У них с Рози целый день впереди – до половины шестого. Да это же настоящее чудо! Сперва они прямо в пижамах позавтракают, а потом решат, чем заняться. Решать, конечно, придется по погоде, но вариантов море. Можно прогуляться по побережью или, если Рози захочет, по деревеньке, можно устроить в парке пикник или выпить чаю со сконами в «Салоне у Пегги», что в соседней деревне Полретен. Так они обычно баловали себя. А если сегодня дождливо, можно хоть полдня в пижамах провести – играть в карты или смотреть телевизор, свернувшись калачиком в старом кресле, где они без труда умещаются вдвоем. Она открыла глаза, лениво вылезла из постели и побрела к окну с плотно задернутыми занавесками в бело-голубую клетку – без них было никак нельзя, потому что окно выходило прямиком на тротуар. Лиз посмотрела поверх занавесок на ярко-голубое небо. Лучше и не придумаешь. Если верить будильнику на тумбочке, было лишь десять минут девятого, и Лиз решила еще чуть-чуть поваляться в постели, но тут увидела, что по дороге к их дому катит на велосипеде почтальон – молодой парень по имени Натан. Пышущий здоровьем, невысокий и светлокожий, он на глазах у Лиз превратился из тощего курносого мальчишки в настоящего крепыша с непропорционально накачанным торсом. Такими разительными переменами он, без сомнения, был обязан протеиновым коктейлям и изнурительным тренировкам, которыми ежевечерне мучил себя. Он как-то признался Лиз, что обустроил дома спортзал, в котором имеются даже гребной тренажер и скамья для жима. Глядя на Натана, связываться с ним никто не хотел, но то была лишь видимость. На деле он был настоящим лапочкой, готовым поболтать со всеми и каждым. Насвистывая, он притормозил возле ее двери, вытащил что-то из сумки и просунул в щель для почты, после чего поднял голову и приветливо помахал Лиз рукой. Ее сердце радостно подпрыгнуло, но она тотчас же осадила себя: нечего радоваться, это наверняка счет за что-нибудь. Она открыла дверь в коридор и увидела, что Рози в бело-желтой пятнистой пижаме и тапочках-котятах уже шлепает по коридору, размахивая коричневым конвертом. – Тут написано, что это мне… – озадаченно сказала она, – что это такое? Лиз взъерошила густые волосы дочери. Губы Рози были измазаны темно-красным. Черносмородиновый сок. В гостиной работал телевизор. – Ну что ж, давай посмотрим и выясним? Они залезли в еще теплую постель Лиз, и Рози, держа конверт больной рукой, нетерпеливо надорвала его здоровой. – Осторожнее, – предостерегла ее Лиз, – не порви. Рози перевернула конверт, и на одеяло выпал чек. Лиз не сводила глаз с дочери, а та развернула чек и вгляделась в почерк. Затем протянула чек Лиз. – По-моему, это от папы, – неуверенно проговорила она. – Тут написано – двести фунтов. Лиз посмотрела на чек. Он был на имя Рози, но сумма действительно совпадала. – Но почему? Зачем он его прислал? Ответила Лиз не сразу – она не верила собственным глазам. – Это на экскурсию в Лондон, – медленно выговорила она, снова глядя на дату и подпись. Нет, это не ошибка. Он действительно прислал денег. А остальное Лиз уж как-нибудь наскребет, времени у нее достаточно. Поверив наконец в случившееся, она заулыбалась. – Ты едешь в Лондон! – воскликнула она, обнимая Рози. – Увидишь Тауэр, и покатаешься на колесе обозрения, и будешь жить в отеле, и все будет просто волшебно! Рози сжала Лиз так крепко, что у той перехватило дыхание. Потом вскочила и принялась прыгать на кровати, и Лиз остановила ее, сказав, что у Рози закружится голова или она сломает пружины. – Но почему папа вдруг прислал нам деньги? – спросила Рози, вновь усевшись на кровать и взяв в руки чек. За день до этого она уже успела свыкнуться с мыслью, что экскурсии не будет. Лиз снова заглянула в конверт, но там было пусто. Даже записки нет. Вообще ничего. Ну и что с того? Главное – ей удалось пробудить в нем совесть, и он раз в жизни проявил щедрость. Что уж тут жаловаться! – Потому что он беспокоится о тебе и хочет, чтобы ты как следует отдохнула, – ответила она и тут же об этом пожалела. Лиз всегда старалась быть с Рози честной – конечно, насколько возможно. Ей ужасно захотелось стереть тот миг, когда она произнесла последнюю фразу. Рози прикусила губу и нахмурилась. – Не беспокоится он обо мне. Ты же сама знаешь. Лиз забрала у дочки чек и положила его на стол, с глаз долой. – Да какая разница? – Она пощекотала Рози под мышками, и девочка рассмеялась. – Раскошелился – и это главное! Пока они завтракали и мыли посуду, Рози без умолку болтала о поездке в Лондон. Как там вообще все? Королева и правда умрет, если вороны покинут Тауэр? А еда в Лондоне такая же или