– Уверена, что наши люди тут ни при чем, – с ходу вступилась она за прислугу, – вы ведь собираетесь расследовать этот глупый дело? Шешковский склонился перед великой княгиней. – Я понимаю, это есть ваша служба, но уверяю вас, с лошадьми такое бывает. На Ивана Купалу мой Звездочка вдруг погнала так, что я чуть шею себе не сломила. Одно счастье, что я сидела на мужской манер. А если бы ехала боком… Ой-ля-ля, как говорят наши французские актерки. – В канцелярии ничего не известно об этом случае? – Шешковский робко поднял глаза на Екатерину Алексеевну, как же она была хороша! Черные, буквально смоляные волосы лились из-под зеленой бархатной шляпки свободным волнистым потоком, лицо выглядело загорелым и румяным, глаза сверкали. Со дня их последней встречи, когда несчастная принцесса Фредерика едва оправилась после болезни и выглядела заморенным ребенком, великая княгиня теперь олицетворяла здоровье, силу и ослепительную грацию. Молодая и прекрасная, она каждый день по нескольку часов скакала на коне, дралась с учителем фехтования на шпагах, по вечерам, когда в Ропшинском дворце устраивались балы, танцевала до упаду. Рядом с пышущей здоровьем Екатериной ее муж казался нелепым заморышем. – Постойте, а я знать вас! – Екатерина весело расхохоталась, ввергнув молодого человека в краску. – Это не вы ли меня зимой в снегу изваляли?! Признавайтесь?! Шешковский хлопнулся на колени, но теперь уже перепугалась цесаревна. – Полноте, господин хороший, как вас там, простите, запамятовала. Сюда ведь, не ровен час, придет кто-нибудь, что они тогда о нас с вами сказать? Шешковский поспешно поднялся, смахнув прилипшие к чулкам соломинки. – Мое имя Степан Шешковский, и я… – Обещались быть моей тенью и защищать меня от… не помню уже каких врагов. А потом исчезли, точно в воду канули? И где теперь ваша защита? И где помощь? Тоже мне рыцарь… – Ее уста обвиняли Степана, а озорные глаза метали развеселые искорки. – Так я и охраняю, – опешил Шешковский. – С того дня почитай и хожу за вами и всех, кто хоть слово худое скажет, ловлю и к ответу призываю. – Вы ходить за мной?! – не поверила Екатерина. – Но отчего же я ни разу больше не видеть вас? – Оттого мы и Тайная канцелярия, чтобы все время рядом быть, но на пятки не наступать. – Вот как? А мой маменька выслать из России, – вдруг поникла Екатерина Алексеевна, – я даже написать ей не могу. Тоже ваша работа? – Это не моя, – смутился Степан, – она письма писала неосторожные королю Фридриху. Я их видел… – Да, мне говорили. Очень глупо. Мы все могли пострадать, – Екатерина прикусила губу, – я рада, что мама не в крепости, а у себя дома. Вы знаете, она ведь мне тоже подарок оставила. Пятьдесят тысяч долгу. Ума не приложу, как теперь отдавать? Ну да как-нибудь выкручусь. За разговором они вышли в сад, было видно, что великая княгиня считает Ропшу одной из своих любимых резиденций. Во всяком случае она знала каждую тропинку в саду, могла рассказывать о кустах роз и акациях, о гротах и беседках так, словно жила здесь всю жизнь. Одним из любимых занятий в Ропше являлась рыбалка, причем в пруду рыба была приучена подниматься на поверхность, когда с берега звонили в колокольчик, это очень смешило Екатерину. Вместе со Степаном, точно молодая пара, они чинно прошлись вдоль самодельного пруда, позвякивая в колокольчик и подсчитывая неповоротливых рыб. Сама Екатерина любила рыбачить, уплывая в лодке так далеко, как это только было возможно. Любила она и охотиться на уток, и просто скакать по полям, по лугам, радуясь кратковременной свободе. Весело и непринужденно цесаревна расспрашивала своего темного рыцаря о его службе, изумляясь, с какой ловкостью он распутывал несложные заговоры, как быстро добивался оправдания оболганных, выискивая истинных виновников. Видя, что великая княгиня вполне всем довольна