Трумэн закрыл глаза. Его тело пробила дрожь от приятных ощущений за ухом. — Больше ни слова. — Он страстно поцеловал ее и подтолкнул к водительской дверце. — Я поеду следом. 20 Я никогда не видела отца. Когда я подросла и начала замечать, что у детей в книжках есть и мама, и папа, мне стало любопытно. Несколько лет я мирилась с ответом матери, что у меня его никогда не было. Когда мне исполнилось тринадцать, я поняла, что такое в принципе невозможно, и снова стала расспрашивать. В тот день мы шли по лесной тропинке к излюбленному месту матери, где она возносила свои молитвы: на солнечной поляне между высокими соснами. Мать часто уходила туда на несколько часов. Называла это «поиском гармонии с природой». Она научила меня повсюду замечать маленькие чудеса. Каждый листик, каждая птица и даже земля под ногами — у всего вокруг имелась удивительная история. Я любовалась поразительными сплетениями лиственных прожилок и задумывалась, каким образом листва меняет цвет и, в конце концов, увядает. Следила за полетом птиц, и мне ужасно хотелось присоединиться к ним — стать невесомой, воспарить. Откуда Бог черпал вдохновение для этих хрупких созданий, порхающих с дерева на дерево? Когда я зачерпывала горсть земли, мне открывались новые миры — миры песчинок, минералов и гальки. Можно узнать столько всего нового, если найти время… Мы добрались до места. Посреди поляны торчало несколько старых пней. Мать поставила толстую свечу на самый большой и жестом пригласила меня сесть на пень поменьше. Зажгла свечу, закрыла глаза и задышала глубоко и ровно, впитывая лесные запахи. Через мгновение она присела рядом и встретилась со мной взглядом. — Твой отец в тюрьме. Не знаю, какой ответ я ждала, но точно не этот. — Почему? Мать затихла. — Долгая история. — Разве не за этим ты привела меня сюда? Она взглянула на свечу. — Да, ты права. Я ждала продолжения, зная, что торопить ее нельзя. Мать все объяснит, когда будет готова… но кровь буквально закипела в моих в жилах. Мой отец — преступник. Меня переполнял стыд, как если бы множество людей узнали мою грязную тайну. Однако слова Оливии слышали только деревья и земля. Или же… другие тоже знали? Может, моей матери сторонились в магазинах и на улице отчасти из-за моего отца? Поэтому к нам никто не ходит — кроме ее клиентов? — Знаешь, я тоже когда-то была молодой. Красивой. Мужчины провожали меня взглядами… — И по-прежнему провожают. Я никогда не считала мать старухой, хоть и знала, что, когда я родилась, ей было уже почти тридцать. Мать фыркнула: — Они смотрят не так, как раньше. Я ждала продолжения. — Я встретилась с твоим отцом на дискотеке. — Что?! Я никак не могла представить свою замкнутую мать посреди толпы. — Замолчи и слушай. Повторять я не буду. Никогда. Я сжала губы. Она не шутила: в жизни не видела у нее такого выражения лица. Грустного и мечтательно-задумчивого. Мать сидела не так, как всегда, не выпрямившись, а морщины на ее лбу стали глубже. Я ощутила ее землисто-бежевую ауру — не такую, как обычно: не спокойную синеву, пахнущую океаном. И приготовилась внимательно слушать. — Он был красив и обаятелен. Под его взглядом я вся таяла. А какие слова он говорил… Знал, как соблазнить. Я сморщила нос. — Тогда я жила в маленьком домике на окраине Бенда. Он жил в центре города, но вскоре стал проводить у меня все свободное время. Через три месяца мы сыграли свадьбу. Мать, уставившись на свечу, медленно расплылась в улыбке. Я жадно ловила каждое слово и пыталась представить ее влюбленной. — Он редко говорил о делах. Я знала только, что он работает на важного человека и его очень ценят. Он описывал свою работу как «делать все, что потребует босс». Только потом я узнала, что ему часто приходилось использовать пистолет. — Пистолет… — шепотом повторила я. Оружие было для меня чем-то загадочным — в книжках его носили пираты и солдаты. — В первый же год наши отношения стали рушиться. Его часто