другая? Лиз рассмеялась: – Ты же не в Тимбукту едешь! Они решили, что остальные дела отложат на потом, а сейчас поедут в Плимут и обналичат чек. Лиз терпеть не могла вылазки в Плимут по выходным, но искушать судьбу и тянуть до понедельника ей не хотелось. Кто знает – может, к тому времени Грег потратит все, что у него имеется, и отзовет чек? При мысли об этом Лиз поежилась. День манил новыми возможностями, они сели в старого доброго Ослика Иа и покатили по проселочным дорогам, таким узким, что колючие ветки живых изгородей скребли по машине. За окном мелькали словно сшитые из лоскутков поля, пастбища с коровами, мотели, выставленные на продажу поленницы дров, деревеньки, где всего-то было несколько домов да магазин. Лиз и Рози во все горло распевали старые застольные песни времен короля Эдуарда, которым Лиз в детстве научила ее мама, – «Дейзи-Дейзи», «Мой папаша», «Откуда ты взял эту шляпу?» и «О, как я люблю побережье». Оставив машину на многоуровневой парковке в центре, они направились в главное отделение банка, открытое даже в выходные. Давая указания Рози, Лиз позволила ей ввести данные чека в банкомат и спрятала одобренную квитанцию в сумочку. На ее счет деньги поступят лишь через несколько дней, но ведь и задаток внести надо не завтра. Все складывалось как нельзя лучше. Затем они решили прогуляться по мощеным улочкам до исторической набережной Барбикан, а по дороге остановились посмотреть на Елизаветинскую фреску – огромное граффити работы местного художника, уже выцветшее, облупившееся и обшитое деревянными рейками. – Он странноватый слегка, да? – спросила Рози, поглядывая на нелепые, неуместно современные лица, совсем не сочетавшиеся с белыми жабо и допотопными тюдоровскими прическами. – Есть немножко, – согласилась Лиз, – но художник он был очень хороший. Они зашли в маленькую старомодную кондитерскую, и Рози выбрала себе небольшой пакетик ирисок, а потом они уселись на скамейке возле лестницы Мэйфлауэр Степс, откуда отцы-пилигримы якобы отправились в 1620 году в Америку. Ириски оказались до невозможности сладкими, и Лиз сказала, что дома надо будет хорошенько почистить зубы. День был ярким и солнечным, и они глазели на надувные лодки в гавани, на людей, направлявшихся в магазины и галереи. Прямо перед ними двое детей, совсем маленький мальчик и его сестра постарше, дразнили чаек, щеки у малышей раскраснелись, глаза сверкали от возбуждения. Круг за кругом бегали они друг за дружкой, пока девочка, тяжело отдуваясь, не спряталась за маму. Та болтала с каким-то мужчиной. Может, с мужем? Он приложил ладонь к щеке девочки и взглянул на нее сверху. Слов они не расслышали, но сомневаться не приходилось – наверняка что-то ласковое. Рози сосала ириску, и Лиз поняла, что занимает сейчас ее мысли: дочери тоже хотелось бы носиться, просто радуясь тому, что природа наградила ее двумя здоровыми ногами, ей хотелось, чтобы папа погладил ее по щеке и назвал принцессой, маленькой красавицей, конфеткой и другими глупыми именами, которыми отцы награждают дочерей. Мысли Лиз устремились к тем временам, когда Рози только родилась. На тридцать первой неделе беременности у Лиз отошли воды, а спустя еще два дня ей сделали экстренное кесарево сечение. Младенец весом три фунта и тринадцать унций не дышал, и Лиз решила, что малышка умерла. Но врачам удалось ее откачать, вот только она подхватила инфекцию. Девочку поместили в кувез, и в течение двух недель, мотавших Лиз подобно американским горкам, за жизнь девочки никто не ручался. Но она не сдавалась, и когда спустя шесть недель им наконец разрешили забрать ее домой, Лиз считала себя счастливейшей женщиной в мире. А с какой гордостью Грег взял на руки и понес к машине маленький узелок из белой простыни, из которого торчали темные волосы! Все его предубеждения против беременности словно рукой сняло. Он стал отцом – и девочка даже внешне была на него похожа. Они привезли ее в квартиру, и сперва все шло чудесно. Правда, никакого особого интереса Грег к Рози не проявлял, а если совсем честно, то и к Лиз тоже, но, судя по всему, сами слова «моя дочь» ему нравились. «Моя дочь такая проворная», – говорил он заходившим в гости друзьям. Или: «Ходишь по комнате – а она с тебя глаз не сводит. Сообразительная!» Но Рози росла, и Лиз подметила, что, пытаясь схватить погремушку или бутылочку, малышка всегда тянет пухлую правую руку и никогда – левую. И когда она начала ходить, а потом и бегать, то делала это не так, как другие дети. Рози норовила поставить левую ногу на носочек, нога эта, судя по всему, была слабее правой, и Рози чуть вело вбок, будто она слегка перебрала. Матери