– Что случилось? – Ершей захомутали. Квилецкий натурально подпрыгнул, словно старый уркаган харкнул в него ядом. – Как захомутали? Когда? – Илюха только что прибыл. Говорит: самолично видел, как Ерша на Петровку привезли. Главарь быстро натянул брюки, застегнул ремень, накинул рубаху и босиком выскочил в коридор. Илюха сидел на краю длинной лавки и распутывал затянутый на шнурках узел. Темные волосы на голове были влажными, грудь ходила ходуном. – Ты давно вернулся? Когда Ершей видел? – стал его пытать Казимир. – Только что с Петровки… пешком… – отвечал Илюха. – Я напротив «воздух нюхал», ждал Старцева и того… второго мясника. А тут подкатывают две черные машины. Двери главного входа отворяются, и легавые выводят на улицу Ершей – сначала младшего, за ним старшего. У обоих на руках манелы[45], морды опущены. Стол был почти накрыт. Главарь опустился на стул, взял откупоренную бутылку водки, приложился к горлышку. Шумно выдохнул: – Куда их повезли? – Не знаю, – пожал плечами татарчонок. – Машины по Петровке поехали в сторону центра. – Видать, ночью повязали, – кашлянул Матвей. – До обеда допрашивали на пчельнике[46], а опосля на Лубянку отправили в «чрезвычайку». – Смотри, как легаши за нас взялись! – проворчал кто-то из корешей. Другой поддержал: – И ведь не блины пекли[47], а ксивы рисовали. – Кто ж теперь белое-черное[48] соорудит? – А завод?[49] – волновался дед Гордей. – Завод-то накрыли али как? – Этого не скажу, – качал вихрами Илюха. – Не знаю… Квилецкий молчал. Со стороны казалось, будто хлебнув на пустой желудок водки, он быстро захмелел и отключился. Однако это было не так. Брякнувшая о столешницу бутылка заставила всех замолчать. В установившейся тишине главарь произнес спокойным и совершенно трезвым голосом: – О хате в Марьиной Роще Ерши не знают, так что сидим ровно. Младший никого из наших не видел. Со старшим встречались трое: я, Матвей и Боцман. Последнего уже закопали. Значит, нужно держать фасон[50]. Матвей подвинул свой стул поближе. – Фасон, говоришь? Это дело. И что ты предлагаешь? – Нанести упреждающий удар. – Вот это мне по нраву, – заулыбался пожилой уркаган. – Давай подробнее. – Сашок, подойди ближе, – приказал главарь. Малой послушно сел напротив. – Матвей и ты, Сашок, – поочередно посмотрел в глаза корешам Квилецкий. – Вы знаете в лицо двух мясников – Старцева и его дружка Александра. К тому же видели бабу, с которой второй рисует дружбу. Верно? – Само собой, – закивал Матвей. Сашок подтвердил: – При встрече в переулке узнал бы. – Вот и отлично. Тогда слушайте сюда… Глава пятнадцатая Москва 14 июля 1945 года Отец и сын Ершовы были раздавлены происходящим. И если у Евгения Пантелеевича, когда он прощался с супругой Изольдой Сергеевной, лишь едва заметно тряслись руки, то сынок Борис откровенно плакал. Покончив с арестом Ершовых, Старцев оставил для производства обыска в квартире Егорова, Баранца и Кима. Строго наказал им приглядывать за Изольдой Сергеевной и ее дочерью Елизаветой, чтобы те не подходили к телефонному аппарату и никому не звонили. Затем арестованных спустили по лестнице, вывели из подъезда и усадили в разные машины. Через пятнадцать минут поездки по ночной Москве привезли на Петровку, где сотрудники НКВД передали их муровской охране и отбыли в распоряжение капитана Когута. – Старшего – в одиночную камеру предвариловки. Проследить, чтобы не было контактов, – негромко распорядился Старцев. – Младшего в допросную. Васильков очень хотел поприсутствовать на предстоящем допросе и недвусмысленно сигнализировал об этом Ивану взглядом. – Добро, – согласился тот. – Сейчас перекурим и начнем. Так называемая «допросная» находилась через пару помещений от кабинета группы Старцева. Она использовалась всеми оперативно-следственными группами Управления, и порой для проведения допроса образовывалась очередь. Однако Старцеву и здесь был дан «зеленый свет». Едва он изъявил желание побеседовать с арестованными, допросную освободили и привели в нее младшего Ершова. * * * – Слушай, надо взбодриться. Давай заварим крепкого чая, – предложил Иван, зайдя в кабинет. – Давай. Я тоже постоянно зеваю. – Васильков подхватил чайник и направился к дежурному за кипятком. Вернувшись, плеснул в приготовленный Иваном стакан с заваркой. Подождав пару минут, друзья разлили напиток по кружкам. – Ты поначалу просто сиди и слушай. Не вмешивайся, а подмечай детали: как допрашиваемый себя ведет, ровным ли голосом отвечает, не путается ли в показаниях, – наставлял Иван, протянув товарищу кусочек комкового сахара. – Мы с тобой на фронте столько «языков» с вражеской территории доставили, а сами-то допросы редко практиковали. Приходится восполнять упущение. – Верно. Но тогда наша задача была посложнее. – Это с какой стороны поглядеть, – качнул головой Старцев. – Тут порой такие упертые экземпляры попадаются, что сидишь перед ним и думаешь: «Да лучше бы мне приказали всю твою малину с боем взять!» – Неужели упрямее фрицев? Шумно отхлебнув из кружки, Иван уверенно кивнул. Васильков вздохнул: – Вот видишь: и для заполнения этого пробела мне придется сесть за парту. – За парту сесть никогда не поздно. Я подскажу тебе несколько основных правил допроса, пока у нас есть время. А ты слушай и запоминай. – Давай. – Первое и основное правило: допрос является следственным действием по сбору доказательств участия того или иного лица в установленном преступлении. Вот сегодня во время обыска в заводской типографии наша группа обнаружила фальшивые документы. Мы догадываемся, кто организовал фабрикацию и поставил ее изготовление на поток, но доказательства причастности Ершовых к этому делу пока нет. Так вот, наша задача состоит в том, чтобы в отведенные Уголовно-процессуальным кодексом сроки эти доказательства получить. – Ясно. – Второе: помещение для проведения допросов у нас оборудовано по всем правилам – никаких лишних и отвлекающих предметов. Стол, два стула, в дальнем углу штатное место писаря, фиксирующего вопросы и ответы. И – голые стены, обитые мягким материалом серого цвета. – Зачем мягкий материал? – не понял Васильков. – Чтоб тишина была при допросе – ни шагов из коридора, ни гула проезжающего по улице транспорта. Арестованный должен чувствовать, что жизнь для него остановилась, понимаешь? И ее продолжение зависит только от него самого. Александр усмехнулся: – Хитро придумано.