— Погоди… Но я ведь как-то жила все это время. То есть покупала что-то… И никаких проблем не было… — Лель. — Он вздохнул. — У тебя ведь и при Леньке были собственные средства. Как были, так и остались. Оставались, точнее. До недавнего времени. Свои личные два счета ты уже выпотрошила. Не под ноль, но почти. Из фонда вам регулярно перечисляют определенные суммы. И Ульяне, и Платону, и в его колледж. И тебе, само собой. Чтобы ты могла жить, ни о чем особенно не заботясь и ни в чем себе не отказывая. Но в разумных пределах, разумеется. — Он усмехнулся. — На покупку яхты или виллы на Лазурном Берегу этих переводов недостаточно, но на жизнь — очень приличную — вполне довольно. — Что за глупость? — возмутилась Леля. — Ведь это же наши деньги, разве нет? Почему… А если мне как раз яхту захочется? Или виллу на Лазурном Берегу? Вы же тогда объясняли, что Леня оставил… не помню сколько, но много. А выходит, что… Он сам никогда бы, никогда… — Она почувствовала близкие слезы. Было очень обидно. Ведь и вправду… Леня шутил так, когда ему казалось, что она заскучала: «Хочешь, яхту купим? Поплывешь в кругосветку, развеешься. Или замок в Италии, поменьше какой-нибудь, есть совсем игрушечные, тебе понравится — давай!» И ведь если бы она согласилась, тут же в самом деле купил бы — и яхту, и замок в Италии, и модный журнал, да хоть самолет! Но Леле тогда хватало этих вот шуточек — зачем ей, в самом-то деле, замок или яхта? Но сейчас, когда она осталась одна, выходит, что и «развеяться» не позволено? Из-за каких-то их глупых финансовых правил? Дим брызжущей из ее глаз обиды как будто даже не заметил. — Ваши деньги, говоришь? — Он устало вздохнул. — Ты вообще понимаешь, что, если бы не Ленькина предусмотрительность, ты сейчас голая и босая осталась бы? — Он произнес «босая» с ударением на первый слог. Поговорка, что ли, такая? — Ты про… про того? Как его, ты сказал? Джеймса Бонда? — Нет. Я про другого… Про нынешнего твоего. Ты же на него все свои личные средства бухнула. Практически под ноль. — Но… При чем тут… Алик? — При том, что до вступления в наследство тебе с детьми еще семь лет ждать. Если Леньку раньше не признают погибшим. — Как это? — Так это, — с усмешкой передразнил Дим. — Юридически Ленька считается не погибшим, а пропавшим без вести. Так что да, семь лет. — Погоди-погоди, я не понимаю… — Да ладно, не вздрагивай. Ленька отлично все с этим фондом устроил. Безотносительно к законам о наследовании и сопутствующим финансовым правилам, по твоему мнению, глупым. Так что можно и яхту, и виллу, и вообще почти все что угодно. Хоть Бруклинский мост. Тебе достаточно попросить. У фонда есть полномочия… м-м… не важно. Хочешь яхту — выбирай! — Не понимаю… Тогда почему ты говоришь, что я слишком много потратила? — Потому что для масштабных приобретений есть свои правила. У тебя будет все что угодно. Но — у тебя. Понимаешь? Леля помотала головой. — Это называется «покупка без права отчуждения». Ну то есть яхта у тебя будет, но продать или подарить ты ее не сможешь. Дим знал, что некоторые лазейки в придуманной Ленькой финансовой конструкции есть. Но Леле сейчас об этом знать было вовсе уж не нужно. Да и не сейчас тоже. Вообще не нужно. — А если я… бизнес открыть надумаю? Или вложиться куда-нибудь? — Она вдруг вспомнила, что Алик очень хотел открыть собственную клинику. Косметологическую, разумеется. Образование-то у него медицинское. Чтоб не хуже, чем у Дима, чтоб все круто было — как, например, в Австрии. Или в Швейцарии. Он взахлеб рассуждал о сияющих перспективах — и глаза его горели таким заразительным азартом… Хмыкнув, Дим повел плечом, переспросил: — В бизнес вложиться? Странная идея в твоем исполнении. Но если эксперты фонда сочтут предложенный бизнес-проект интересным и достойным, пожалуйста. Правда, на тех же условиях. Твои права владения будут несколько