Стивен долго сверлит меня и Колетт испытующим взглядом. Пока он обдумывает наше с Колетт предложение и возможные риски, мышцы его шеи напряженно двигаются вверх-вниз. Он явно пытается оценить мою способность сдерживать порывы Колетт, а также способность Колетт сдерживать саму себя. Ее последние появления на публике заканчивались, мягко говоря, не очень благополучно. Но, поскольку мы с Колетт обе смотрим на него умоляюще, он не выдерживает и решает все же попробовать нечто новое. Свое решение он выражает двумя словами: – Ладно, хорошо. Однако вид у него при этом отнюдь не радостный. Из груди Колетт вырывается вздох облегчения. Она встает и хлопает в ладоши, а потом, раскинув руки, убегает прочь по коридору из гостиной со словами: – Надо рассказать об этом Пэтти. Стивен буквально гипнотизирует меня взглядом, в котором я читаю предостережение. – Смотрите, не испортите все, – говорит он. * * * Мы с Колетт не торопим события, но первый наш выход в город предпринимаем в тот же день. Мы отправляемся в пекарню под названием «Пальчики оближешь» – она находится в пешей доступности от дома Бэрдов. Стивен, стиснув зубы, дает согласие на это мероприятие. Колетт пребывает в эйфории. Держа меня за локоть, она тащит меня вперед по улице. Она надела новый наряд, как будто тот, который был на ней до этого, был недостоин подобного случая. Так что теперь она одета в сатиновые спортивные брюки с завышенной талией и вязаную блузку с длинным рукавом насыщенного черного цвета. У меня не хватает духу напомнить ей, что мы идем всего-навсего в пекарню, в которой расположено также небольшое кафе. Впрочем, я понимаю, что блузка с высоким воротом и длинным рукавом позволяет Колетт скрыть порезы, которые она сама себе нанесла. В кафе толпятся десятки посетителей, но Колетт, похоже, нисколько не смущает царящий внутри шум. Она по-прежнему пребывает в приподнятом настроении – людская толкотня вызывает у нее радостное возбуждение. Она пытается заранее выбрать десерты, которые понравятся Пэтти. Мы находим свободный столик в углу. Я заказываю коржик с черникой, а Колетт просит официанта принести сладкий рулет и чайник с английским чаем. Она также собирается включить в заказ пирожок с джемом и шоколадный эклер для Пэтти. – Это ведь твои любимые, правда, дорогая? – спрашивает Колетт, повернувшись к пустующему стулу рядом с собой. Официант смотрит на нее с опаской, затем переводит взгляд на меня. Я чувствую, как мои нервы напрягаются до предела. Однако официант, сделав пометку в своем блокноте, пожимает плечами, разворачивается и уходит. Несколько минут спустя он приносит чайник с чаем и три чашки, не спрашивая, для кого предназначается третья, и я вздыхаю с облегчением. Колетт начинает разливать чай. Она передает мне коржик с черникой и – на отдельной тарелке – шоколадный эклер для Пэтти. – Постарайся не крошить, – говорит она воображаемой дочке и, взяв в руку вилку, принимается за рулет. Колетт с удовольствием оглядывается по сторонам. Она явно в восторге от стоящего в помещении гомона посетителей и от того, что всякий раз, когда в кафе входит кто-то еще, над дверью звякает колокольчик. В глазах ее светится неподдельная радость от того, что мы находимся вне дома на, так сказать, легальных основаниях, получив разрешение на прогулку. Это означает, что по возвращении домой у нее не будет проблем. Я, откинувшись на спинку стула, с удовольствием наблюдаю за Колетт и вижу в ней явные изменения к лучшему. На случай, если позвонит Стивен, я держу под рукой телефон. – Я так рада, что вы смогли познакомиться с Алексом, – говорит