и следователь ее не утомляет, присматривающая за ней статс-дама Чоглокова только пару раз приглашала ее отведать выставленных в саду угощений. Впервые в жизни Степан пробовал апельсиновое желе, отдыхая душой рядом с прекраснейшей из женщин и мечтая только об одном – чтобы такие встречи происходили чаще. В своем отчете Ушакову он сообщил, что не обнаружил никакой отравы, которую могли бы подложить лошадям, дабы они взбесились. Но, сообщив о недавнем происшествии с любимой кобылкой цесаревны, высказал предположение, что оба случая уж больно похожи, рекомендуя заменить конюхов, дополнительно поинтересовавшись, не следует ли принять спешных мер в отношении двух находящихся на подозрении дам, ибо обе они ныне в свите великой княгини. Конюхи были спешно заменены, в отношении Долгорукой и Кошелевой все оставалось по-прежнему. Тем более что, по словам камергера цесаревны Тимофея Евреинова, Долгорукая была просватана за писаного красавца князя грузинского[86], а стало быть, скоро ей и так придется покидать свиту великой княгини. К слову, все подружки Екатерины Алексеевны обожали конные прогулки, у каждой была своя любимая лошадка, так что любая из фрейлин могла, не вызывая подозрений, проникнуть в конюшню и подсыпать отравы в кормушку. Глава 25. Черная оспа В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ встреча Степана с Екатериной произошла только через полгода, весной великий князь Петр Федорович неожиданно для всех заболел черной оспой. Ушаков требовал выяснить, каким образом зараза проникла во дворец, но снова ничего не удалось обнаружить. Медики заперли умирающего цесаревича в его спальне на три дня, которые больной должен был провести там без еды и воды, и только после этого было разрешено приступить к его лечению. Все вещи, находящиеся в комнате Петра Федоровича, полагалось сжечь. Разумеется, цесаревич мог купить какую-нибудь безделицу на базаре, ее могли принести ему в подарок, но факт остается фактом, установи Шешковский причину заражения, можно было бы начинать следствие, вызывать свидетелей, выбивая из них показания. А тут глухое дело. Узнав о том, что супруг Екатерины Алексеевны при смерти, Шешковский примчался во дворец, загоняя коней. Страшная мысль, что он больше никогда не увидит Фредерику, стучала в сердце набатом. Заливаясь слезами, следователь наконец добрался до Летнего дворца на Мойке и, сунув под нос заступившему ему дорогу стражнику открывающий все двери в империи приказ от Ушакова, влетел во двор и, быстро пробежав до крыльца, за которым начинался малый двор, оказался перед запертой дверью спальни цесаревны. Впрочем, дежурившая в приемной девица Балк успокоила молодого человека, оказалось, что Екатерину Алексеевну держат взаперти исключительно для профилактики. И вообще во всем дворце заболел пока что один только Петр Федорович. Несколько дней Шешковский крутился возле покоев больного цесаревича, делая вид, будто бы сильно занят, а на самом деле поджидая, когда строгие статс-дамы выпустят Фредерику. Ее подержали на карантине ровно три дня, после чего осмотрели и, поняв, что великая княгиня совершенно здорова, оставили в покое. Теперь в Летнем дворце не устраивались балы и маскарады, Екатерина молилась в церкви, дежурила у дверей покоев мужа, ожидая вестей, или гуляла по Летнему саду в сопровождении фрейлин и собачек. Заметив Шешковского, цесаревна подозвала его к себе, и молодой человек с готовностью присоединился к компании. – Вы думать, болезнь Петра Федоровича не есть случайность? Вы кого-нибудь подозревать? – Голос цесаревны дрожал, в больших карих глазах стояли слезы. – Вы его очень любите? – спросил Степан, в то время как дамы деликатно отстали от них на пару шагов. – Не говорите вздор. Разумеется, я люблю своего мужа и верна ему. – Екатерина смерила Шешковского высокомерным