Шагая к машине, Лиз думала, что порой они с Рози будто меняются ролями. Хорошо это или плохо, она не знала, но так уж сложилось. Парковка возле их дома была занята, и они решили оставить машину на холме, на углу Саут-стрит, возле бутиков. – Здравствуйте! – услышала Лиз, выходя из машины. Она обернулась и увидела Шарлотту Пеннифезер и ее мужа Тодда, одетых в яркие дождевики и внушительные походные ботинки из кожи. Пеннифезеры, приезжавшие на выходные, владели большим домом с видом на море и двумя коттеджами рядом, которые сдавали. Шарлотте было под пятьдесят, и Лиз удивляло, как та все успевает, мало того что работает и ведет хозяйство, так еще и четверых детей умудрилась вырастить практически в одиночку, пока Тодд сколачивал состояние в лондонском Сити. Шарлотта всегда выглядела намного старше своих лет, однако сейчас, когда дети почти выросли, казалась отдохнувшей. Супруги, взявшись за руки, теперь частенько прогуливались по деревне. Они сообщили Лиз, что ходили гулять по берегу и сейчас мечтают принять горячий душ. – Как же мне тут нравится! – вздохнула Шарлотта. – Будь мы сейчас в Лондоне, Тодд непременно пригласил бы на ужин своих сослуживцев, человек восемь-десять, и я весь день протопталась бы на кухне. Они распрощались, и Лиз едва успела подумать, что перед работой у нее есть еще целых два чудесных часа, как увидела Роберта. Тот направлялся прямо к ним, держа в руках большую коричневую картонную коробку. Шагал он быстро и, похоже, с головой погрузился в собственные мысли, казалось не замечая их с Рози, однако вдруг поднял взгляд и улыбнулся. К удивлению Лиз, Роберт остановился и поставил коробку на землю. – Это твоя дочка? – спросил он. Глаза его забегали. Лиз заметила у него на верхней губе болячку, которой днем раньше не было. Рядом с матерью Рози забывала о стеснительности. Она сделала шаг вперед и важно представилась: – Мое имя Розанна Брум, но все называют меня Рози. Роберт опешил. Он оглядел Рози с ног до головы, и Лиз поняла, что от его внимания не укрылась и больная рука, неестественно прижатая к груди. Лиз то и дело просила Рози не сгибать так руку – если держать ее согнутой, рука затечет и со временем сделается совсем неподвижной. Первой мыслью Лиз было извиниться и побыстрее уйти. – Какой у тебя красивый ободок! – Роберт показал на темно-розовый бархатный ободок, который Рози сегодня надела. Ободок украшал матерчатый цветок в тон. Рози улыбнулась своей смешной щербатой улыбкой. – Мы с мамой вообще любим всякие украшения для волос, правда же, мам? Мы их сами делаем. Она взглянула на Лиз, и та машинально дотронулась до ярко-желтой шифоновой ленты, стягивающей волосы в хвост. Утром ей показалось, что в такой яркий солнечный день лента будет как раз кстати. – Да, правда, – Лиз старалась не смотреть на Роберта, чтобы не смущать его. Он громко кашлянул и переступил с ноги на ногу. – Я тут купил на распродаже тысячу кухонных салфеток за шесть фунтов. – Он кивнул на заклеенную клейкой лентой коробку, а потом зачем-то добавил: – Они синие. – Практично… – Лучшего ответа Лиз не придумала. Рози поспешила ей на выручку. – Какая большая коробка! – воскликнула она. – Можно ее красиво разрисовать и сложить туда… хм… – она задумалась, – ну, например, запонки, и галстуки, и всякие такие мелочи. Повисла тишина, а затем Роберт вдруг рассмеялся, громко и заразительно, – никогда прежде Лиз от него такого не слышала. Строго говоря, она, кажется, вообще ни разу не слышала его смех. – Отличная идея! – Склонив голову набок, Роберт оглядел коробку, словно скульптор, оценивающий кусок мрамора. – Шкафов у меня и правда маловато, так что лишний ящик не помешает. Довольная Рози предложила помочь