, рехнулись? Вы представляете себе, какой вред вы ей этим причиняете? У меня перехватывает дыхание. Похоже, я зашла слишком далеко, сказав то, что не должна была говорить своему нанимателю. Но вправе ли он винить меня за это? – Как же так вышло, что вас никто не остановил? – интересуюсь я. – Как вам удалось скрыть это ото всех? – Контракт, – коротко бросает Стивен. У меня холодеет сердце. Я опускаю взгляд и смотрю на стол, куда мой собеседник вроде бы положил подписанный мною договор, но документа там больше не вижу. Я очень хорошо помню, что на его последней странице стоит моя аккуратная, разборчивая подпись, выполненная шариковой ручкой. И еще там проставлена вчерашняя дата. Это подтверждение того, что я согласна со всеми пунктами, прописанными выше. – Вы так и не вернули мне второй экземпляр, – напоминаю я собеседнику. Надо отдать ему должное – на его лице появляется смущенное выражение. – Извините, мне очень жаль. Я действительно собирался это сделать, – говорит Стивен и бросает взгляд на один из выдвижных ящиков, запертый на ключ. – И, конечно же, я это сделаю. – В контракте нет ничего о том, что я только что узнала. – Вы просто недостаточно внимательно его прочли. Я чувствую, как кровь приливает к моему лицу и шее. – Что ж, вам следовало мне обо всем рассказать. А вы мне солгали. Вы ждали момента, когда я все подпишу и отказываться будет уже поздно. – Я прекрасно понимаю, что все это весьма необычно, – говорит Стивен, и я в отчаянии закатываю глаза к потолку. – Сейчас мне трудно даже представить, что творится у вас в голове. Да уж, думаю я. У меня возникает желание поинтересоваться, что еще спрятали в тексте контракта. – Но я заверяю вас, – продолжает Стивен, – вы со всем этим справитесь, ко всему привыкнете, все поймете и сможете нормально работать. Простите, что я ввел вас в заблуждение, но другого выхода просто не было. Пусть пройдет немного времени – это необходимо, чтобы все как-то улеглось. И дайте нам шанс. Вы не первая, кто попал в такую ситуацию, и не первая няня, которая вынуждена притворяться. Мы все здесь в одной лодке и стараемся, как можем, помочь Колетт – и друг другу. А поскольку мы уже довольно давно делаем то, что делаем, у нас есть система. У каждого из нас в ней своя роль. Я снова вспоминаю мое первое собеседование. Стивен отдал указание Паулине встретить меня и настроить меня позитивно. Он позаботился о том, чтобы при встрече с Колетт у меня не было возможности потребовать знакомства с девочкой. Он сделал так, чтобы я подписала контракт. И он занимается такими вещами уже много лет. У Бэрдов ведь была няня в прошлом году. И до нее тоже эту должность кто-то занимал. Сколько именно нянь успело поработать в семье Бэрд? – Знаете, я ее просто обожаю. Я имею в виду мою мачеху, – говорит Стивен, и в голосе его появляются нотки нежности. – Моя мать давным-давно живет то в Европе, то в Гонконге – в общем, там, где ей захочется. А Колетт… – Стивен хмурится, но затем на его лице снова появляется улыбка. – Она изменила все вокруг себя. Я очень давно не видел отца таким счастливым, каким он стал, когда они с Колетт поженились. А потом в нашу жизнь вошла маленькая девочка, их дочка. Она словно озарила светом весь этот дом. Они обе – Пэтти и Колетт. – Стивен опускает глаза. – По крайней мере, так было до того, как Пэтти умерла. Я искренне сочувствую Стивену, у меня по-настоящему болит душа за него. Но чем больше я думаю о той ситуации, в которую попала, тем больше я сержусь на моего собеседника за то, что он обвел меня вокруг пальца. Как он мог? Гнев буквально испепеляет все в груди. – Значит, вы никогда о нас ничего не слышали? – спрашивает Стивен, пристально глядя на меня. По коже у меня ползут мурашки, я чувствую, как все мое тело начинает потряхивать нервная дрожь. Что именно, интересно, я должна была слышать? Может, в городе рассказывают страшные истории про то, что с нянями, которые работали в доме Бэрдов до меня, происходило что-то ужасное? Интересно, по каким причинам они увольнялись? Когда я рылась в интернете в поисках информации о семействе Бэрд и не нашла практически ничего, я должна была что-то заподозрить. Если о таких людях в СМИ не сообщается почти ничего, это значит, что кто-то предпринимает для этого серьезные усилия. Другими словами, Бэрды перекрыли журналистам всю информацию о себе. Я снова переношу все свое внимание на Стивена. Может, мне следовало тщательнее поискать сведения о нем, а не о его родителях? На вид он весьма доброжелателен – заботливый старший брат маленькой девочки, весьма внимательно занимающийся отбором кандидатур на должность няни. Вполне понятно его желание лично познакомиться и побеседовать со всеми, кто претендует на это место. Вот только хотелось бы знать: что еще он скрывает? Глава 12 – Я понимаю, все это очень необычно, – говорит Стивен. – Если вы действительно этого хотите, вы можете уйти хоть сейчас. – Мой собеседник бросает взгляд в сторону двери. – Но в этом случае вы не получите зарплату. И к тому же мы можем подать на вас в суд. Я впиваюсь глазами в лицо Стивена, тон которого внезапно становится очень жестким. – Вы дали согласие проработать у нас не менее трех месяцев, – говорит он и склоняет голову набок. – Если вы уйдете раньше, мы имеем право подать против вас иск. Приступ паники стискивает мне горло. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить, какие еще условия были оговорены на страницах подписанного мной контракта. Что я подписала, черт побери? Я открываю рот, чтобы возразить Стивену, но он, опустив глаза, выразительно смотрит на выдвижной ящик стола. – Это прописано на странице три, – говорит он, и я, сраженная этим замечанием, бессильно откидываюсь на спинку стула. – Вы подписали контракт. И тем самым взяли на себя обязательство приходить сюда ежедневно, с понедельника по пятницу, – разумеется, за исключением тех случаев, когда Колетт будет нездорова. Или если вы будете нездоровы: согласно контракту, дни, пропущенные по болезни, должны вам оплачиваться. Но если вы уйдете, мы можем обжаловать ваши действия в законном порядке.