Наконец, когда небо над Москвой стало фиолетовым, они остановились у знакомой калитки. Отдышавшись, Матвей тихо стукнул четыре раза. Вскоре послышались шаркающие шаги деда Гордея. Калитка бесшумно отворилась. Гордей всплеснул руками и, ни слова не говоря, подхватил окончательно обмякшее тело Сашка. * * * – Кто же это такой? Что за мясник? Новый? – дослушав отчет о вылазке, озаботился Квилецкий. – Новый, но не баклан. Как величать и откуда он – не знаю. – Матвей пил вторую по счету кружку колодезной воды. – И Локоть его не назвал. Сказал, что два последних дня этот тип постоянно отирался возле Старцева. – Значит, это он нашпиговал Локтя с Боцманом? – Он, сука. За три секунды разрядил магазин по «эмке». – Курва… Мало нам было Старцева. Еще один объявился, – процедил главарь. Он не любил крепких выражений, но в подобные моменты память будто сама отыскивала в своих анналах ядреные словечки. Швырнув в открытое окно окурок, Казимир переспросил: – Наши точно умерли? Ты проверил? – Точно. Локтю затылок пулей разворотило, а Боцмана в шею и промеж лопаток. – Ладно, садись, поешь. – Не… в глотку ничего не полезет. – Тогда водки выпей. А придешь в себя – обмозгуем, что делать дальше. Глава тринадцатая Москва 13–14 июля 1945 года Горшеня с Бойко сидели в отделе и заканчивали рутинную работу по изучению присланных из архива материалов. Иллюзий по поводу ее результатов Старцев не питал. Гораздо большего он ждал от поездки Егорова и Баранца в госпиталь, где лечился инженер-технолог Ершов. Войдя в кабинет, Иван лишь мельком глянул на зарывшихся в документы сотрудников и прямиком направился к «столовой», где всегда стоял наполненный водой чайник. Напившись, кивнул скучавшему у окна заместителю: – Выкладывай. Егоров достал из кармана сложенный вчетверо лист ученической тетради: – Евгений Пантелеевич Ершов 1890 года рождения действительно проходил лечение в инфекционном отделении Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко с 18 января по 10 апреля 1943 года. В госпиталь был принят с острой формой дизентерии. Двумя неделями позже его состояние ухудшилось, врачами была выявлена язва желудка с сильным воспалительным процессом. В общей сложности Ершов перенес две операции и пробыл в госпитале около трех месяцев. Выписан в апреле 1943 года с последующим трехнедельным амбулаторным наблюдением. Вот тут адрес и место работы. Егоров положил листок перед Старцевым. Тот пробежал глазами мелко написанные строчки. – А что по печатной фабрике Гознака? – Туда заехали по дороге в госпиталь, встретились с руководителем. Он произвел впечатление ответственного и дисциплинированного человека. Как ты понимаешь, никто там к нашему визиту не готовился. Тем не менее на предприятии полный порядок, чистота, строгий пропускной режим и серьезная охрана. Мы, кстати, заодно и с начальником охраны переговорили. Фабрика работает в три смены, станки практически не выключаются. В общем, ничего постороннего на Гознаке напечатать невозможно – все оборудование и работники под постоянным двойным контролем. Василий Егоров был сыскарем с большим опытом. Потому, удовлетворившись его докладом, Иван вытряхнул из пачки папиросу, чиркнул спичкой. – Значит, так, граждане, – сказал он. – Более нам в этом сложнейшем деле ухватиться не за что. Пока, во всяком случае. Поэтому начинаем оперативную разработку инженера-технолога Ершова. Попробуем потянуть клубочек за эту ниточку… * * * – …Следователь должен наведаться к прокурору как минимум трижды. Вот представь на минуту, что после ряда оперативно-следственных мероприятий у нас появились неоспоримые доказательства причастности инженера Ершова к подделке продуктовых карточек. Ты оформляешь эти доказательства документально и топаешь к прокурору в первый раз – за ордером на арест данного гражданина. Убедившись в том, что доказательства веские и собраны правильно, он подписывает ордер. После ареста в процессе допросов выясняется, что Евгений Пантелеевич действительно сколотил преступное сообщество, печатал левые бланки карточек и, продавая их, неплохо наживался. Налицо состав преступления сразу по нескольким статьям Уголовного кодекса. И тогда ты топаешь к прокурору вторично – на этот раз за разрешением на возбуждение уголовного дела… Старцев сидел на подоконнике рядом с открытой створкой окна и, попыхивая папироской, объяснял другу порядок взаимодействия с вышестоящими надзорными органами. – …В завершение ты встречаешься с прокурором перед передачей собранного в деле материала в суд. Иногда