Сделав столь нелицеприятный вывод, Александр расстроенно вздохнул и полез в карман. – Понимаешь… я пока пил чай у Валентины… а потом еще дома… В общем, я хорошенько разглядел настоящие карточки и вдруг понял, что у бандитов мы обнаружили поддельные. С этими словами он извлек из нагрудного кармана кителя мамины карточки и хотел продолжить. Но осекся, потому что Старцев изменился в лице. – Поддельные? Ты уверен? – проглотив вставший в горле ком, спросил он. – Я, конечно, не эксперт, но кое-что понимаю. Помнишь, в нашу дивизию приезжал гражданский специалист из Гознака? – Да, его приезд был связан с выпуском в Германии большой партии поддельных советских банкнот. – Все верно. И этот дядька провел с офицерским составом несколько занятий, на которых детально объяснил, как отличить подделки от настоящих денег. – Верно-верно. И ты запомнил все, что он говорил? – искренне удивился Старцев. – Кое-что врезалось в память. Похоже, пригодилось. Вот посмотри… Они подошли к столу, на котором по-прежнему лежали вещдоки утреннего преступления и длинный список похищенных ценностей. Иван включил лампу и убрал все лишнее, оставив только карточки – бандитские и только что привезенные Васильковым. Сам Васильков стоял рядом и наблюдал, как к столу подтягиваются остальные. Даже дремавший доселе Бойко резко поднялся и, опершись на освещенную столешницу, с интересом наблюдал за происходящим. Склонившись над карточками, Иван поочередно рассматривал одну и ту же деталь то на одном бланке, то на другом. Через минуту он переключился на вторую деталь, затем на третью… Все в напряжении ожидали вердикта. Наконец, Старцев выпрямился, посмотрел на подчиненных и вымученно улыбнулся: – Точно, братцы. Карточки-то у бандитов – фальшивые. * * * – …В сорок втором буханка ржаного хлеба на рынке стоила сто пятьдесят – двести рублей. А сейчас отдай триста или проходи не мешай, – недовольно ворчал Бойко. Горшеня возражал: – Зато цены на водку пошли вниз. В сорок втором мы обмывали мою первую офицерскую звездочку. На рынке цена пол-литры доходила до четырехсот рублей. Сейчас можно сторговаться за двести пятьдесят… Это был даже не спор, а ленивый треп ради убийства времени. Для соблюдения процессуальных норм и абсолютной уверенности в том, что найденные при бандитах карточки поддельные, требовалось заключение специалистов-профессионалов. И час назад, сразу после самостоятельного изучения карточек, Старцев позвонил на Московскую печатную фабрику Гознака и договорился о встрече с руководством ночной смены для помощи в проведении экспертизы. Оставив на всякий случай в Управлении возле телефона заместителя и еще пару сотрудников, Старцев, Бойко, Горшеня и Васильков запрыгнули в дежурную машину и быстро домчались до улицы Мытной. На проходной предъявили охранникам удостоверения и в сопровождении одного из них прошли в небольшое помещение с толстыми стальными решетками на окнах. Далее без специального пропуска проход был запрещен. Вскоре в помещении появился дежурный технолог – пожилой мужчина с острой седой бородкой и цепким взглядом. Поздоровавшись, он выслушал Старцева, взгромоздил на нос массивное пенсне и осмотрел привезенные карточки. Затем, предложив подождать четверть часа, скрылся за металлической дверью. Сначала Старцев и все остальные прохаживались вдоль крашеных стен и читали яркие плакаты четырех Государственных военных займов с образцами облигаций. На одном из таких плакатов был изображен знаменитый красноармеец со знаменем в одной руке и винтовкой в другой. Он поднялся в атаку, увлекая за собой товарищей. Внизу кроваво-красным шрифтом значилось: «Покупайте облигации Государственного военного займа 1942 года!» А еще ниже мелким шрифтом было написано: «Главный художник Московской печатной фабрики Иван Иванович Дубасов». Изучив скудный интерьер комнаты, сотрудники МУРа уселись на две деревянные лавки и молча закурили. Ну а после кто-то посетовал на разгул цен, и понеслось… – …А хлеб? – настаивал Бойко. – В сорок втором буханку ржаного Варька покупала на рынке за сто пятьдесят – двести. А сейчас отдает триста! – Ну а что ты хочешь, Олесь? Цены выросли из-за войны, ведь большую часть заводов и фабрик переориентировали на военные нужды, – спокойно парировал Старцев, желая прекратить пустую болтовню. – Зато нормированные товары по карточкам практически не подорожали, это подтвердит и твоя супруга Варя. И отпуск их производится строго по графику. Это тоже надо понимать… Кажется, он хотел добавить что-то еще, но протяжно скрипнула тяжелая бронированная дверь. В помещение вернулся дежурный технолог. Отыскав взглядом Старцева, он подошел к нему и вернул карточки со словами: – Это подделка. Выполнена качественно и довольно профессионально с использованием наборного шрифта и заводского оттиска. – Вы в этом уверены? – на всякий случай переспросил Иван. – Абсолютно. Никаких сомнений. Однако при внешней аутентичности стопроцентного совпадения изготовителю этих подделок добиться не удалось. Вот, к примеру, – технолог склонился над бланком карточек, – здесь явное несовпадение