– Логично… Наш сотрудник, проводивший опрос, сглупил. «Наш сотрудник…» Не знал даже, что служба безопасности ЦАЯ имеет полномочия вести собственное следствие и дознание в уголовных делах… пусть даже в делах, связанных с проявлением аномальности. Теперь буду знать… Но ключевое-то тут другое слово: «сглупил», – он сглупил, а я заметил! Вот то-то же… Питер Пэн, господа дознаватели, может кое-чему вас поучить даже на вашей родной полянке… Решив не останавливаться, я выдал новую блестящую идею: – Покажите им фото зомби с Новой Голландии. – Уже показали. Бродяги говорят, очень похоже. Куратор забрал у меня фотографии. А я ненавязчиво поинтересовался, чем вызвано такое странное их сочетание: тип, подозреваемый в массовом убийстве, – и невинные, по большому счету, шалости моих девчонок. – Больше он в поле зрения камер не попал, к сожалению. Возможно, его появление – случайность, всякое ведь бывает, но, во-первых, такие случайности сами по себе сомнительны. Аномальное проявление, и рядом – неопознанный аномал. Даже если он напрямую не причастен к Янино, логично предположить, что какая-то связь все-таки есть. – А во-вторых? – Во-вторых, при любом раскладе этот ваш старый знакомец крайне опасен, его надо или брать, или убирать. И вы, Петр Максимович, единственный, кто видел его, так сказать, воочию, живьем… А он видел вас. Когда проводил операцию по захвату уникально сильного аномала, причем малолетнего… Сколько тогда стукнуло Дэниелу Азарре по прозвищу Светлячок? Десятый год шел? Все еще не видите, в чем здесь связь с тандемом десятилетних аномалок, все активнее демонстрирующих свои силы? Пока на птичках – но с размахом, хорошо заметным со стороны… Совсем-совсем не видите связи? Э-эх, Панов… С тяжким вздохом он покачал головой, словно сокрушаясь о моей беспросветной тупости… Но тупости не было и в помине, я все сообразил мгновенно. Проклятый обезьян смешал все в кучу намеренно, чтоб продавить свою старую идею – изъять близняшек, запихать в надежно охраняемое место, – и хочет сделать меня (меня!) сторонником своей бредовой придумки… Тупости не было. Была злоба – и вырастала стремительно, как шапка пены над пивной кружкой. Я не успел осознать, во что намереваюсь эту злобу претворить и как выместить, – грянул мобильник. Сначала у майора. Он молча послушал с застывшим лицом, отключился и произнес с непонятной интонацией: – Та-ак-с… Тотчас заиграл мой телефон. Звонил Эйнштейн. – Пэн, – прокричал босс, – немедленно выезжай! – Куда? – возмутился я. – На кудыкину гору! В аэропорт! В третьей кассе назовешь свою фамилию, возьмешь билет и загранпаспорт с визой! – Зачем??? – Мое возмущение трансформировалось в безмерное удивление. – Через час вылетаем в Хармонт! Визор, что ли, не смотришь? – А-а-а… э-э-э… – Да шучу я… – Эйнштейн резко сменил тон. – Обратно выезжай, в Виварий. Его еврейские шуточки когда-нибудь приведут к тяжким телесным повреждениям. Угадайте с трех раз, кто их нанесет? – Хотя можешь не приезжать… – Тон Эйнштейна вновь изменился, стал вкрадчивым, иезуитским. – Если тебя не интересует тот факт, что Лоскут схлопнулся и его больше нет, – отдыхай, развлекайся… – Еду! – Давай, жду… – В трубке запиликал отбой. – С Лоскутом проблемы? – догадливо спросил меня Бабуин. – Мне только что доложили. Чудеса крепчают. Я застонал в ответ. – Собирайтесь, я вас подвезу, – деловито распорядился он. Глава 4. Сюрприз на Театральной Шли по улице Глинки – от Никольского собора в сторону Театральной площади. Белая ночь сменялась рассветом, солнце стремительно заполняло мертвые улицы. Опять, как и давеча, небо было подозрительно чистым и ясным. Южная граница бывшего Лоскутка пролегала по Вознесенскому проспекту. Никольский собор по ту сторону – вместе с его