взглядом. – Вы не обратили внимания, быть может, в последнее время у Петра Федоровича появлялось что-нибудь новое в гардеробе? Или оружие, подзорная труба, книга? Он не принимал подарков? Не говорил о какой-нибудь находке? В последние дни он ничем таким не хвастался? – Гардеробом Его Высочества занимается гардероб-мейстер. Их у него четыре. – Екатерина задумалась. – В основном он носить прусский мундир, так что я… у него много немецкого оружия, шлемы, шпаги. Король Фридрих недавно присылал ему… вы думаете? Впрочем, не может быть, Петр в открытую называет себя солдатом Великого Фридриха. Удар пришел с другой стороны. Пораженный умом цесаревны, Степан остановился, какое-то время глядя в ее ясные глаза. – Вы правы. – В этот момент больше всего на свете ему хотелось просто обнять эту непостижимую женщину. Заметив его тоскующий взгляд, Екатерина густо покраснела и, прикрывая пылающее лицо веером, пошла дальше. В тот день Шешковский опросил фрейлин, стараясь не выделять Долгорукую и Кошелеву, а также офицеров потешного взвода, с которыми в последнее время цесаревич отрабатывал взятие крепости. Он даже сделал попытку осмотреть сложенные далеко в поле вещи Петра Федоровича – мебель, гардины, книги, оружие, словом все, что нашлось в его комнате. Но вовремя оказавшийся поблизости Толстой[87], с невероятной для его комплекции ловкостью, успел схватить Степана за шиворот и отбросить его в сторону. – Совсем сдурел со своим Ушаковым?! Жизни не жалко?! Он был прав, так что Степан только и мог, что пристыженно кланяться своему нежданному спасителю, проклиная себя за дурость. На уничтожаемые огнем вещи он мог разве что посмотреть, провожая печальным взглядом дорогущую английскую табакерку, мелкоскоп и женскую изящную голубую шаль с павлинами. Быстрее быстрого огонь пожрал приготовленные ему жертвы, уничтожив улики. Петр Федорович поправился, но теперь его лицо бороздили уродливые следы, оставленные на нем болезнью. Степан радовался уже и тому, что Фредерика (оставшись наедине со своими мечтами, молодой человек продолжал называть ее так) не заразилась опасной болезнью. Правда, теперь она должна была влачить свое существование рядом с изуродованным мужем, но… Переписывая показания фрейлин, Степан неожиданно пришел к выводу, что для выполнения его новых обязанностей ему просто необходимо вникать в отчеты, составленные ушаковскими слухачами, следящими за великим князем и великой княгиней. При малом дворе находилось несколько скрытых от глаз каморок, в которых день и ночь трудились невидимые глазу писцы, фиксирующие каждое слово, каждый вздох молодой четы. С замиранием сердца Степан приступил к изучению сих трудов, покрываясь потом всякий раз, когда писарь записывал реплики цесаревны, предчувствуя тот горький миг, когда нескромный шпион начнет передавать амурное воркование Фредерики с Петром. Он начал читать с момента, когда Ангальтцербстская принцесса и ее матушка только-только приехали в Россию. Поначалу женщины разговаривали исключительно на немецком. Но в отчете указывалось, что принцесса прилежно занимается, уча русский. Затем в репликах Фредерики стали проскакивать русские словечки и даже целые фразы. Ее Высочество разучивала их и затем тренировалась на прислуге и пришедших навестить ее гостях. Степан добрался до свадьбы и не смог продолжить чтения отчета о первой брачной ночи, пока не выпил изрядное количество холодного кваса, после чего разделся, заставив слугу облить себя холодной водой. Успокоившись таким образом и накинув на голое тело теплый шлафрок, заранее содрогаясь, следователь перевернул страницу. Страх и ужас, в спальной девушки его мечты в первую брачную ночь ровным счетом не происходило ничего такого, за что можно было бы краснеть и при его-то слабом здоровье лить на себя холодную воду. Молодой супруг был пьян и, поболтав