— Вот и я о том же. Потому и эти вот «вериги» притащил. Тебе неловко, что ты могла клюнуть на пустышку, ты принялась себя упрекать, казнить, и все такое. Вериги и хлыст — как раз из этой серии. Бить земные поклоны (можешь, кстати, еще коленками на горох встать, весьма проникновенно) и бичевать себя каждый вечер. Ну или каждое утро. — Ты… ты серьезно? — Отчасти. Что бичевать себя и цепи носить глупо, это тебе ясно. А мыслями себя бичевать — не глупо? — Ну… — И самое главное, — перебил Дим. — Тебе стыдиться-то нечего. — К-как это? Ульянка позавчера смотрела на меня как на таракана. — В ресторане-то? Где она этого красавчика супом облила? Молодец, девчонка! Умничка! И не на тебя она «как на таракана» смотрела, а на этого господинчика. — Откуда ты про ресторан зна… Договорить она не успела, Дим опять перебил: — Подумаешь, секрет великий. Ты, кстати, себя идеально повела, так что даже эта дурацкая сценка не должна пробуждать в тебе никаких нехороших чувств. Повторяю, нечего тебе стыдиться. — Но я же… — Брось. Если непонятно, давай объясню. Мальчик-раскрасавчик помог тебе вернуться к жизни. И какая разница, пустышка он или кто? Или тебя царапает, что ты ожила? Тебе, случайно, не стыдно за наши прогулки? Когда ты вокруг начала смотреть, радоваться: травинки, листики, цветочки даже, весна, оказывается, как красиво! Ты тогда уже не рыдала, не пялилась себе под ноги тупо: ибо к черту весну, если Леньки рядом нет, — радовалась, что весна. Сама радовалась, независимо от того, есть кто рядом или нет. Не стыдно? — Что ты! Наоборот. — И какая разница? У тебя сломалась душа, прогулки и всякое прочее помогли ей ожить. Ой, ну и мальчик! Если бы у тебя сломалась нога и тебе пришлось бы проходить курс массажа (и, представь, о ужас, массажист оказался бы мужчиной, может, даже красивым), тебе тоже было бы стыдно? Тебе и в голову бы не пришло интересоваться его душевными глубинами. Пустышка, не пустышка, лишь бы дело свое сделал. Вот и Алик свое дело сделал. По собственным, конечно, соображениям, ну то есть он думал, что тебя использует, но тебе-то что с того? Массажист тоже с тебя деньги брал бы, вполне резонно. — Но я же… — Что — ты же? Страсть с любовью перепутала? Тоже мне печаль. Наоборот, радоваться надо. — Чему радоваться? Он же… альфонс. Да? — Ну альфонс, и что теперь? Чем альфонс хуже массажиста? Твои-то чувства были реальны, разве нет? И какая разница, кто их поджег? Тебе стыдно за свою глупость? А если бы ты сломала ногу, тебе было бы стыдно, что ты месяц хромала, а не побежала немедленно стометровку? Глупость, знаешь ли, иногда — великое благо. Ты прожила этот этап, оставь его позади и иди дальше. Весна наступает независимо от того, есть кто-то рядом с нами или нет. Она же весна, она все равно наступает. — Дим, я не знаю, что мне теперь делать… — Если хочешь, можешь потаскать вериги. — Он пнул звенящую металлом горку на наборном паркете. — Можешь и регулярным бичеванием заняться. Но это, поверь, скучно и бессмысленно. Что тебе делать? Жить, Лель. Напокупать себе миллион новых нарядов, выучиться играть на флейте, да боже мой, пойти в подмастерье к стеклодуву! — К стеклодуву? — медленно повторила она. — Ты… помнишь? Когда-то она мечтала выучиться на… стекольных дел мастера. Слово «стеклодув» ей не нравилось. Стекольных дел мастер — даже звучит по-другому. Волшебно, чудесно, как хрустальные колокольчики звенят. И не вовсе ведь она фифа безрукая, у нее получалось! Но — не судьба. Ленька ей тогда хорошо объяснил: носить стеклянную бижутерию может себе позволить жена Рокфеллера. Ему же до Рокфеллера далеко, а на их уровне приходится играть по общим правилам, никуда не денешься, носи бриллианты и не морщи носик. Даже дарить свои поделки кому-то — и то нельзя. Фаберже — можно, Сваровски — пожалуйста (хотя там-то тоже стекло!), а свое рукомесло — ни-ни! Негоже супруге президента гигантского холдинга заниматься… рукомеслом. Не поймут. Noblesse oblige. Положение обязывает. Но, получается, что сейчас — стало можно? Дим усмехнулся: — Еще бы я не помнил. Но мало ли что было сто лет назад. Может, сейчас тебе захочется не в стеклодувы, а, например, в автослесари. Да хоть в парашютисты. Лишь бы интересно было. И, знаешь, на твоем месте я сменил бы имя. — В смысле? — Не, не глобально. Александра — это супер, это твое. Но Леля — слишком рыхло, расплывчато, аморфно. Ты из этого уже выросла. Давай я буду звать тебя Алекс, а? Как тебе? Она покрутила в голове новое звучание. Новое звучание — новый смысл? — Хм. Пожалуй. — И тут же усмехнулась горько. — Думаешь, имя — то, чего мне не хватает? — С чего-то надо же начинать. И еще… Пока ты не решила, идти в подмастерья к стеклодуву или к автослесарю, съездила бы куда-нибудь. — В смысле поплескаться в бирюзовых волнах под ультрамариновым небом? — Можно и поплескаться. Хотя я о другом. Пусть тебя не пугает то, что я предложу. — Дим окинул ее долгим, каким-то оценивающим взглядом, словно сомневался в чем-то. — Если не готова — значит, ладно. Но мне кажется, самое время. — Самое время — что? — Ты уже прочувствовала, что весна и без Леньки наступает, более того — ты и без него способна этой самой весне радоваться. Вы же с ним много по Европе ездили? Вот и поезжай сейчас. По тем местам, где вы гуляли. Или наоборот, куда так и не добрались. Шенген у тебя открытый? Ну и вперед. На первый попавшийся самолет и так далее. Куда глаза глядят, в общем, и куда ноги понесут. — Куда глаза глядят, — как завороженная повторила Леля. Хотя на самом деле ей было… страшно. Говорят, страшно двигаться вперед, мало ли что там. Дурачки. Оглядываться назад — вот это действительно страшно. Что, если те места, где они бродили когда-то с Ленькой, сейчас покажутся Леле… скучными? И у нее не останется ничего. Может, не рисковать? Может, поехать не в Европу, а — коли Дим предлагает паломничество — на родину? На родину, о которой никто, кроме мамы, не знает? В Атяшево. Как с головой под одеяло — чтобы скрыться от всех болей, от всех ужасов, от всех кошмаров. Но… нет. Это тоже страшно. Вдруг место, которое в детстве представлялось волшебной страной, покажется сейчас обычной деревней? Все-таки Европу Леля помнила гораздо лучше. И если там вдруг станет скучно — значит, так тому и быть. Попрощаться с воспоминаниями — и жить дальше. * * * Джинсы, пару рубашек… нет, три рубашки, не так уж много места они занимают. Сарафанчик — длинный, легкий, летящий, невесомый. Шорты… Гм. Не в силах выбрать между «почти до колена» и совсем короткими, Леля бросила в кучку и те и другие. Юбка. Шелковая, расписанная фантастическими цветами и перьями, и главное — невероятно практичная: бог весть, что это был за шелк, с какими добавками, но юбку можно было постирать хоть в раковине вокзального сортира — и надеть через полчаса. И выглядеть роскошно. Ах да, к юбке и шортам надо пару-тройку маечек. И ветровку на случай прохладной погоды. Ну… бельишка чуть-чуть. Купальник. Как можно ехать на Средиземноморье без него? Кучка на кровати подрастала. Не довольно ли? Она же не собирается двигаться в… паломничество со связкой чемоданов? Кожаный рюкзачок — не самый маленький, но и не так чтобы здоровенный. Да, хватит. Если понадобится вечернее платье, она его купит. Не в платьях сейчас дело. Главное — решить, куда, собственно, отправиться. Самое соблазнительное — приехать в Пулково и сесть в ближайший (в смысле времени) самолет. Но что, если он будет лететь в Норвегию? Нет-нет. Скандинавия и вообще Северная Европа скорее пугали, чем привлекали: как приглядишься, тот же Питер, только арабов на улицах куда больше. Не то чтобы Леля как-то не так относилась к арабам, но их замотанные до глаз женщины ее пугали. Кто знает, что там таится, под этими черными покрывалами. Вряд ли дружелюбие. И ладно, если безразличие, а вдруг — ненависть? Не было у нее сейчас желания отвлекаться на чужие чувства — со своими бы разобраться. И, конечно, хотелось бы без языковых проблем. Лучше всего у нее обстояли дела с французским, почти не забытым с университетских времен. То ли регулярные приемы в консульствах и представительствах разного рода компаний помогали освежать языковые навыки, то ли просто память у Лели оказалась такая хорошая. Лучше бы похуже была — сейчас многое, ох, многое хотелось забыть. «Ну-ка, стоп, — скомандовала она самой себе. — Не падай. Не погружайся». Насоветованная Димом поездка — отличная мысль. Занавесить неприятные или болезненные воспоминания новыми впечатлениями. А что-то, наоборот, даже и вспомнить (она даже нос сморщила от удовольствия): как они с Ленькой «вырывались на недельку». Не достопримечательности смотреть — а просто погулять. Во Франции