уютным парком – остался во власти прежней Зоны, там хоть сейчас, если пожелаешь, можно было пострелять в «ведьмины гнезда» на березах (ни в коем случае не приближаясь) или полюбоваться «костоломкой», скормив ей пробного кролика (которого мы с собой не имели, недальновидно не взяв с собой зомби, угодивших в плен при штурме Новой Голландии). Здесь, на Глинке, Зоны не было. Вообще, совсем, никакой. Ни привычной питерской, ни хармонтской, прорвавшейся сюда невесть как. Это было так странно, что чувство реальности отказывало, приходилось встряхивать цепенеющий разум. Вторая группа, ведомая Эйнштейном, двигалась нам навстречу – от Невы, вернее, от площади Труда, северной границы Лоскутка. И они, судя по рапортам, наблюдали то же самое. Лоскуток исчез, оставив после себя пустые кварталы, лишенные что жизни, что смерти. Прежде чем выйти на Театральную площадь, Илона остановилась и выпустила из пробника широкий веер шариков, проверяя путь. Она откровенно боялась. Сверялась с предварительной картой, составленной скаутами еще вчера, и не могла поверить, что здесь безопасно. Согласно карте, мы должны были вляпаться в необъятную «комариную плешь», перетекавшую естественным образом в «зыбучий асфальт», и обходить все это раздолье следовало дворами. Шарики полетели, как им положено, по баллистическим траекториям. – Шагай по прямой, тут везде чисто, – скомандовал я. Девица была мною поставлена первой не только потому, что место безопасное. Она боялась больше всех в группе. Страх у нее – что надо, активный и полезный. Это очень конкретное чувство, не позволяющее ирреальному влиять на рефлексы, что в нынешней ситуации важнее всего. Она, к ее чести, не кочевряжилась, не кричала, что окабаневшие мужики делают из баб «отмычки»… Илона Петренко, вольнонаемная, двадцать два года. Вызывающе сексапильна и притом мастер спорта по биатлону. Служит секретаршей при Эйнштейне, а по слухам – дочь какого-то большого туза и поставлена к нам для обретения опыта полевой работы. То есть происходит из породы наивных дурочек, одержимых Зоной – таких нынче прорва, – и не ограничивает себя сидением в кабинете, напрашиваясь на приключения. Впрочем, обязанности секретарши она выполняет аккуратно и четко, лишь в приказах иногда допускает опечатки… преднамеренные и издевательские. Мало того, она (по тем же слухам) потакает любым желаниям босса – в его редкие минуты отдыха, прямо на служебном диване… Я, честно сказать, слухам не верю и считаю их автора (или авторшу, или коллектив авторов) существом примитивным и от логики далеким: врать надо складно и весело, но дочь большого туза, подмахивающая на служебном диване по первому свистку, – это и скучно, и неправдоподобно… А уж большой туз, отправляющий дочь в Зону, на полевые работы… с Сириуса к нам прилетел, не иначе. …В группе нас было четверо: Илона первая, я второй, далее – два скаута из вчерашних, и замыкал цепочку Леденец. Если же вести подсчет толерантно и политкорректно, считая женщину за человека и сталкера, то получается аж пятеро. – Шел Рабинович по улице, – произнес Эйнштейн у меня в ухе. – Нашел деньги. Посчитал. Не хватает… Вот и мне чего-то в этих трущобах не хватает… Панов, ты тут? – На связи, – откликнулся я. – Что интересного? – Абсолютно ничего. И это самое интересное, босс. Сущую правду сказал! Еще вечером здесь была куча ловушек, печально знакомых мне по Хармонту. Способности аномала, рожденного на территории изначальной Зоны, никуда от меня не делись, помогали выживать в том числе и в чужой Зоне, какой для меня была питерская. Что касается хармонтских чудес и диковин, то я их в свое время попросту видел. И вчера – видел. Либо в крайнем случае чувствовал. С вероятностью сто процентов (потому меня сейчас