линий. А здесь набор отличается от оригинала. Но идентифицировать эти детали способен только специалист. – Благодарю вас, – пожал ему руку Старцев. – Вы оказали нам огромную помощь. Попрощавшись с пожилым технологом, оперативно-следственная группа покинула фабрику и села в поджидавшую на улице машину. – В Управление, – коротко распорядился Старцев. И, обернувшись, весело выдал: – Ну что, Саня? С боевым крещением! Я всегда знал, что у тебя орлиное зрение и собачий нюх. Слыхал? Тебя даже специалистом назвали! Благодаря твоей догадке забрезжила надежда на положительный исход расследования. Да, орлы? С этим никто не спорил; улыбаясь, Бойко и Горшеня поздравили новичка. – А теперь отставить веселье, – глядя на бегущий навстречу темный асфальт московской улицы, распорядился Старцев. – Впереди остаток бессонной ночи, за который нам нужно выяснить, где была изготовлена «липа». Глава девятая Москва 13 июля 1945 года Илюха с Сашком прогуливались по примыкавшей к кладбищу Ходынской. Несколько минут назад главарь приказал ожидать здесь, а сам в одиночестве отправился на свиданку с барыгой. Все самые важные встречи Квилецкий предпочитал назначать на Ваганьковском кладбище, но не на центральной аллее, проходящей мимо белокаменного храма, а на одной из боковых – узкой, тенистой и безлюдной. Подельники поначалу удивлялись такому выбору, а позже поняли замысел главаря. На территории кладбища всегда царил покой и тишина, для соблюдения порядка хватало одного-двух милиционеров. Патруль вальяжно прогуливался от главных ворот до дальнего тупика широкой асфальтовой дорожки и никогда не сворачивал в проходы между участками. Для встреч Квилецкий выбирал тихое местечко, где можно было спокойно обсудить любые вопросы с коллегами по криминальному цеху. Как правило, на сходку главарей в качестве охраны отправлялись Илюха и Сашок. Выбрав неподалеку тенистое местечко, они курили и поглядывали по сторонам. Однако сегодня Казимир приказал им ожидать снаружи. – Барыга придет один. Незачем его напрягать и привлекать лишнее внимание, – объяснил он свое решение. И, обозначив время возвращения, направился к чугунным воротам. * * * Отказ от охраны не стал единственной странностью в поведении Квилецкого этим утром. Оказавшись на территории старого кладбища, он прошел метров двести по центральной аллее, при этом несколько раз осторожно обернулся, проверяя, не увязались ли за ним Илюха с Сашком. Никого из знакомых Казимир не увидел и быстро свернул на одну из примыкавших тропинок. Прошмыгнув сквозь квартал, он снова нырнул в сторону – на сей раз на Щуровскую дорожку – и вскоре остановился возле необычного памятника, огороженного низкой чугунной оградкой. Из светлого куска мрамора скульптор высек изящную женскую фигуру в длинном платье, стоящую под тремя металлическими пальмами. Судя по стертой табличке массивного постамента, в могиле покоились два человека с общей фамилией «Блювштейн». Постояв напротив, Квилецкий посмотрел по сторонам. Уходящая в стороны тропинка пустовала. Он достал из пачки две папиросы. Одну, шагнув к памятнику, положил на квадратное основание у мраморных складок женского «платья». Другую закурил сам и направился дальше по дорожке. Впрочем, от мраморной скульптуры он отошел недалеко и снова остановился. Неторопливо докурив, Казимир затушил окурок о ствол дерева, достал из внутреннего кармана пиджака маленький букетик фиалок, расправил его. Шагнув к скромной и относительно свежей могиле, аккуратно пристроил цветы рядом с надгробной плитой. Постояв, перекрестился, присел на большой камень, специально вкопанный в землю вместо лавочки. Тяжело вздохнув, он надолго задумался, припоминая свою жизнь… Сегодня Казимир нарушил давнюю традицию и покинул Марьину Рощу без приклеенных усов и матерчатой кепки. Не было на его лице и недельной щетины. С утра он помылся, побрился, оделся в чистое и даже до блеска начистил ботинки. Подельники этому не удивились: все-таки идет на встречу не с каким-то главарем банды, а с представителем криминальной интеллигенции – с барыгой. Минут через пятнадцать в конце тропинки появилась фигура молодого мужчины в новеньком темном костюме. Заметив его, Квилецкий поднялся и сделал несколько шагов навстречу. * * * Если бы при встрече со скупщиком краденого случайно присутствовал кто-то из подельников, то у них тотчас возникли бы вопросы. Много вопросов. Ведь, празднуя прошлым вечером фартовый грант, Казимир рассказывал о барыге как о человеке, с которым ранее судьба его не сводила. «На него еще покойный Кабан наводку дал. Вроде имел с ним дело…» – так объяснил он Матвею и Боцману, откуда узнал о существовании барыги. И вдруг… Молодой мужчина и Квилецкий сошлись недалеко от памятника из белого мрамора и точно напротив скромной могилки с надписью на табличке: «Бринер Александра Николаевна». Крепко обнявшись, они постояли, будто не виделись много лет. Затем Казимир, продолжая держать парня за плечи, шагнул назад и с гордостью осмотрел его с ног до головы: – Ну вот, Антон! Это ж другое дело – приоделся и сразу стал похож на солидного мужчину!