тем временем Колетт. – Просто замечательно, что вы смогли присоединиться к нам на вечеринке. – Она кладет в рот еще кусочек рулета и бросает на меня умоляющий взгляд: – Я люблю его. Да, он может казаться очень жестким, даже деспотичным. Но он хороший человек. Он желает всем членам нашей семьи добра. Я аккуратно отщипываю ломтики от моего коржика. – Четыре года – вы можете в это поверить? – продолжает Колетт и смеется. – Четыре года он заставил меня ждать, пока мы поженимся. Вот глупый. А теперь скоро будет девятая годовщина нашей свадьбы. Интересно, как мы будем ее отмечать… Колетт делает глоток чая. А я осмысливаю то, что она только что сказала. Девятая годовщина свадьбы. Но ведь на самом деле Бэрды женаты не девять лет, а гораздо дольше. То есть временная петля все еще никуда не исчезла. – Это его мать подтолкнула нас к женитьбе. Ей хотелось устроить сногсшибательную церемонию, что-то из ряда вон выходящее, хотя у моих родственников было для этого недостаточно денег, так что они не могли себе это позволить. Но мать Алекса это не остановило. Все расходы она взяла на себя. – Колетт качает головой: – Увы, это превратило меня в гостью на моей собственной свадьбе. Но после свадьбы мы, Алекс и я, были очень счастливы. Действительно счастливы. В нашем чудесном доме, в путешествиях в Венецию и Париж – куда бы мы ни поехали, нам везде было хорошо. Мы все время были в движении, нам все было интересно… Колетт замирает, погружаясь в воспоминания, и, держа чашку в руке, долго неотрывно смотрит в окно. Чай, предназначенный для Пэтти, остывает на столе. – Нам всегда хотелось иметь большую семью. Чтобы в доме всегда была беготня и суматоха. И потом, когда у человека много детей, значит, и внуков будет много. – Колетт едва заметно улыбается. – Когда в нашу жизнь вошла Пэтти, это был самый чудесный день. – Моя собеседница протягивает руку, чтобы ласково ущипнуть воображаемую девочку. – Я никогда раньше не видела Алекса таким счастливым. Он признает, что мало уделял внимания Стивену, но во всем, что касается Пэтти, он очень заботливый, не правда ли? – Колетт посылает улыбку несуществующей дочери. – Он очень любит Пэтти-Булочку. Ты можешь просить его о чем хочешь, да, моя милая? – И Колетт хихикает. – Девочка ты наша… Отставив чашку в сторону, Колетт вынимает из своего бумажника и вкладывает мне в ладонь что-то мягкое. Я понимаю, что это – человеческие волосы. Волосы Пэтти. Я долго смотрю на светлую прядь, перевязанную розовой ленточкой. У меня сжимается сердце. Мы находимся в людном месте, поэтому, даже при том что Колетт снова достала волосы давно умершей дочери и вложила их мне в руку, я не могу остро реагировать на это. Мне в этой ситуации нельзя нарушить общепринятые нормы поведения и устроить шумную сцену, хотя больше всего на свете я в этот момент хочу разжать пальцы и отбросить прядь – примерно так же, как я это сделала, когда Колетт показала мне любимую куклу Пэтти. Или оттолкнуть стол и с криком броситься прочь. Но нет, я не могу себе этого позволить ни сейчас, ни в любой другой момент, когда мы будем находиться в обществе. А тем более сейчас, практически сразу же после того, как нам удалось убедить Стивена ослабить для Колетт режим изоляции и позволить ей чаще выходить из дома. То есть по сути это часть сделки. То, как Колетт себя ведет и что делает, не должно быть для меня неожиданностью. Мне необходимо научиться работать с ней. Я незаметно озираюсь по сторонам, но, конечно, на нас никто не смотрит. Все посетители заняты едой и разговорами. Но даже если бы они и заметили что-нибудь