Я гнал практически вслепую, думая лишь о том, чтоб снова не наехать на шипы. А ещё о том, что мне надо ехать в другую сторону! Шипы были где-то совсем близко, недомент — ещё ближе. Я взял как можно правее, ориентируясь лишь на чутьё и рискуя улететь в кювет, а затем выкрутил руль в обратную сторону, чтобы машину развернуло. Мент отвалился вместе с дверью. Но, судя по отборному мату, остался жив. По багажнику по-прежнему прыгали. А затем и по крыше. Хорошо, хоть больше не стреляли. Я вилял по трассе стараясь сбросить супостата, но тот будто когтями вцепился. С другой стороны, почему больше не стреляют — дело ясное, своего подбить не хотят. И я так подумал, да и чёрт с ним. Пусть едет со мной дальше. Что он мне с крыши-то сделает? Пафнутий, наконец, слез с меня, поскуливая и выражая недовольство. А я смог увидеть, как с крыши свесилась нога прямо со стороны отсутствующей водительской двери. Бандит не просто ехал со мной, но и всё ещё не терял надежды влезть в салон. Я протянул руку и дёрнул его за ногу. Вышло не очень эффективно. Бандит удержался. — Слышь ты, либо едь на крыше ровно, либо сброшу к чертям! — выкрикнул я. В подтверждение своим словам стащил с него ботинок и выбросил прочь. Типа, смотри, то же самое и с тобой будет. Но угроза не была воспринята всерьёз. По лобовому зашлёпали ладони да с такой силой, будто он триплекс руками разбить пытался. Вряд ли у него вышло бы, но обзор эти руки загораживали. Да и звук отвлекал. А мне не хватало ещё раз наехать на какие-нибудь шипы. На развязке я повернул на Южный обход Калуги. К тому же въезжать в это Колюпаново с чистой зоной мне совсем не хотелось. Лучше в объезд. Вот на развязке мой нежеланный пассажир и сошёл. Точнее, слетел. Так мы снова остались с Пафнутием вдвоём. Теперь я смотрел на трассу в оба. К тому же Киевское шоссе, на которое я выехал, обогнув Калугу, уже не было таким пустынным. Здесь изредка, но всё же попадались то встречки, то попутки. Теперь мне начало казаться, что я вернулся в прошлое. В нормальный мир, ещё не отравленный алкоголем. Будто бы ничего не случилось, и завтра, да, уже завтра, я выйду на работу, словно и не было этого странного года, словно приснилось мне всё. Спустя пару часов вдали показались огни Москвы. Они постепенно таяли в предрассветных сумерках. Глава 5 Машину я оставил прямо у развязки на МКАД. Всё-таки ехать через всю Москву на раздолбанной полицейской «Ладе» — не самая лучшая идея. Вот и пусть стоит посреди трассы. К тому же город выглядел вполне живым, тут будто бы и инфраструктура вся работала — витрины, по крайней мере, выглядели целыми, и, небось, какая-никакая власть сохранилась. В общем, мало ли, чего ждёт меня здесь. А то, может, ещё и к собаке без поводка придерутся. Пафнутий жалобно заскулил, напоминая о себе. Я хлопнул себя по лбу, внезапно вспомнив, что забыл о самом главном. Собачий корм. Все запасы остались в Навле. Но поворачивать назад поздновато. К тому же где-то под Калугой меня всё ещё может поджидать злой ряженый мент в компании покоцаных бандитов. У нас с Пафнутием из припасов осталось три банки дерьмовых консервов. Я, к слову, тоже проголодался, так что пришло время потрошить запасы продовольствия. — Сейчас, Пуф, найдём с тобой укромное местечко и позавтракаем. Пёс согласно кивнул, и мы двинулись с ним вдоль Ленинского проспекта. Удивительно, но Москва не выглядело апокалиптичено. Даже алкокалептично не выглядела. Хоть людей я пока не встретил. В Навле-то в предрассветные часы веселье ещё в самом разгаре. Вообще, я заметил, что у алкоголиков выработался свой режим. Просыпаются они около двух дня, опохмеляются