о придворных обычаях при дворе короля Фридриха, заснул, должно быть, прямо в мундире и сапогах. Вот тебе и амурное махание? Вот и царский марьяж? Как же так? Ничего не понимая и не зная, смеяться ли ему от радости или по-человечески посочувствовать Фредерике, он засел за остальные дни и особенно ночи, но не нашел и в них ничего хоть сколько-нибудь напоминающего выполнение супружеского долга. Все знают, для чего государыня женила внука Петра Великого, для продолжения романовской династии, не будет наследника и… один отравленный бокал вина, зараженный оспой шарф… несчастный случай на охоте и… престол под ударом. Получается, что, если Фредерика не забеременеет, Елизавета отошлет ее домой или запрет в монастыре, дабы подыскать племяннику более подходящую партию. Интересно, знает ли государыня о том, что происходит в семье наследника престола? Ушаков с Толстым точно знают, Шувалов в курсе. Нет, если бы императрица ведала, что ее племянничек не желает прикасаться к собственной жене, она бы уже приняла меры. Получается, что Ушаков и Толстой ведут свою собственную игру, делают вид, будто бы ничего не происходит, Петр Федорович исправно исполняет свой долг, и во всем виновата неплодная жена. Пройдет еще полгода, максимум год, и церковь согласится на расторжение брака. Несомненно, Фредерику ждет позорный развод, если, конечно, прежде злоумышленники не расправятся с ней иным способом. Снова понесут лошади, она вдруг заразится какой-нибудь холерой или выпьет кофе с мышьяком. Было необходимо срочно переговорить с Ушаковым. Разговор имел неожиданные последствия. За великокняжеской четой был официально установлен строжайший надзор, но у Шешковского все равно сердце было не на месте. Осенью весь двор вернулся в Петербург, устроившись в Зимнем дворце. Должно быть, удрученный малоприятными прогнозами Шешковского Ушаков потребовал усилить охрану великокняжеской четы, так что с этого момента верившая ему императрица запретила кому бы то ни было входить в покои великого князя или великой княгини без особого разрешения господина или госпожи Чоглоковых, которые теперь, подобно авгурам, отвечали за все, что касается Екатерины и Петра. То есть все, кто хотел переговорить с ними, должны были громко задавать вопросы из передней и выслушивать не менее «тихие» ответы. Расценив опасения Андрея Ивановича на свой лад, императрица решила, что молодые слишком мало времени проводят наедине. Но одно дело, если бы они этого желали, теперь в разговорах Екатерины и Петра, которые исправно прочитывал Шешковский, все чаще звучали сетования о своей горькой участи и тюремном заточении, которые они вынуждены переживать в опостылевшей им роскошной камере. К зиме наследник престола настолько извелся под непрестанным надзором, что решил пойти против воли августейшей тетушки, притащив в покои восемь охотничьих собак. Все они теперь жили за перегородкой прямо в спальной, и, судя по докладам, великая княгиня мучилась от неприятного собачьего запаха, а также от того, что, желая развлечься, ее взбалмошный муженек день напролет занимался дрессурой, нещадно избивая при этом своих животных. К чести цесаревны, она терпела все это практически безропотно, во всяком случае, не донесла на новое увлечение своего супруга государыне. Сжимая от злобы кулаки, Степан в который уже раз клялся себе отомстить ненавистному цесаревичу, из-за которого страдала прекраснейшая в мире женщина. Глава 26. Канцелярия без Ушакова ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА после свадьбы Фредерики и Петра на семьдесят шестом году жизни помер Андрей Иванович Ушаков, переживший пять монархов, он трудился буквально до последнего дня, оставаясь на своем посту. В тот же год неожиданно для всех оставил службу придворного лейб-медика прекрасный врач Антониу Нунес Рибейру Санчес. Официальная