разрисовать коробку, и Роберт охотно согласился. – Ну что ж, счастлив был познакомиться, – шутливо-торжественно проговорил он и пожал на прощанье Рози руку. Лиз же он едва удостоил кивком. «Похоже, с детьми он отлично ладит, – думала Лиз, глядя, как Роберт с коробкой в руках быстро удаляется в сторону ресторана, – это у него со взрослыми не получается». – Какой милый, – сказала Рози, когда они, держась за руки, спускались с холма к дому. – Угу, – промычала Лиз, думая, что порой люди ведут себя очень странно. Она отпирала дверь «Голубки», когда со второго этажа спустилась Эсме и поинтересовалась, не чувствует ли Лиз запах газа. В их коттедже, построенном в 1790 году, располагались две небольшие квартиры, и в жилище Эсме вела отдельная железная лестница сбоку. Эсме было лет шестьдесят, она занималась керамикой и снимала в соседней деревне студию с печью для обжига. Время от времени в местной галерее проводились ее выставки. Работы Эсме Лиз нравились, но и стоили они немало. Эсме гармонично дополняла галерею знакомых Лиз чудаков: не отшельница, но что-то вроде, с удивительно старомодной манерой общения. Подружками они не стали, но как соседки прекрасно ладили. Эсме вечно сетовала на что-нибудь, и в последнее время особое ее недовольство вызывали граффити в общественных туалетах и хулиганы, сломавшие теплицу рядом с «Поймай омара». Разгул преступности, не иначе. Лиз отправилась проверить, выключена ли у нее газовая плита, а Эсме, в темно-синем рабочем халате, из-под которого выглядывала длинная расклешенная черно-лиловая бязевая юбка, последовала за ней. Соседки сошлись на том, что газом все же не пахнет, и Эсме признала, что, видно, почудилось. – Видите ли, у меня обостренное обоняние, – объяснила она, втягивая воздух тонким остреньким носом. Ее длинные седые волосы были собраны в жиденький пучок. – Вы даже не представляете, какое это мучение. Мои обонятельные нервы реагируют даже на самые слабые запахи. Что такое обонятельные нервы, Лиз слабо себе представляла, однако быстро распахнула окно на кухне, догадавшись, в чем дело: с утра у нее чуть подгорел тост, и здесь до сих пор чувствовался еле уловимый запах. После обеда они с Рози сыграли несколько партий в карты – больше всего они любили блэкджек, а затем Рози вытащила набор резиночек для рукоделия и разложила их на коленях. Из резиночек Рози мастерила замысловатые браслеты и ожерелья, продевая резинки одна в другую, так что получалась косичка, и соединяла края. Лиз с восторгом наблюдала за приобретавшим форму браслетом: пальцами здоровой руки Рози сплетала резиночки, а больной рукой придерживала растущую косичку. Пока Рози плела, Лиз включила дочке «Холодное сердце». Они его уже видели раз пять, не меньше, но Рози, похоже, не надоедало. Накрывшись розовым пледом, Лиз откинулась на спинку кресла. Глаза слипались. Солнечный свет просачивался в окно, согревая ей плечи и левую щеку. Уткнувшись головой в кресло, она положила руку Рози на колено и уснула. Ее сон разбился о яростное дребезжание – звонил стоявший на полке за телевизором телефон. – Я возьму, – Рози вскочила, и резиночки разлетелись. Пытаясь подняться, Лиз едва не свалилась. Во рту у нее пересохло, и несколько секунд она никак не могла взять в толк, где находится. Судя по голосу Рози и ее коротким ответам, звонил кто-то малознакомый. – Да. Нет. Спасибо, у нас все отлично. – И наконец, явно желая побыстрее закончить разговор: – Передать маме трубку? Лиз подошла к телефону. – Элиза? Она тотчас же поняла, кто звонит, Элизой ее называл только отец. Для мамы она всегда была Лиз или, даже чаще, Лиззи. Он звонил с мобильника, и связь то и дело прерывалась, так что Лиз с трудом понимала, о