ограничены. — А если я захочу… ну… Ульянке яхту подарить? — Без проблем. Ульяне, Платону, да хоть Лидии Робертовне. Но не мне и не Мике, к примеру. — Понятно… А если… если… если я вдруг замуж выйду? Не то чтобы Леля действительно собиралась замуж. После Леньки-то? Даже Алик, хоть и напоминает бывшего мужа, все-таки мальчишка. К тому же ей хватало здравого смысла понимать: пока они с Аликом… черт, как же это назвать, любовники — очень уж грубо… в общем, пока все «так», это прилично и даже статусно. А если пожениться, сразу начнутся шепотки, косые взгляды, смешки. Даже над Пугачевой с ее Максимом поначалу посмеивались, а уж над простыми людьми — сам бог велел. Люди любят тыкать пальцем в тех, кто выскакивает за общепринятые, пусть и негласные, правила. Доводилось наблюдать. Вон как Нелька та же самая. Нет уж. Пусть все идет как идет. Пока. Может, позже ей станет наплевать на косые взгляды. Потому что — подумаешь, прилично — неприлично! Она красива и… да, молода, кто бы что ни говорил! Они с Аликом смотрятся ровесниками. И вообще… Она только-только почувствовала себя… живой! И, быть может, Алик — это вообще временный вариант. Ну как… лекарство, что ли. Еще неизвестно, что ждет ее, Лелю, через год или два. И почему это кто-то — какой-то там фонд! — имеет право распоряжаться ее личной жизнью? Что, если ей и впрямь еще раз замуж захочется? — Совет да любовь, — с непонятной интонацией ответил Дим. — Это мало что изменит. Если ты спрашиваешь о том, сможешь ли подарить новому мужу, гм, яхту — то нет, не сможешь. И, боюсь, в этом случае твое… содержание несколько сократится. — Что?! Да что ты такое говоришь?! Это какой-то бред запредельный! Леня никогда бы… Он не мог… Он никогда бы со мной так не поступил! — Леня старался тебя уберечь. Вот и все, — сухо констатировал Дим. — Уберечь?! — Молодая красивая вдова с многомиллионным состоянием — это, знаешь ли, очень лакомая добыча. Ради такого многие готовы в лепешку расшибиться. Ради подобных состояний — да и ради меньших, по правде говоря, — и за старухами, как все семь смертных грехов страшными, ухлестывают. Так что ты для потенциальных охотников за приданым — вообще сокровище. Красивая, вполне молодая. Альфонсы не остались в девятнадцатом веке, сейчас их еще больше стало. — Альфонсы?! — растерялась Леля. Растерялась — и разозлилась. Что Дим, в самом-то деле, себе позволяет? Это он про Алика так? Дим, усмехнувшись, вытащил из-под кресла портфель — кожаный, слегка потертый, очень какой-то нестандартный. Хотя что может быть нестандартного в портфеле? Отщелкнул замки, откинул клапан — обнажилось невероятное количество карманов и отделений. Из одного отделения Дим извлек планшет — в «обложке» такой же кожи, как портфель, из соседнего — простую пластиковую папку, внутри которой лежали какие-то бумаги. Папку он отложил, в планшет потыкал и начал размеренно зачитывать открывшийся ему документ. Уже через минуту Леле захотелось бросить в старого друга чем-нибудь потяжелее. Он что, следил за ней? Какое ему дело до подаренных Алику часов, запонок, мотоцикла, машины, квартиры… ну да, квартиры, а что такого? Совсем маленькая квартирка, что ж мальчику по съемным углам мотаться! И не все же им у Лели дома встречаться, ей приятно к нему в гости заходить (в голове опять всплыл моэмовский «Театр», чтоб он пропал!), да и квартирка продавалась очень дешево, хозяину срочно деньги требовались. И — да, ей приятно было Алика баловать. Почему нет? А Дим перечисляет ее подарки таким тоном, словно Леля в чем-то провинилась. В чем-то очень нехорошем. Даже гадком. Как будто это не она, Леля, а какая-то… мокрица! Вроде Нельки Гибальской, которая покупает себе кавалеров. — Уходи, — как будто не своим, скрипучим каким-то голосом потребовала Леля. — Ты жестокий человек. Тебе, наверное, хотелось, чтобы я тоже в речку прыгнула? Тогда зачем ты меня