причина – ухудшение зрения. Санчес отбыл в Париж, где ему могли помочь если не излечиться от недуга, то, по крайней мере, остановить прогрессирующую слепоту. Впрочем, Санчес отнюдь не стремился покидать Россию навсегда. После смерти Ушакова медикус даже написал своему покровителю Алексею Разумовскому, чтобы тот поспособствовал его избранию в почетные члены Петербургской академии наук, с жалованием 200 руб. в год. Это было нужно для того, чтобы его не забыли, дабы, когда болезнь отступит, медик мог попытаться еще раз вернуть себе выгодное место при особе Ее Императорского Величества. После смерти Ушакова Степан Шешковский был повышен в должности, став главным сыскных дел мастером, место же Ушакова, как и следовало ожидать, занял Александр Шувалов. Больше Степана уже не отвлекали от наиважнейших дел приказами разобраться в том или ином убийстве или краже, и он мог целыми днями читать и перечитывать донесения из покоев цесаревича или цесаревны. Но по-прежнему там ничего сколько-нибудь существенного не происходило. 6 января 1748 года Екатерина неожиданно заболела корью. Сообщение о сыпи и лихорадке встревожили влюбленного Шешковского, и он отправил к великой княгине канцелярского медикуса Тодеуша Бревде, которому доверял. Несмотря на то, что доктор не обнаружил явных признаков отравления, Шешковский всерьез заподозрил, что характер болезни цесаревны не случаен, считая про себя виновным в происшествии Петра Федоровича. Так как после того, как от него отобрали собак, великий князь обещал отомстить выдавшим его и вполне был способен измыслить какую-нибудь каверзу, лишь бы только досадить супруге. Степан настоятельно рекомендовал удалить из окружения великого князя четырех излишне расторопных пажей. Перед этим, узнав о слухах относительно якобы имеющего место романа между Екатериной и лакеем ее мужа Андреем Чернышевым[88], он единым росчерком пера вымел все семейство Чернышевых[89] от Императорского двора, забыв на время даже о том, что единственная дочь Ушакова Екатерина Андреевна замужем за одним из Чернышевых. Желая испить чашу ревности до дна, Шешковский лично допрашивал очумевших от непривычно грубого обращения с ними братьев. Все высокие, косая сажень в плечах – такие особенно нравились бабам, следовательно, раздражали низкорослого и отчего-то вечно выглядевшего подростком Степана. Расхаживая по комнате, Шешковский настолько озлился на божественную Фредерику, что даже посмел обозвать ее, про себя, конечно, неподходящим к ней словом «баба». Напрасно! А кто виноват? Андрей, язви его душу. Никакого марьяжу тут в помине не было, об этом упоминал в донесении и Симеон Теодорский, епископ Псковский, имевший перед этим душевную беседу с великим князем и великой княгиней. Собственно, вся вина Андрея Гаврилыча заключалась в том, что он сумел подружиться с Екатериной Алексеевной. Сам цесаревич по нескольку раз на дню посылал остроумного лакея на половину своей супруги с записками или маленькими подарками, и тот возвращался с любезными ответами. Между собой венценосные супруги даже придумали что-то типа игры, в которой они были отцом и матерью, а Андрюшу считали своим любимым сыночком. Камергер Шкурин неоднократно упрашивал свою госпожу прекратить опасную игру, но та не видела на то причин. Подумаешь, слова, она ведь его не «милым другом», а «сынком» величала. Не в силах поверить, что повода для ревности нет, и слухи вздор, Степан третировал беспомощного перед ним соперника, лупя того почем зря. К слову, порка еще не пытка. А до настоящей пытки дело не дошло. Не могло дойти. Во время пытки устами подследственного говорит пытка. Это Степан давно постиг и с Ушаковым спорил чуть ли не до драки. Если посильнее нажать на подозреваемого, пальцы раздробить, ребра крюком вырвать, так он тебе и в греховной связи с божьей