требуется санкция на обыск, и тогда ты бежишь к нему еще раз, – продолжал Иван. – И заметь: все предоставляемые тобой прокурору документы должны быть идеально вылизаны. Как по форме, так и по содержанию. Не дай бог что-то пропустить, не зафиксировать или допустить ошибку! Тут же получишь все материалы на переделку с выговором в придачу. Уголовно-процессуальный кодекс – это, Саня, очень серьезно! Так что запоминай и мотай на ус. – Да-а… – протянул Васильков, покачав головой. – Много мне еще предстоит намотать. Никаких усов, пожалуй, не хватит. – Хватит. А будет мало – отрастишь. Мое общение с прокурором Дмитрием Федоровичем Довженко происходило на нервах только первый год, – продолжал Старцев и, затушив в банке окурок, рассмеялся. – Раза три-четыре он меня разворачивал, заставлял переписывать по целой пачке документов. Со временем я поднаторел, меньше допускал ошибок. И Довженко, обнаруживая мое «взросление», стал реже придираться. А в последние месяцы он настолько доверял мне, что и вовсе не открывал мои материалы. Глянет строго поверх очков и грозно поинтересуется: «Все нормально?» Отвечаю на военный манер: «Так точно, Дмитрий Федорович. Комар носа не подточит!» Он молча подпишет и непременно пожелает удачи. Такой вот у нас прокурор, Саша. – Слушай, ну а если окажется, что Ершов ни в чем не виноват? – засомневался Васильков. – Вдруг у него действительно завалялись лишние карточки, а медикаменты нужны были для семьи? Может же такое случиться? – Теоретически случиться может всякое. Но как говаривал мой заслуженный дед: один своевременно отпущенный подзатыльник принесет больше пользы, чем десять лет нравоучений. Ничего с этим Ершовым не случится, если мы аккуратно перепроверим все подозрительные факты. – Да, наверное, ты прав… В отделе оставались лишь Старцев и Васильков. Все остальные отправились по двум адресам: к участковому по месту жительства Евгения Пантелеевича Ершова и к заместителю директора завода № 41 НКАП (Наркомата авиапромышленности), где данный товарищ числился инженером-технологом. Все получаемые оперативниками сведения должны были немедленно передаваться по телефону в отдел, где их тщательно анализировали Старцев с Васильковым. Плечо у Ивана побаливало, хоть он и не показывал виду. Через час ему надлежало явиться на перевязку в медицинский кабинет на первом этаже Управления, потому он и остался в отделе. Васильков же получил от него индивидуальное задание: сидеть на телефоне и записывать поступавшие доклады. А при необходимости звать к аппарату Старцева. Вначале от участкового позвонил капитан Бойко. – Здоров, Александр. Сам примешь телефонограмму или начальство позовешь? – Что-нибудь серьезное? – Есть кое-что. – Тогда поговори лучше с Иваном. – Васильков передал трубку товарищу. – У меня ничего интересного, Иван Харитонович, кроме одного момента, – начал Олесь. – Семья Ершова проживает в большой квартире пятиэтажного дома и состоит из четырех человек: самого Евгения Пантелеевича, его супруги – Ершовой Изольды Сергеевны, сына двадцати семи лет – Ершова Бориса Евгеньевича и тринадцатилетней дочери Елизаветы. Семья, по словам участкового, образцовая, никаких замечаний и нареканий. Однако зимой 1943 года Ершова Изольда Сергеевна была задержана на Тишинском рынке нарядом милиции за попытку продажи продуктовых карточек. – Да ты что?! – невольно вырвалось у Старцева. – Вот и я поразился такому совпадению. Сначала лишние карточки у инженера, потом у его супруги. – Так, ладно, давай дальше. Что там с ее задержанием? – А ничего. Пустила слезу и отбрехалась. Сказала, будто дома подкопилось немного продуктов, а тут дочка приболела, понадобились деньги на лекарства. В общем, отпустили ее. – Понятно. Ничего подозрительного за инженером участковый не замечал? – Ничего. Информация показалась весьма интересной. Принялись ждать сведений от Егорова. Тот позвонил тридцатью минутами позже, когда Александр заваривал в «столовой» чай. – Я послушаю. – Старцев сам схватил трубку. – По Ершову, Ваня, ничего плохого сказать не могу, – устало выдохнул заместитель. – Его портрет несколько лет висит на Доске почета, у него идеальная характеристика, два десятка благодарностей и столько же грамот от Наркомата. Старцев хорошо знал своего заместителя и по тону его доклада догадался, что это далеко не все. – Не тяни, – поторопил он. – Выкладывай главное. – В разговоре с заместителем директора завода я узнал одну интересную деталь: сын инженера Ершова работает на этом же заводе. Иван недовольно поморщился.