спасал? Я уснула и не проснулась бы — и все бы закончилось! А ты приперся и зачем-то меня спас. Зачем? Чтоб я изображала из себя всю жизнь скорбящую вдову? Иди к черту! Лени нет. И не будет! Но я-то живая пока! — Да живи бога ради, кто ж тебе запрещает? — А вот это все тогда что такое? Не делай того, не делай другого! Как будто мне пять лет. Это что? — Лель… Осторожность… Просто осторожность. — Осторожность? — Она окончательно рассвирепела. — Ты, рыба бесчувственная! Да ты просто завидуешь! Разве не ты меня уговаривал не топить себя в горе, вынырнуть, вспомнить, что жизнь продолжается? Не ты? А теперь? Или ты сам на Ленино место метил? А теперь тебе досадно и завидно, что я другому досталась! Завидно, да? Она совсем не хотела обижать Дима — верного, надежного, всегдашнего. Но зачем, зачем он говорит такие ужасные вещи? Зачем он сам ее обижает? Ничего, она потом извинится, скажет, что погорячилась. Только пусть и он тоже… перестанет ее обвинять. Пусть скажет, что был не прав. Дим, однако, извиняться явно не собирался. Он… смеялся. С удовольствием, почти взахлеб, так что на глазах выступили веселые искрящиеся слезинки. — Ну ты даешь! — едва выговорил он сквозь смех, мотая головой и фыркая, как лошадь. — Лель, ты, конечно, очаровательная женщина, но, ей-богу, только не обижайся, меньше всего мне хотелось бы заполучить тебя в свою постель. И поверь, с моей личной жизнью все в порядке, у меня нет причин завидовать кому бы то ни было. — Это ты так говоришь! Сказать можно все что угодно! — выпалила она по инерции, уже чувствуя, впрочем, что обидное «не хотел бы тебя в свою постель» — чистая правда. Пожав плечами, он потыкал в экран планшета, повернул к ней: — Смотри сама. Я не привык своим нижним бельем размахивать, но если уж тебе так припекло, можешь убедиться… Сперва Леля даже не поняла, в чем, собственно, она должна убедиться. Ну фото и фото. Курортное. Ослепительно белый песок (Мальдивы, что ли, мелькнуло в голове), ослепительно изумрудный океан, ослепительно синее небо и в центре — двое мужчин. Тоже вполне… ослепительных. Оба стройные, подтянутые (она покосилась на Дима — ну да, у него отличная фигура, но настолько?), загорелые, чем-то неуловимо похожие. Как могли быть похожи двоюродные братья, например. Но мужчины на снимке братьями не являлись. Уж больно небратскими выглядели их объятия и обращенные друг к другу улыбки — нежные, ласковые, почти неприличные… Господи, неужели… Она вытаращилась на Дима: — Ты… ты… ты что? Ты… с мальчиками? Ты никогда не говорил… Он пожал плечом: — С какой стати? Тебе не кажется, что мои сексуальные предпочтения никого не касаются? Я и дальше бы не говорил, но ты очень уж сильно на меня напала. Пришлось слегка защититься. И, кстати, не с мальчиками, как ты выражаешься, а со своими же ровесниками. Плюс-минус. Так что пойми, если бы я и мечтал заполучить кого-то в свою постель, то не тебя, а твоего мужа. Нет-нет, не подумай дурного, Леня был натурал трехсотпроцентный. Но если бы… Да и то как сказать… — Он дернул плечом, словно муху отгонял. — Ленька не в моем вкусе. Ни голос у Дима не дрогнул, ни взгляда он не отвел — однако Лелька как-то моментально поняла: врет. Сработала ли пресловутая женская интуиция (никто не знает, что это такое, но мужчины, когда не желают признавать женский интеллект, всегда ее вспоминают) или неведомое мистическое «верхнее чутье», бог весть. Но Леля увидела — врет — так ясно, словно это было написано на гладком Димовом лбу. Взглянув еще раз на компрометирующий снимок, она чуть усмехнулась. Если вот с этим… господином, что на фото, у Дима любовь (или как оно там называется), значит, Ленечка — точно в его вкусе. Потому что не заметить сходства — не портретного, типажного — не мог бы разве что слепой. Господи, почему все так сложно? — Забудь, — с усмешкой распорядился Дим. — Ничего не изменилось. Мало