странное, что бы они поняли? Ведь, в конце концов, речь идет всего лишь о пряди волос. – Пэтти настояла, что у вас должна быть своя прядка ее волос, – заявляет Колетт. – Сегодня утром она позволила мне отстричь этот локон. Сладкая девочка! Мне стоит большого труда держать эти волосы – пальцы сами собой разжимаются. – Это подарок, – говорит Колетт, заметив мои колебания. Она посылает улыбку туда, где должна сидеть ее дочь. – От Пэтти и от меня. Она очень рада вручить его вам. Вы же не хотите ее расстроить. – Колетт ободряющим жестом подталкивает меня локтем в бок: – Возьмите. У меня холодеет в животе. Возьми эти чертовы волосы, Сара. – Вообще-то это была идея Терезы, – говорит Колетт. – Она часто говорила, что локон волос Пэтти – это хороший талисман, притягивающий удачу. – Миссис Бэрд ласково смотрит на меня: – Я хочу, чтобы вам тоже везло. Глава 28 – А что произошло с Терезой? – спрашиваю я у Паулины. По возвращении из пекарни после короткого разговора со Стивеном о том, что все прошло хорошо, Колетт извиняется и ведет Пэтти в игровую комнату. – Я хочу какое-то время провести с ней наедине, – говорит она мне, удаляясь по коридору. Паулина протирает стол в гостиной синей тряпкой, щедро брызгая на нее очищающей жидкостью. Услышав мой вопрос, она выпрямляется, но ничего не отвечает. – Ну а все-таки, что насчет Терезы? – настаиваю я. – Что с ней случилось? – Я не знаю. – Вы? Не знаете? – Я недоверчиво прищуриваюсь. – Она проработала здесь пятнадцать лет, а потом решила уволиться. Что же было причиной? – Это было давно. Терезы здесь больше нет. Я сую руку в карман, достаю оттуда прядь светлых волос и интересуюсь: – У вас тоже есть такая? Домработница явно шокирована: – Это что, ее? Миссис Бэрд? – Нет, она дала мне это, чтобы у меня тоже это было. – Сегодня? – Да, сегодня. Она сказала, что это Тереза предложила, чтобы у всех была такая прядь волос. Но зачем? Терезы уже много лет нет в доме… Это… – я взмахиваю прядкой, – это просто бессмысленно. Паулина возобновляет свои манипуляции с тряпкой и флаконом с моющим средством. – Колетт прислушивалась ко многому из того, что ей говорила Тереза. Просто уберите это куда-нибудь и не забивайте себе голову. – Но мне нужно понять, почему Тереза уволилась. По какой причине она бросила эту работу и семью Бэрдов после стольких лет? – Она не бросала эту работу. – А куда же она делась? – Она умерла. Мне кажется, что меня ударили чем-то твердым и тупым в грудь. – И как это случилось? – Тереза была очень хорошей женщиной – правда очень хорошей. Но она уж очень привязалась к Колетт. Стала слишком зависимой от нее. Получалось так, что кроме этой работы у нее ничего больше не было – на ней замкнулся весь ее мир. Мне стало казаться, что это уже слишком, и Колетт со мной согласилась. Терезе нужно было личное пространство, какая-то жизнь, ее собственная. В конце концов, пятнадцать лет – это очень долгий срок. Я в этот момент думаю о Паулине, которая уже прожила у Бэрдов гораздо дольше – более двадцати лет, о чем она сама мне с гордостью сообщила. Ей тогда было двадцать с небольшим лет. Должно быть, она и сама стала такой же, как Тереза, хотя и не осознает этого. – Мы несколько раз серьезно разговаривали с Терезой – о том, что ей нужно завести друзей, чаще бывать в городе. Колетт убеждала ее в том, что, будучи няней, она вовсе не обязана постоянно находиться рядом, что иногда она сама, будучи матерью Пэтти, может брать на себя заботы о девочке. Мы старались подбадривать Терезу, поощрять к тому, чтобы она расширяла свой круг общения. А потом все это случилось.