– Девочки. – У меня сын и дочь. – Я… кто-то же должен… я не хотела, чтобы они… – Где они сейчас? – У папы. Сегодня вечером я должна их забрать. Мы хотели вместе отпраздновать Новый год. Но теперь… я… Она замолчала. Джим задумчиво кивнул: – Почему вы решили ограбить банк? Лицо ее исказило отчаяние – свидетельство бесконечного хаоса, творящегося в душе. – Надо было оплатить жилье. Шесть тысяч пятьсот крон. Адвокат мужа грозил отнять детей, если мне негде будет жить. Сердце у Джима сжалось так, что он вцепился в балясину перил. Сострадание – страшная сила. Вот она, цена любви к детям, – шесть тысяч пятьсот крон. – Но есть же законы и правила, юридически никто не имеет права отобрать у вас детей, потому что… – начал он, но тотчас об этом пожалел. – И теперь они… вы ведь совершили преступление и… – Голос почти отказал ему, когда он прошептал: – Девочка моя, как же тебя угораздило? Женщина усилием воли открыла рот и привела в движение непослушный язык: – Я… я идиотка. Знаю, знаю, знаю. Я не хотела ругаться с мужем, не хотела втягивать в это девочек, думала, что справлюсь сама. Но от меня одни проблемы. Это моя ошибка, только моя. Я готова сдаться и отпустить всех заложников, обещаю, пистолет лежит на столе, он даже не настоящий. Какой ничтожный повод толкает человека на ограбление банка, подумал Джим: страх конфликта. Он старался видеть в женщине преступницу и не видеть в ней свою дочь, но ни то ни другое не получилось. – Если ты сейчас отпустишь заложников и сдашься, ты все равно окажешься в тюрьме. Даже если пистолет ненастоящий, – печально сказал Джим, который был старым полицейским и сразу увидел, что пистолет самый что ни на есть настоящий. Он знал, что у нее нет шансов, каким бы хорошим человеком она ни была, как бы ни хотели судьи войти в ее ситуацию. Грабить банки нельзя, нельзя бегать по городу с пистолетом, таких людей нельзя отпускать на свободу. Джим понял, что единственная возможность не увидеть ее на скамье подсудимых – это не довести до этого. Он огляделся по сторонам. На двери квартиры, где сидели заложники, висело объявление: «Продается! Агентство недвижимости «Респект», потому что мы уважаем своих клиентов». Джим долго смотрел на объявление, что-то припоминая. – Забавно, – сказал он наконец. – Что? – не поняла женщина. – Агентство недвижимости «Респект» – до чего же… дурацкое название. – Пожалуй, – кивнула женщина без всякого интереса. Джим почесал нос. – Возможно, это совпадение, но я сейчас говорил по телефону с соседями, которые жили в квартире напротив. Они собираются развестись. Потому что он любит кинзу и она любит кинзу, однако не так сильно, как он, и это вполне может послужить причиной развода, когда человек молод и у него есть интернет. Женщина попыталась растянуть губы в улыбке. – Да, теперь никому страдать неохота. Она подумала, что самое ужасное, с чем она никак не может смириться, – это то, что она по-прежнему любит своего мужа. Стоило вспомнить о нем, и каждая жилка ее тела отзывалась болью. Она не могла разлюбить его, даже после всего, что он сделал, не могла перестать винить себя в том, что произошло. Возможно, с ней было недостаточно весело, возможно, нельзя требовать от человека, чтобы он остался рядом навсегда. – Да уж, это точно! Все должны быть вечно влюбленными, никаких будней, вечный праздник, как у кошек, гоняющихся за мышкой, – с воодушевлением кивнул Джим и продолжил: – Так вот, они собираются развестись и продать квартиру. Один из них упомянул агентство недвижимости с дурацким названием. И знаете что? У агентства «Респект» название самое что ни на есть дурацкое! Джим указал на объявление, висевшее на двери квартиры, где сидели заложники. Затем на квартиру