…мертвый пепел простит, а грамоту сожженную — нет? — Думаете, вцепятся в меня и про вас забудут? — Не наглей. — Легкое движение пальцев, и сила накрыла Арея, сырая, что земля, тяжелая. Того и гляди погребет. — Но нет, не думаю… таких, как ты, сотня нужна, чтобы про меня забыли, да и то… но птичка по зернышку клюет. А одна кость, своре собак брошенная, эту свору надолго занять способна. Так что постарайся, боярин… сделай так, чтобы тебя ненавидели… Вряд ли сие будет сложно. — А заодно уж… — Царица пальцами щелкнула, и сила откатилась. Недалече. Арей чувствовал ее спиною, этакую башню гранитную, сложенную из стылого камня. Поведет царица бровью, и обрушится башня, погребет его с головой. — Заодно уж невесту тебе приглядеть надобно… — У меня есть. — У тебя будет, — холодно поправила царица. — Возможно. В далекой перспективе. Если все выйдет так, как моим сыновьям хочется. Но пока, если я не ошибаюсь, девушка значится невестой Кирея… я ведь не ошибаюсь? Кирей, который до того молча держался в отдалении, сказал: — Нет. — Вот… а двоемужие у нас как-то не принято… Вновь усмешка. С ледком. С холодком в глазах, в которые глядеться — наглость, и Арей за нее наказан будет. Шатается башня за спиной, шелестят каменья, осыпаясь. Скажи хоть слово… — А наследнику великого рода негоже без невесты ходить. Мало ли, что случится? Мы не можем допустить, чтобы сей род угас… а потом… пожалуй, я знаю, что делать… Кирей, мальчик мой, ты-то против не будешь? Ильюшка, пожалуй, обидеться способен, а с другой стороны… вы ведь друг с другом хорошо познакомиться успели. Ты ему жизнь спас… а это благодарности стоит, верно? Нехорошо стало. — Потому считай сие знаком особой милости. Нам с супругом горько осознавать, что воля нашего верного слуги столь долго не исполнялась. И во искупление, во знак особое милости, мы отдаем тебе, боярин, в жены Любляну Батош-Жиневскую… Арей рот открыл. Сказал бы, да… тычок в ребра образумил. — …и о том, не далее как третьего дня, объявят во всех храмах. Будут звенеть колокола в вашу славу… рад ли ты, боярин? — Безмерно, — только и сумел выдавить Арей. …обратно шли тропой обыкновенной. Как обыкновенной… узкая, серая, вновь же, что не по земле ступаешь — по пыли, которая к сапогам липнет. И такая, паскудина, тягучая, что и ногу отрывать от этое дорожки — что из болота тянуть. Вздыхает земля. И небо давит. Мошкой себя чувствуешь, не человеком. …тропа вывела к стене Акадэмии. И красного камня сложенная, та показалась столь родной, что Арей едва не расплакался от счастья. Вот же… древняя магия, чтоб ее. Он заставил себя выровнять дыхание. И сердце успокоить. Осадить пламя, которое рвануло, готовое взвиться стеной, выжигая следы чужого прикосновения. — Ты… — Хочешь, напьемся? — меланхолично предложил Кирей. — Ты знал? — Догадывался. — Он поморщился. — Не спеши биться головой о стену, племянничек… помолвка — это еще не свадьба, хотя… Он замолчал и, вздохнув, повторил: — Все ж давай напьемся. Я тут кабак один знаю… хорошее местечко… — Ты ж говорил, что нельзя мне… — Иногда можно. И нужно. Арей только и смог, что кивнуть. …дымно. Чадно. Низкий потолок из засаленных балок. Грязная солома на полу. Тесно. Людей, что сельдей в бочонке. И мнутся, трутся, задевают друг дружку локтями. Разные. Вот купец в уголке чарку за чаркой опрокидывает, занюхивая мутный самогон соленым огурчиком. А слезы, что на глазах высыпают, смахивает клочковатою седой бородой. Что за горе с ним приключилось? А парочка молодцев в темном углу затаились, только глазища зыркают. Рожи самые что ни на есть висельные. Прибрали бутыль мутного первача да пару яиц крутых на закуску. — …ты не подумай, ничего личного, дело даже не в тебе. — Кирей тут, что рыба в воде. И никого-то не смущает нездешний вид его, одежда богатая. Кошель кинул корчмарю, тот и рад стараться. Тот и старается. За стол вон почти чистый усадил, крепкий, дубовый. Такой от пола оторвать постараться надо бы. Да и вовсе в корчме этой мебель тяжеленная. Не для мордобою. — …ты просто так, к слову пришелся… к делу, точнее. Удобный кандидат. До того удобный, что просто как нарочно создан… пей. Арей поднял стакан. Грязное стекло. Оплавленное. И щербленое по краю. Пить из такой посуды — дурная примета, да и вовсе сама вся задумка эта… напьется и полыхнет. Ни корчмы. Ни Арея. Один дядюшка, чтоб его демоны запределья побрали, жив-живехонек останется. Такого небось огнем не возьмешь. — За тебя, племянничек! — Он сивуху опрокинул в глотку. И не вздрогнул даже. Рукавом занюхал и приказал: — Пей. Арей и выпил. Пошла… а что вода ключевая, правда, крепости такой, что перед царем-батюшкой, чья физия на творящееся в корчме взирала с брезгливостью немалою, не стыдно. Выпил и вздрогнул. Ляснул стаканом по столу. — Наливай. — До седых коней пьем? — уточнил Кирей, наполняя стакан доверху. — До них самых… значит, я ни при чем? — Ни при чем. — А ты? — И я ни при чем… — А кто при чем? — Чтоб я знал. — Между первой и второй медлить дядюшка не стал. — Тошно мне, племянничек… и с каждым годом все муторней. А ты… не ты… она… хорошая девка. Приглядись. Царских кровей. Этакими невестами не кидаются… — У меня есть. — У тебя есть. У меня есть… благодать… эй ты. — Кирей схватил за рукав мужичонку виду прехитрого. Лицом кругл. Бороденка редка, рыжа, а глазья так и посверкивают лисьею хитрецой. Тепло побежало по жилам. А ведь зря Арей никогда-то не напивался. Сперва не по годам сие было, потом — не по возможностям. Вторая пошла лучше первой. — Вот скажи, — Кирей вытащил свой кошель из руки мужичонки, — у тебя невеста есть?