чем он говорит, но все же уловила, что отец и его жена Тоня на следующий день будут проездом в Плимуте – у них ночной паром до Сантандера. – Мы бы хотели заскочить перед отъездом, – неуверенно проговорил он, – часов в двенадцать. Вы дома будете? Довольно странно получится, если отец с Тоней приедут, а их с Рози дома не окажется, подумалось Лиз, но вслух она этого не сказала и лишь продиктовала адрес и объяснила, как найти их дом. – Постучитесь к нам, и я дам вам разрешение на парковку. Возле дома можно только здешним. Если рядом все будет занято, поднимитесь на холм, там наверху обычно бывают свободные места. Повесив трубку, она на секунду замерла в полной тишине. За все годы, что они с Рози тут жили, отец ни разу к ним не приезжал. Честно говоря, за это время они вообще с ним всего раз встречались, когда Давина, двадцатилетняя дочь Тони, ездила на какие-то спортивные сборы в Девон. Тогда Лиз с Рози провели вместе с ними целый день. Она же не спросила, останутся ли они на обед, поняла вдруг Лиз и решила на всякий случай приготовить что-нибудь. Тоня всегда была привередливой в еде, это Лиз помнила, вот только у нее совершенно вылетело из головы, какие продукты мачеха не ест. Рози вернулась к телевизору и досматривала «Холодное сердце», проворно сплетая правой рукой резиночки. – Ты не помнишь, чего не ест Тоня? – спросила Лиз. Сейчас она быстро пробежится по магазинам, а потом приготовит ужин и начнет собираться на работу. – Она не пьет молоко, не ест всяких моллюсков, еще мучное и дешевое мясо… – Рози отлично запоминала какие-то случайные факты, и Лиз мысленно вычеркивала пункты из списка продуктов. – А-а, ветчину и салями тоже не ест. Тоня говорит, они вредные для здоровья. Лиз вздохнула. – Она вообще хоть что-нибудь ест? Что же мне приготовить? Рози просияла. – Копченую семгу! Когда мы ходили обедать в то крутое кафе, она положила себе на тарелку целую гору семги. Тоже мне радость. Взяв несколько пакетов, Лиз направилась к выходу, оставив Рози досматривать мультфильм. Копченая семга недешевая, и к тому же в их магазинчике ее вполне может не оказаться. Предупреди они пораньше – и она бы заехала в супермаркет. И какой гарнир подают к семге? Если кто и знает, то это Алекс, но его телефона у Лиз нет, а в магазин надо срочно… С копченой семгой делают сэндвичи, но они не подходят, потому что в хлебе мука. Может, конечно, уже существует хлеб и без муки, но это вряд ли. Кроме того, им потом предстоит долгая поездка, так что надо накормить их чем-нибудь посущественнее сэндвичей… Вот что: она приготовит рис. Лиз слышала, что копченая семга и рис прекрасно сочетаются. И побольше салата. Папа от салата не в восторге, но Тоня постоянно сидит на диетах, ей это придется по вкусу. А еще можно купить яблок, утром испечь с ними пирог и подать его с кремом или мороженым. В доме нужно будет прибраться… Хорошо бы, конечно, постирать занавески и чехлы для мебели, но она уже не успеет. По правде говоря, ради такого случая Лиз и стены в гостиной покрасила бы – краска совсем поблекла, и Тоня этого наверняка не одобрит. Поднимаясь вверх по улице, Лиз внезапно поймала себя на том, что волнуется: они так долго не виделись с отцом и Тоней. Им с Рози вообще нечасто приходилось принимать гостей, особенно родственников. Нормально ли волноваться, что увидишь собственного отца? Вероятнее всего, нет. Впрочем, на обычного отца он все равно не похож, если, конечно, обычные отцы вообще существуют. Наверное, только в сказках, решила Лиз, ускоряя шаг, а в реальной жизни такого не бывает. Ладно, лучше уж ценить то, что есть, и не вытаскивать недостатки на свет божий. Так каждому будет проще. По крайней мере, должно бы.