других детей делали вид, будто не замечают, но Лиз все видела. Грег утверждал, что все в порядке, до тех пор, пока его вечно сонный брат не поинтересовался, что не так с Рози, и тогда Грег согласился показать девочку врачу. Услышав диагноз, Лиз едва не потеряла сознание. Грег же, напротив, остался безучастным. У Рози диагностировали детский церебральный паралич, а вернее, гемиплегию. Левое полушарие ее мозга было повреждено – вероятно, при рождении или сразу после, и сказать, какая жизнь уготована ей, невозможно. Вслушиваясь в слова «инвалидная коляска», «эпилепсия» и «задержка в развитии», Лиз погружалась в состояние, сходное с трауром. Оставаясь одна, она рыдала и кричала, преисполненная ненависти к матерям здоровых детей, и говорила себе, что не справится. Однако со временем она поняла, что Рози ничуть не изменилась. Да, ей поставили диагноз, налепили ярлык, но разве это что-то значит? Рози – все тот же чудесный ребенок, с уже посветлевшими волосами, пухлыми кулачками, серо-зелеными глазами и ямочками на щеках. – Ну неужели она недоразвитая? – спросила Лиз Грега однажды вечером, когда она и Рози строили на полу башню из кубиков. – Ты только посмотри, какая она умная. Но Грег промолчал. Лиз казалось, что последней каплей стал ортез. Врачи сказали, что ортез придется надеть на левую ногу Рози – он растянет ахиллесово сухожилие и вернет ногу в естественное положение. Ортез Рози ненавидела: он натирал, на коже набухали водяные пузыри, и девочка норовила от него избавиться. Иногда, когда Рози отказывалась идти в ортезе и начинала передвигаться ползком, Грег кричал на нее, чем доводил ее до слез. Однажды Лиз не выдержала и заорала в ответ, удивив и себя, и Грега. Она редко повышала голос, но сейчас из нее выплескивались ярость и гнев. Она и не подозревала, что умеет так орать. Она ожидала, что Грег закричит в ответ, но, когда умолкла, он опасливо посмотрел на нее. – Так больше нельзя, – проговорил он почти с облегчением. Или это ей показалось? – Оставайся тут, пока не переедешь. А я у приятеля поживу. Он собрал чемодан, сел на мотоцикл и укатил, а Лиз от потрясения даже не спросила, у какого приятеля он собирается пожить. – Вот, Рози, мы с тобой и остались вдвоем, – сказала Лиз. Она сидела на кухне и, утратив весь свой боевой пыл, с ложки кормила дочку йогуртом. – Мама и Уози, – радостно повторила малышка. Говорить Рози начала рано, а болезнь ее оказалась вовсе не такой запущенной, как предполагали врачи. Симптомы заболевания выражались слабо, и Рози справлялась с большинством повседневных задач, хотя они требовали от нее немалых усилий и возилась она дольше, чем обычные дети. Вскоре после переезда в Корнуолл Рози сделали корректирующую операцию – удлинили мышцы и связки по всей левой ноге. Сперва ей прописали расширенный курс физиотерапии, который потом сократился до одного сеанса в неделю, затем – в месяц, а позже его заменили программой упражнений, которые девочка могла выполнять дома. Сейчас, если забыть о ежегодных медосмотрах, Рози жила почти обычной жизнью. Ей даже удалось избавиться от ненавистного ортеза и заменить его стельками. Грегу стоило просто набраться терпения и верить… К реальности Лиз вернул пронзительный вопль маленького мальчика, которого отец пытался усадить в коляску. Лиз посмотрела на Рози – та болтала ногами и по-прежнему не сводила глаз с детей. – Так кофе хочется! – бойко сказала Лиз, решив, что им пора. – Пошли? Они направились в кафе, где в кои-то веки побаловали себя капучино и апельсиновым соком, после чего заглянули в пару магазинчиков, торговавших странноватыми деревянными поделками и вычурной бижутерией, и мимо пабов, дорогих ресторанов и небольшого винзавода побрели обратно к фреске. Рози захотела было подойти к гадалке и узнать будущее, но Лиз покачала головой: – Лучше не надо. Это все чушь. Она вдруг поняла, что к поездке Рози, скорее всего, понадобится новая одежда, ведь из джинсов девочка уже явно выросла, хоть в талии те пока еще сходились. Несмотря на все попытки Лиз хорошенько накормить дочь, Рози оставалась очень худой, а приличная толстовка у нее имелась лишь одна. Ее одноклассницы наверняка наберут с собой кучу нарядов. Почувствовав, что сердце тревожно скакнуло, Лиз одернула себя. Грег же оплатил половину. Времени у нее достаточно, вполне успеет скопить недостающую сумму, купить одежду и еще наскрести немножко на карманные расходы. Пусть хоть сегодняшний день ничто не омрачает. – Хочешь, прогуляемся еще чуть-чуть? Или поедем домой – поиграем во что-нибудь или кино посмотрим? – Домой, – твердо сказала Рози, – тебе перед работой еще отдохнуть надо.