напротив. Город был слишком маленьким для двух агентств недвижимости с дурацким названием. Тем более что в нем была еще и парикмахерская с не менее дурацким названием «Прическа, привет!». – Извините, я вас не поняла, – сказала женщина. Джим почесал бороду. – Я только подумал… риелтор – среди заложников? Женщина кивнула: – Да, она нас всех с ума сводит. Только что, когда я отнесла им пиццу, она заставила Рогера встать возле балкона, а сама встала в другом конце квартиры, чтобы бросить ему ключи и продемонстрировать тем самым все преимущества открытой планировки. – Ну и как? – Рогер вовремя увернулся, окно чуть не разбилось, – улыбнулась женщина. «У нее хорошая улыбка, – подумал Джим. – Такой человек не способен никому причинить боль». Он снова посмотрел на объявление. – Не знаю… наверное, это… но если квартиру напротив продает тот же риелтор, то, возможно, у нее есть ключи от нее, и тогда… Договорить он не решился. – Что вы имеете в виду? – спросила женщина. Джим собрался с духом, встал и прокашлялся. – Если квартиру напротив продает тот же риелтор, то вполне возможно, что у нее есть ключи от нее, и ты могла бы там спрятаться. Когда сюда поднимется полиция, она не будет взламывать двери во все квартиры, чтобы тебя найти. – Почему? Джим пожал плечами: – Мы не такие крутые полицейские. Сейчас главная задача – освободить заложников, и если ты выпустишь их, то все решат что… ты… осталась в квартире. В этой квартире. Когда мы взломаем дверь и обнаружим, что тебя там нет, мы не станем вламываться во все остальные квартиры, иначе получим по шапке от начальства. Бюрократия, сама понимаешь. Сначала мы должны доставить свидетелей в участок и допросить их. И… возможно, за это время ты успеешь улизнуть. И знаешь что? Если кто-то найдет тебя в квартире напротив, ты можешь просто сказать, что живешь там! Мы же считаем, что преступник мужчина. Женщина смотрела на него непонимающе. – Почему? – повторила она. – Потому что обычно женщины не… такие, – деликатно заметил Джим. Она покачала головой: – Нет, не в том смысле почему. Почему вы хотите мне помочь? Вы же полицейский. Разве полицейские ведут себя так с преступниками? Джим неловко улыбнулся. Разгладил брюки, провел рукой по лбу. – Моя жена любила вспоминать слова какого-то человека… как же там было… о том, что, если бы он даже знал, что завтра мир рухнет к чертовой матери, сегодня он посадил бы яблоню. – Здорово, – прошептала женщина. Джим кивнул. Провел рукой по глазам. – Я не хочу… чтобы тебя посадили. Понимаю, что ты совершила ошибку, но… со всеми бывает. – Спасибо. – А сейчас иди и спроси у риелтора, есть ли у нее ключи от квартиры напротив. Еще немного, и мой сын потеряет терпение, ворвется сюда и… Женщина заморгала: – Что? Ваш сын? – Он тоже полицейский. И войдет сюда первым. У женщины защемило в груди, голос застрял в горле. – Похоже, он очень храбрый. – У него была храбрая мама. Если надо, ради него она бы ограбила банк. Когда мы встретились, я не верил в Бога. Она была красивой, чего не скажешь обо мне. Хорошо танцевала, а я был увальнем. Сближал нас общий взгляд на нашу работу – мы оба хотели спасать людей. – Я не заслужила, чтобы меня спасали, – прошептала женщина. Коротко кивнув, Джим посмотрел ей в глаза прямым и честным взглядом человека, который собирается сделать то, что идет вразрез с его профессиональными принципами. – Встретимся через десять лет и расскажешь мне, что я не ошибся. Джим повернулся, чтобы уйти. Женщина помешкала, сглотнула и крикнула ему вслед: – Подождите! – Что? – Можно я… можно мне выдвинуть одно условие, при котором я готова отпустить заложников? – Какого черта… Ежик волос у Джима вздыбился – сначала озадаченно, потом раздраженно.