— Хорошо. — Царица позволила себе улыбку. — Ты с собой смог совладать. Не стоит бояться. Охранитель лишь убедится, что ты не желаешь мне зла. — А я не желаю? Огонь брал свое. И Арей запоздало прикусил язык. Все же дерзко вышло. Не говорят так с царицами. — Не желаешь. — Она разглядывала его. Внимательна. И… чего увидеть желает? Арей стоял. Он поклонился, как умел, и спину разогнул, ибо не боярин, чтобы взыскивать милостей показной покорностью. — Зачем тебе желать зла слабой женщине? Магия отползла. Она свернулась у ног царицы, обретя обличье дворового пса. Не холеного волкодава, которые ноне на каждом втором подворье держат, и не борзой, собаки благородной, и не махонькой пустолайки, из тех, что боярынь забавляют. Нет, пес был сер и уродлив. Кривоглаз. С шерстью свалявшейся, сквозь которую просвечивали рубцы. Он скалился, наблюдая за Ареем единственным блеклым глазом своим, и оттого Арею делалось жутко. Было в этой твари нечто, роднящее ее с подгорной тварью. — Незачем, — произнес Арей, явственно представивши, что вот-вот сейчас сам ляжет к ногам царицыным, если не верным псом, то телом бездыханным. Найдется ли на пустыре яма какая, годная, чтоб тело его прикопали? — Вот и я думаю, что совершенно незачем… нам с тобой делить нечего. — Тонкая ручка легла на хребтину твари, скользнули пальчики по косматой шерсти. — А помочь друг другу мы способны, да… ты уже знаешь, что твоя мачеха отошла в мир иной? — Сказывали. — А что отошла она… не сама? — Нет. Но мне… подумалось. — Это хорошо. Мне нравится, когда люди думать умеют. Царица рученьку приподняла, и липкая магия потянулась за ней, не желая расставаться. Серые нити. Грязные. Неужто сама она того не замечает. Привыкла? — Ксению Микитичну при дворе жаловали… мой супруг не раз говаривал, что редкостного ума женщина… но и его, видать, не хватило, чтоб с запретной волшбой не связываться. Арей молчал. Если его и позвали для разговору, то скажут, когда настанет его черед говорить. А пока ему дозволено стоять, разглядывать царицу… …дивиться. Сколько ей лет? Уж не молода. Для человека. А она чародейка… об этом Арей никогда не слыхивал. Да и странно сие было. Царица и чародейка… кто допустил? Как? Неужели и вправду приворожила? И если так, то… …то не Ареева ума сие дело. Ему ль больше других надобно? — …верно, очень уж она на мужа обижена была… вот и спровадила в мир иной, да упокоится собственная мятежная душа ее. — Царица склонила голову. …красива. …зыбкая хрупкая красота, что рассвет над болотом. Туман. Дрожащий лист осины, что все никак не найдет в себе сил расстаться с материнской веткой. Первая изморозь на толстом стекле. …гибель. Откудова это? Огонь притих, свился в тугое кольцо, готовый выплеснуться и сжечь все, что вокруг есть. Пустырь? Не будет пустыря. Земля? И ее не станет… и твари желтоглазой, что во все клыки ухмыляется. — …в доме нашли и отраву… и кое-что иное… слышал про мертвый пепел? Арей кивнул. …еще одна заклятая забава. Кости невинно убиенной девы, которые на особом огне жгут, да медленно, да с заклятьями, которые душу, коль еще не отлетела она, к костям привязывают. Мучит. Горечью наполняет. …запретное знание, вымаранное. Откуда? И зачем? Мертвый пепел на многое годен, да только в этом многом — ничего доброго. Не поднимет он на ноги умирающего, разве что суть саму извративши, вылепивши из человека умертвие. Не исцелит. Не одарит красотой, здоровьем… Холоден мертвый пепел. Жаден. Коснись, и, теплом человеческим разбуженный, тепло это станет тянуть, желая сам согреться, да не выйдет… — Слышал. Как интересно. И откуда, позволь узнать? Арей хотел было солгать, но язык прилип к небу, а голова налилась свинцовою тяжестью. Стоит. Держится на ногах он. Но как стоит? Как держится? Не иначе — чудом. — Говори, — велела царица. И псина у ног ее зарычала глухо. Арей мотнул головой и зубы стиснул. Навалилось. Дурное. Клятое. Землей тяжелой, могилой каменной. Ни вдохнуть, ни выдохнуть… и чего упрямится? Запретное знание? Само — еще нет… в той книге сказывалось о заклятьях изведенных, коии в прежние времена частенько встречались, но после были внесены в особый список. Как и те, кто баловался ими. А что с ними стало? В книге стыдливо упоминалась воля царская… — Не упрямься, — попросила царица-матушка, губы облизав. А личико белое, губы же красные, что соком измазанные. И глаза блестят жадно, как… — Книга… в библиотеке. — Арей вытер кровь, что из носу потоком хлынула. — Наткнулся как-то… «Медные колокола, или Повествование о временах темных». — В библиотеке, значит… в иных библиотеках много интересного сыскать можно. А название красивое… как думаешь, если попрошу, перепишут? — Д-думаю, перепишут. Кровь на черном не видна. И Еська, который рядом держится, взгляд отвел. Не видит? Или не желает видеть? Собаки. Магии этой… силы… она, хоть царица, но разве вправе примучивать человека, который ни в чем-то не виновен? …а ведь в мужское платье одета. Сразу Арей этого не заметил, а теперь вот… как есть… и не азарские широкие шальвары, которые и не сразу угадаешь, что шальвары, а не юбки хитрого крою, но самые обыкновенные. В узкую полоску. И кафтанчик бурый, суконный. На царице? — Извини, боярин. — Она смотрела с усмешкой, и подумалось, что в самые мысли глянула, а если и нет, то глянет еще. Что увидит? — Интересно мне стало. Такая ненависть лютая, которая человека руки в запретной волшбе замарать толкает, не каждый день встречается. К счастью… — Думаете… на меня она готовила? — А на кого ж еще? — Царица подняла руку, отряхнула, избавляясь от серых нитей. — Мне-то, конечно, шепчут, будто бы вознамерилась Ксения Микитична сыновьям моим навредить… дескать, у сыночка ее тоже кровь для наследования годная, да только в это не верится…