не бывало в городе, и он никогда не говорил, куда уезжает. «Это по работе» — вот единственное объяснение, которое я получала. — Кончики ее пальцев коснулись края подбородка. — Я научилась не настаивать и не переспрашивать. Я проглотила ком в горле, ощутив исходящую от матери боль. Ее резкий запах обжег мне нос. — Однажды утром я обнаружила на его рубашке и брюках следы крови. Он пришел в три часа ночи, разделся и молча лег в постель, пока я тоже молча стояла рядом. — Мать сделала паузу. — От него пахло смертью. Я знала, что не стоит задавать вопросы. Я все выстирала и вывела пятна, но каждый раз чувствовала их, когда он надевал эту одежду. Как будто его душа пропахла кровью. Босс становился все требовательнее, а сам он — все вспыльчивее. Не реже раза в месяц тень смерти витала в нашем доме. Я тайком стала искать способ развестись. Выяснила, что его босс — страшный человек: под видом помощи он отнимал у людей всё. Если кто-то нуждался в деньгах, он давал их, но взамен требовал полной преданности и покорности. Отчаявшиеся люди были готовы пойти на сделку с дьяволом. Я слушала как зачарованная. История словно прямиком из моих книг… — А потом он стал моим врагом. Я ощутила материн страх и печать. В глазах потемнело, голова закружилась. — Подробности сейчас неважны, но его арестовали. Пока он сидел в камере, его босс пришел в полицию и предъявил доказательства его преступлений. Все улики указывали на моего мужа: босс предусмотрительно не оставил никаких собственных следов. На суде я дала показания против мужа. Не смотрела ему в глаза, говорила, сцепив зубы, и ощущала сочувствие присяжных. Он сел за три убийства и за издевательства надо мной. Надолго. Я ждала продолжения, но мать молчала. Тогда я спросила: — Когда он выйдет на свободу? Ее грустный взгляд встретился с моим. — Неизвестно. Я знаю, сколько ему дали, но на самом деле преступники часто отбывают меньший срок. Их выпускают досрочно. А на суде он поклялся отомстить и мне, и моему еще не рожденному ребенку. — То есть мне, — выдохнула я. — Хотя босс и предал его, я знала, что у моего мужа остались большие связи. У твоего отца есть друзья, которые не согласились с приговором и стояли за него горой. Я всегда в опасности. И ты тоже. — Вот почему мы прячемся, — прошептала я, чувствуя, как накатывает клаустрофобия, хотя мы сидели на открытой солнечной поляне. Будем ли мы когда-нибудь в безопасности? Ее грустные карие глаза заглянули в мои. — Он поклялся убить и меня, и тебя. Я не допущу этого. — Нам надо уехать, — умоляюще произнесла я. — Мы живем слишком близко. Лучше переехать в Африку или в Канаду. В далекие экзотические страны, о которых я читала в книжках и всегда мечтала там побывать. — Он так и думал. Я пустила слух, что уезжаю далеко-далеко. — Почему же мы не уехали? — Я не могу, — прошептала мать. — Мое сердце и душа крепко-накрепко сплелись с этими деревьями, с этой землей. Я не брошу их. Они придавали мне силы в трудный час и по-прежнему придают. Она говорила правду. Как-то раз я увидела эту связь: почти невидимые сверкающие синие и зеленые ленточки шириной в волос, протянувшиеся между ней и лесом. И все чаще слышала ее, когда мать шла между деревьями. Едва уловимый звук… словно далекий звон колокольчика. — Никогда не забывай, что он поклялся стереть меня и мое потомство с лица земли. Твои дети тоже будут в опасности. * * * Сейчас мой взгляд останавливается на Морриган, безмятежно читающей одну из книг, в спешке захваченных с собой. Те самые книги, которые стали окном в огромный мир в нашем уединенном доме. Мое сердце сжимается от понимания того, что нам грозит. Он на свободе. Моя мать — не последняя его жертва. Угроза таилась и ждала десятки лет — и теперь вырвалась наружу. Но я защищу дочь даже ценой собственной жизни. Поэтому мы прячемся. Заляжем на дно еще глубже прежнего. Нужно ли рассказать Морриган, кто убил ее бабушку?.. Нет, она слишком мала.