и где-то до заката бодрствуют. В сумерках их обыкновенно клонит ко сну, и вечером становится довольно тихо. Но около полуночи они вновь просыпаются, и вот тогда уже гудят до самого рассвета. Бывают, конечно, исключения. Вот как сосед мой — у того гулянки круглые сутки, по-моему. Вообще поспать не даёт. Но в большинстве случаев дела обстоят именно так. Хоть часы сверяй. А тут на улицах тишина. Даже из ближайших домов никакого шума не доносилось. Никто не скандалил, не пел, и даже не стонал. Странно всё это. Будто вымерли все. Но если в Москве произошла катастрофа похуже, чем в Навле, то зачем мне из НИИ звонили? И откуда тогда Женька приехал? А Ритка с котом тогда где всё это время жила? Да и в новостях всё освещалось, насколько помню. Всё тот же спирт с неба и водка из крана. Нет, что-то тут не сходится. Есть тут жизнь, просто спят все. Наверное. Мы добрались до супермаркета, и тут я заметил, что внутри горит свет. Я подошёл к двери, подёргал, но та оказалась заперта. Однако панорамные окна никто не побил, а сквозь стекло я смог разглядеть целые и совсем не разграбленные стеллажи с товарами. У нас-то в Навле ещё в первые дни магазины разорили, а здесь, глядите-ка, всё на месте. И до меня потихоньку начало доходить. Если всех эвакуировали в эти самые чистые зоны, выходит, всё, что осталось здесь, никому не нужно? Вообще-то, я всю жизнь был законопослушным гражданином. Хотя, чего уж скрывать, когда случился алкокалипсис, все магазины обнесли ещё до меня. Но теперь мне, кажется, повезло. Супермаркет на окраине Москвы оказался нетронут мародёрами. В детстве, а оно у меня выдалось не самым счастливым, я иногда представлял, а что было бы, если бы все люди исчезли? Все магазины открыт, бери, что хочешь. Я ещё тогда думал, на сколько лет хватило бы всех запасов продуктов в городе. По всему выходило, что надолго. Если мир перевернулся, тоже встаньте на голову. Не помню, где слышал эту фразу, но к алкокалипсису она подходит как нельзя лучше. По правде, меня мучили сомнения, стоит ли? Наверное, мне было немножечко стыдно. Даже не немножечко, а очень стыдно. Но с другой стороны, за сегодняшнюю ночь я угнал две машины, одна из которых оказалась ещё и полицейской, так что нечего притворяться добропорядочным членом общества. Да и желудок недвусмысленно намекал, что его пора бы чем-нибудь наполнить. А дрянные консервы в сумке меня совсем не прельщали. Меня манил приглушённый свет за окном супермаркета. И всё-таки я для проформы постучал в дверь. Если там кто-то есть, я просто куплю продукты. Стучал я громко, но по всему выходило, что магазин давно покинут. — Сейчас у нас будет праздник, Пуф. И я всё же собрался с силами, поднял урну и швырнул в стекло. Но случилось то, чего я совершенно не ожидал. Вдруг на всю улицу раздался жуткий вой. Я даже не сразу понял, что произошло. Отпрянул от разбитой витрины, попятился назад и не знал, что делать. То ли в магазин лезть, то ли бежать куда подальше. Пафнутий тоже занервничал, поджал хвост и спрятался за мою спину. А я так стоял возле витрины, сожалея, что вообще решился на такую глупость. Выла сирена. Запоздало до меня дошло, что сработала сигнализация. Получается, люди это место не покинули? Но тогда где они? Зачем сирена, если её никто не слышит? — Ну и хрен с этой колбасой! — махнул я рукой. Погладил Пафнутия по загривку, тот немного успокоился. Я хотел уже уйти, как вдруг к воющему магазину присоединилась ещё одна сирена. Душераздирающее хоровое пение сигнализаций разносилось по пустым улицам, отчего захотелось тут же заткнуть уши, пока у меня голова не лопнула. — Руки за голову, лицом