матерью, охальник, сознается. Не желая подставлять под удар Фредерику, Степан не применял к проклятым лакеям серьезных методов дознания. Тем не менее на случай, если бы кто-нибудь из них все же хотя бы одним словом намекнул на вину цесаревны, Шешковский заранее решил, что, якобы забывшись, усилит пытку, так чтобы подследственный скончался на месте. В этом случае ему останется либо договориться с писарем, либо втихую отравить последнего после допроса. Пузырек с верным ядом был приобретен им по случаю, но вот ни разу еще не применялся. К слову, если бы вдруг до Шувалова дошел слух, что один из его следователей неосторожно превысил пытку, что привело к гибели подследственного, тот, скорее всего, замял бы дело. Мало ли внешне здоровых и сильных мужей помирают в расцвете лет. На все воля Божья. В случае же явной вины экзекутора полагалось наказать оного рублем, обидно отчитать перед строем, да хоть бы и высечь приказал, за Фредерику он и не такое бы претерпел. Впрочем, сравнили тоже, что мог сделать с провинившимся следователем правдоруб Андрей Иванович, того и не снилось хлипкому рядом со своими предшественниками Ромодановским и Ушаковым Шувалову. Андрей Чернышев хоть и страдал телесно, но, как и следовало ожидать, никого не выдал и ни в чем не признался. Молчал и Захар Чернышев – старший из братьев. Да и остальные… По правилам полагалось закрыть дело, но Шешковский медлил, куда полетят голуби, выпусти он их из клетки? Ясное дело, домой они полетят. К ней полетят. Нет уж, крепость в столице большая, всем места хватит. Избив в последний раз не смеющего ответить ему Андрея, Степан отправился посмотреть в ясные очи Фредерики, что та скажет в свое оправдание? Но… маленькая принцесса, сделавшись женой наследника престола, еще не научилась врать, во всяком случае, беседуя с ней о бывших лакеях ее супруга, он был готов снова рухнуть перед цесаревной на колени, в который уже раз моля ее о прощении и любви. Чистая голубица, она горевала оттого, что из-за ее глупых игр теперь страдают невинные люди. Да, она относилась к Чернышевым с понятной нежностью, когда все время вокруг тебя находятся одни и те же лица, невозможно не испытывать к ним вообще никаких чувств. Екатерина дружила с княжной Гагариной, Матреной Балк и Марией Долгорукой, на самом деле теперь следовало говорить княгиней Марией Грузинской. Последняя хоть и перестала быть фрейлиной цесаревны, но больше жила при дворе, нежели у себя дома. Кроме них, Екатерина Алексеевна очень привязалась к взятой на место Айдархан бурятке Айсе, она любила слушать забавные истории, которыми тешил благородную публику Левушка Нарышкин[90], и часто во время конных прогулок скакала наперегонки с Сергеем Салтыковым. И при этом ненавидела чету Чоглоковых, откровенно презирала злобную, вечно удрученную изменами своего супруга Екатерину Ивановну Шувалову. А чего он, собственно, ожидал? Двор походил на большую семью с многочисленными бабушками, дедушками, дядюшками, тетушками, кузинами, племянниками и разной иной родней седьмая вода на киселе. Это он, мечтатель, привык думать о Фредерике, как о заключенной в башне с драконом принцессе, она же что ни день была на виду, в окружении придворных, некоторых из которых она, по доброте душевной, считала своими друзьями. Вопреки прогнозам, корь скоро прошла, так что на Масленой цесаревна выздоровела, но была еще слаба. Оттого Александр Шувалов предложил императрице, и та тут же издала указ, согласно которому великокняжеская чета не должна была получать никаких сведений о происходящем в городе или при дворе, дабы не волновать лишний раз еще не совсем здоровую Екатерину Алексеевну. Собственно, идею подал Шешковский, опасавшийся, что в следующую их встречу Фредерика, пользуясь своей женской властью, заставит его признаться в местонахождении бывших лакеев.