ли с кем я сплю и кого люблю. Ты хотела поговорить о финансах — я дал тебе соответствующие разъяснения. Допускаю, что твой распрекрасный Алик — действительно прекрасный и обожает тебя совершенно бескорыстно. Тогда, если ты слегка умеришь свое стремление заваливать его дорогими подарками, ничего не изменится. И я, поверь, буду искренне этому рад. — По его губам скользнула почти незаметная улыбка. Как будто Дим вспомнил что-то смешное — смешное только для себя, не для нее. — Не расстраивайся, — улыбнулся он уже более отчетливо, убирая планшет в портфель. — То, что ты немного пошвырялась деньгами, в сущности, неплохо. Это значит жизнь. Хотя бы ее начало. Для упрощения дела я тебе сейчас со своего счета переведу кое-какие деньги, чтоб ты вовсе уж на бобах не сидела. Но и ты постарайся бриллиантовых запонок килограммами не покупать, договорились? Развлекайся, только головы окончательно не теряй. Помахав рукой — в исполнении здоровенного мужика жест выглядел забавно, — Дим вышел. * * * — Счастье бесценно, — упрямо прошептала Леля, словно продолжая бессмысленный спор. Что этот Дим понимает! Хотя жалко, что он планшет свой унес, даже интересно было бы поглядеть, сколько она в самом деле бросила в огонь «бесценного счастья». Нет, не потому что жалко — Алик чудесный, и баловать его сплошное удовольствие, — но все-таки… Леля попыталась вспомнить, во что обошлись «Патек Филип», «Кавасаки» и прочее «баловство», однако вспомнила только квартиру, и то лишь потому что там сумма смешная вышла. Смешная не в смысле маленькая (хотя, как сказал маклер, ниже рыночных рамок), а выглядела смешно. Три единички — как три восклицательных знака. Остальные цифры всплывать на поверхность не хотели, упирались и путались… С цифрами у нее всегда так получалось — гуманитарий чистой воды, чего вы хотите? Но посмотреть было бы любопытно… Она взглянула на низкий столик, куда Дим клал свой планшет… нет, погоди, планшет он не выпускал из рук. На столик он клал папку. И там же ее и оставил! Ох, Дим, ох, хитрюга! Оставил подробнейшие распечатки всех Лелиных трат! Вообще-то свинство! И не будет она туда смотреть, не будет! Просто выкинет эту дурацкую папку вместе с содержимым — и все! Нет, не выкинет — сожжет! Жалко, что она не курит: сейчас предательские гадкие бумажонки, выдернутые из своего пластикового хранилища, уже пылали бы в пепельнице. А теперь придется идти на кухню, спички есть только там. Суммы, смотревшие на нее с равнодушного белого листа, показались неправдоподобно большими. Неужели она так много потратила? И со снятием наличных — тоже как-то странно. Ну да, в ресторанах Леля потихоньку передавала Алику деньги — потому что расплачиваться по счету должен мужчина. И давала, конечно, больше, чем предполагаемая сумма счета… Но неужели так много? Алику же, видимо, было недостаточно. Одна из строчек на бумаге выглядела как интернет-ссылка. Леля открыла ноутбук, набрала предлагаемый адрес… Господи, что это? Неизвестный «Миха 753» предлагал желающим купить часы «Патек Филип». Фото продавца отсутствовало, зато часы были сняты со всех возможных ракурсов. Плюс номер «фирменного изделия»… Разумеется, номер подаренных Алику часов Леля запомнить не могла — но Дим (или тот, кто готовил список ее трат) позаботился и об этом. Номер совпадал. Кто такой «Миха 753»? Может, часы у Алика украли? Но… вот фото фирменной коробочки, а вот — снимок паспорта на «изделие». Зачем? Зачем Алик… Нет-нет, наверняка все как-то объясняется. Мало ли почему мальчику вдруг могли понадобиться деньги. Он вроде упоминал о каком-то больном дяде? Или бабушке? Но почему он просто не попросил? Неужели думал, что Леля откажет? Или ему стыдно было просить денег? Телефон пиликнул эсэмэской: «Как сегодня твоя головная боль? Прошла?» Закусив губу, она ответила нейтрально: «Более-менее. Если хочешь, можешь приехать».