к стене! — услышал я сквозь завывания сирен. Но вместо того, чтоб выполнить сей странный приказ, я прикрыл ладонями уши и повернулся лицом к источнику человеческого голоса. И узрел вперившийся в меня очень удивлённый взгляд полицейского. Он, похоже, никак не ожидал неповиновения, и теперь пытался оценить степень возможного сопротивления от меня. — Можно эту трещалку вырубить? — прервал я затянувшуюся паузу. — У меня теперь весь день в ушах звенеть будет. Полицейский побагровел. В руках он сжимал какую-то странную дубинку, а я продолжал просто пялиться на него. Напрасно… Резким движением мент ткнул меня этой дубинкой в бок, и до меня запоздало дошло, что это не что иное, как электрошокер. По телу пробежала неприятная дрожь, ноги вдруг подкосились, и я рухнул на тротуар, хорошенько так приложившись башкой. Я слышал, как залаял Пафнутий, но полицейский уже навалился сверху и заломил мне руки за спину. Наручники защёлкнулись на запястьях. На меня вдруг накатила такая слабость, что впору бы вырубиться. Но я всё же подёргался слегка, даже попытался перевернуться, но, конечно, безуспешно. Зато обе сирены замолчали. Хоть что-то хорошее есть в этой жизни. — Пьяный? — послышался голос полицейского. — Да я вообще не пью! — возмутился я. — У меня торпеда. — А чёрт его знает, — произнёс другой голос. Ага, выходит, вопрос вовсе не мне предназначался. Сколько всего полицейских стояло над моим бренным телом, я видеть не мог. Мой взор мог созерцать только плитку на тротуаре и сумку, что слетела с плеча и теперь валялась рядом. Менты так и не удосужились её поднять и обыскать, и по сему я даже подумал, что менты, может быть, и настоящие. А не как те, что под Калугой обитали. Пафнутий же благоразумно заткнулся. Он всегда так делал, если опасность казалась ему настоящей. Это из-за моей спины он мог смело облаивать полицейских, а когда я оказался лежащим мордой вниз, пёс быстро понял, что лучше не выёживаться. Я продолжал лежать и ждать, когда же господа полицейские, наконец, упакуют мою тушку, но те, вместо того, чтоб запихнуть в машину и доставить в отдел, как положено, начали водить по моим заведённым за спину рукам каким-то прибором. Само устройство я не видел, зато почувствовал исходящее от него тепло. — Вы чего творите⁈ — заорал я, потому как излучающий тепло предмет представился мне паяльником. Вспомнив все прекрасные традиции девяностых, задёргался сильнее и попытался если не сбежать, то хотя бы уползти. — Да успокойся ты! — пригрозил мент, а затем добавил, но уже не мне: — странно, нет никакого чипа. — И куар-кода тоже нет. Откуда он такой взялся? — И как он просто так на улице оказался? Приезжий, что ли? — А как без чипа теперь узнать? Придётся ехать… — вздохнул мент. Я промолчал. Потому что вообще не понимал, чего они такое несут. Чип какой-то им подавай. А откуда у меня чип будет? У меня только торпеда имеется. Хотя, вон, у Пафнутия чип имеется. Ему ветеринар его в ухо вдел, потому как пёс этот привит и некусач. Так-то я тоже некусач, но мне в ухо никакого чипа доктор не поставил. Не думал, что буду об этом жалеть. Ох, не нравилось мне это «придётся ехать». — Мужики, — обратился я к ментам, — у меня паспорт в кармане. Я, правда, не местный, ни про каких чипов не знаю! А витрину, я её случайно грохнул. И, вообще, она сама треснула! Я просто мимо проходил. Отпустите, а? Но мои стенания полицейские проигнорировали. Ещё какое-то время я полежал на бетонной плитке, поразмышлял о сущем, а потом меня всё же подняли и запихнули на заднее сиденье. В наручниках очень неудобно было там располагаться. — Ну, хоть наручники снимите! — не унимался