и вызвали). Нас, таких уникумов, было здесь двое: плюс сам Эйнштейн. Его мама тоже родила прямо в Зоне. Группы мы с ним поделили между собой, чтоб не дублировать друг друга. Илона, не знаю почему, попросилась в мою… Кстати, вчера, прежде чем убраться с Новой Голландии, я все-таки обошел остров, проверил новую карту ловушек, составленную в первом приближении, прежде чем кто-то на них гробанулся бы. Проверил также кусок Трассы – той, что вела к Периметру и связывала нас с Большой землей. Теперь получается, вся работа зря. Хорошо, что участком вокруг Новой Голландии не успел заняться, хоть это утешает… Лоскут схлопнулся. Свернулся в точку. Прежняя питерская дрянь была им сначала сожрана, а новую унесло неведомыми ветрами. Очевидцы, наблюдавшие за процессом с Новой Голландии, говорят: впечатление было – словно включился гигантский пылесос. Этаких вселенских масштабов. Никто ничего понять не успел, так быстро все началось и кончилось, знай твердят про какую-то «вспышку грома» (вероятно, был сильный хлопок), причем настаивают на слове «вспышка». Некоторые получили баротравмы – кто ушей, кто зубов, а кто и легких. Для большинства пространство вокруг сделалось мучительно контрастным, для кого-то поделилось на квадратики-пиксели, а один уверял, что увидел атомы, из которых состоит все сущее… В общем, сплошные игры воображения, простимулированные паникой, и ноль достоверной информации. Похоже, в этом оазисе вообще больше не осталось Зоны. А появился простой кусок города, брошенного людьми и медленно превращающегося в руины. Долго ли так будет? Посмотрим, увидим… – А слышно-то как хорошо, – сказал Эйнштейн, – даже противно. Это он про радиосвязь. Которая, что и впрямь поразительно, была стабильна! Радио, впрочем, в Зоне иногда работает, но без гарантий. Феддинг обычно такой, что от злости готов на стены домов лезть. (В смысле, я готов, а не феддинг, туплю после бессонной ночи…) В том числе в микроволновом диапазоне, не говоря уж о коротких волнах. А сейчас… Ну, идеал, мечта! – Вот что, ребятки, стоим на месте, – распорядился Эйнштейн. – Мы на своем, вы на своем. Объявляю привал, двадцать минут. Давайте просто посмотрим и послушаем. – Разрешите сидеть, а не стоять? – спросил я. – Скамеечки тут весьма привлекательные. – Ты командир, сам думай, что разрешать. Оглядитесь, ребятки. Принюхайтесь. Не верю я, что нет подвоха, не бывает такого в Зоне. Он замолчал. Насчет «сидеть» я не острил. Мы как раз подошли к первому из Театральных скверов, расположенных по бокам от консерватории, – к тому, в котором памятник композитору Глинке. Привал так привал. Скамейки были грязны, зато безопасны, буквально притягивали уставшие зады. – Перекур, – транслирую я команду, которую и так все слышали. – Начальство решило, что если мы не находим подвоха, то пусть он сам нас найдет. Расселись кто где. Мужчины – на землю (опыт!), дама – на заманчивую садовую скамейку. Только Леденец остался стоять, держа штурмовую винтовку наготове. Я его понимал: какие, на фиг, привалы в таких местах? Расслабились – и конец котятам. В любую секунду мог объявиться кто угодно: стая мутантов, отряд мародеров, еще какая-нибудь нечисть или мразь. Слухи распространяются быстро, особенно о появлении безопасных участков. Так что и мы не дремали, смотрели по сторонам, а не друг на друга. – Ты почему скамейку не проверила? – спросил я Илону. – Плюхнулась, как корова. А если б там лежал «знойный пластилин»? Она вскочила. Блондинка и в Зоне блондинка. – Или это была бы не скамейка, а морок? Проголодавшийся? – предложил один из скаутов. – Или она просто была бы недавно покрашена, – пробормотал Леденец. Илона засмеялась. Рассыпала жемчуга своего смеха, как выразился бы поэт. Она вообще смешливая.