я. Но менты к просьбам не вняли. Машина тронулась и покатила прочь от разбитой витрины. А я смотрел в окно и видел печальный взгляд Пафнутия, оставшегося на тротуаре. Везли меня недолго, мимо жилых домов, бывшей школы, по пустой дороге через ручей. Я знал эти места, в Тёплом Стане только один отдел полиции. Находился он буквально в двух шагах от того места, где я попытал счастье в мародёрстве. Из машины меня выгрузили всё так же молча, завели внутрь небольшого здания и сразу же отправили в небольшую камеру за стеклом. Это не КПЗ, в КПЗ-то я бывал, там помещение поболе будет, а здесь буквально комната метр на полтора, небольшая скамейка и стеклянная дверь. — Спиной повернись, — потребовал полицейский, и я подчинился. Вот тут-то наручники всё-таки сняли. Растирая запястья, я обернулся, хотел задать пару вопросов, но дверь уже закрылась. За стеклом ходили люди в форме, но ко мне даже взгляд не обращали. Будто и не видели вовсе. Странно всё это, ни документов не затребовали, ни объяснений не взяли, даже карманы не проверили на предмет запрещённых предметов. А вдруг я тут шнурками удавлюсь? — Эй, долго вы меня тут держать будете? — крикнул я, но ничьего внимания не привлёк. Кажется, стекло оказалось ещё и звуконепроницаемым. Наверное, так же себя чувствует золотая рыбка в аквариуме — бьётся мордой о стекло, губами шлёпает, а никто её не слышит и даже не смотрит на её потуги привлечь внимание, потому как аквариум — это просто предмет интерьера, а что там рыбка думает, никого не волнует. Люди ходят мимо аквариума, но крайне редко обращают внимание на безмолвные крики рыбки. Вот и ко мне тут никто свой взгляд не обращал. Менты ходили мимо, занимались своими непостижимыми делами, а я значил для них меньше, чем обезьянка в клетке. В обезьянку-то хоть пальцем тычут, я же не удостоился и этого. Кое-как уместившись на жёсткой скамейке, попытался задремать. Всё-таки ночь выдалась трудной, изрядно меня вымотала. Крепко заснуть не удалось, что вполне естественно, и всё же какое-то подобие небытия меня затянуло. Сквозь дрёму я слышал чьи-то шаги, да и понимание того, что лежу я в камере на скамейке, никуда не делось. В то же время виделось, будто бы я снова напился и уснул где-то в парке на лавочке. И так мне дурно от этого делалось, так противно, голова ещё ныла, как колокол, по которому от души вдарили молотом, а ещё мысли о вшитой в мою руку торпеде не покидали. В общём, думал я в этом полусне, что вот-вот сдохну. Я даже не услышал, как открылась дверь в камеру. К тому моменту мы со скамейкой уже успели срастись, а скамейки, как известно, существа не слишком чувствительные. В человеческое обличье меня вернул добрый пинок под зад. И от этого сразу заболела голова — удивительная, однако, связь. — Оглох, что ли? — рявкнул дежурный. — Дознаватель ждёт, а он разлёгся тут. Придерживая голову так, чтобы она не развалилась на части, я сел и даже попытался встать. Тошнота подкатила к горлу, а стены почему-то задрожали. Что за фигня? Я же не пил совсем. По дороге к дознавателю я припомнил удар головой о каменную плитку, и до меня стало доходить, что, похоже, мозги мои подверглись сотрясению. Неприятная, надо заметить штука. Меня пошатывало, и время от времени приходилось цепляться за стенку, чтобы не упасть. Не на держурном же виснуть, в конце-то концов. Наручники на меня надевать не стали. Видимо, посудили, что не настолько я опасен в стенах отдела полиции. Дежурный постучал в кабинет, а затем, распахнув дверь, втолкнул меня в помещение. — Присаживайтесь, — буркнул очень молодой, лет двадцати на вид, дознаватель, не отрывая взгляда от бумаг.