таких памятных уголков осталось множество. Но юг Франции колыхался плотными толпами отдыхающих. Даже не столько отдыхающих, сколько демонстрирующих себя. Как будто вокруг — сплошные Нельки Гибальские. Нет, Франция отпадала. Да-да, стоит слегка отклониться от Лазурного Берега, и количество курортников резко сократится. Но Леле хотелось именно к морю. Испания? По-испански она изъяснялась ненамного хуже, чем по-французски, однако последние дни все новостные каналы наперебой рассказывали ужасные ужасы про бушующие там лесные пожары. И что, выискивать места, над которыми не висит сизый горький дым? Да и в конце-то концов! Хватит буриданова осла изображать! Быстро, чтоб не успеть передумать, закачала в планшет три-четыре навскидку выдернутых из интернета разговорных курса итальянского — и до кучи текстовый разговорник. «Сколько стоит этот зонтик?» Пусть все начнется с Италии! Леля всегда была отличным попугаем, послушает три-четыре дня курс и заговорит. Ноу проблем, синьоре! Да и английский не перестал быть универсальным. По Италии они с Ленькой когда-то тоже гуляли частенько. И приморских городков там больше, чем во Франции. Собственно, если посмотреть на карту, вся Италия выходила одним сплошным побережьем. Узкий сапог, разлегшийся (чтоб не жарко было) в водах Средиземного моря. И еще каких-то там морей — это она после, на месте, выяснит. Чувствуя внутри почти забытую, как будто «предэкзаменационную» дрожь, позвонила Диму — не то чтобы перспектива остаться на каблуке итальянского сапога с нулем на карте ее вдруг испугала. Лелю сейчас ничего не пугало. Но лучше бы без финансовых проблем, отвыкла она от них за последние… ох, двадцать лет. Дим только усмехнулся — яхту, главное, пока не покупай, а так — вперед, я послежу, чтобы ты не нуждалась. В глубине сознания сизой рыбиной вильнула мысль: нет ему причин так обо мне заботиться. Леля потрясла головой, отгоняя непрошеную гостью. Глупость какая! Нечего сейчас об этом думать. Надо быстрей собраться — о, кучка с кровати вполне поместилась в рюкзак, отлично, и еще запасные мини-кроссовки туда же, все остальное легко купить, а обношенная по ноге обувь в поездках не то что золота дороже, бриллиантов даже, — и вперед, вперед, поскорее переместиться из опостылевшего вдруг Питера туда, в морскую и небесную синеву, в путаницу узких средневековых улочек, и не важно, куда конкретно. Почему-то сейчас она совсем не боялась дорожных сложностей. Раньше ее за день свели бы с ума панические мысли: что, если она споткнется на лестнице (и угодит в местную больничку с переломанными ногами?), или перепутает рейс, или, самый страшный ужас, потеряет паспорт?! И вдобавок банковские карты и телефон?! А в голове — ни одного номера (у нее всегда было плохо с цифрами)! И никто не примчится ее спасти! Потому что она позвонить не сможет! Сейчас ее все это не пугало. Почему непременно кто-то должен ее спасать? Ей разве три года? И к тому же… Спасать нужно было Лелю. Нежную, очаровательную, нередко беспомощную. Но Дим же сказал, что она теперь — Алекс! Это Леля могла потерять сумочку с паспортом и банковскими картами — у Алекс документы во внутреннем кармане ветровки! Она специально выбрала ту, где карманов больше всего! Самую практичную! И споткнуться посреди чужого города Алекс не может! Ведь она путешествует в удобнейших, давным-давно обжитых кроссовках! Мысленно она еще называла себя Лелей, но это уже не имело никакого значения — просто привычка. Ну или воспоминание. Такое давнее, что уже почти не веришь в его реальность. Вроде мамулиной истории о том, как маленькая Леля заблудилась в собственном дворе — и плакала за сараем, пока ее не отыскали. Но, как говорил, кажется, Дим, это было давно и неправда. Действительно: раз давно — значит, уже неправда. Потому что происходило с кем-то другим. С тем, кто учился ходить, расшибая коленки, кто не умел есть ложкой и даже, страшно сказать, регулярно пачкал пеленки! К ней сегодняшней все это, разумеется, не должно иметь никакого отношения. * * * Венецию Алекс-Леля проскочила насквозь, почти не глядя, словно торопилась на поезд, который вот-вот должен отойти, а до вокзала еще ого-го сколько. Ей не нужны были сейчас традиционные туристические «магниты». Венеция казалась слишком… обыкновенной. Как бы странно это ни звучало. Непонятно как — не то перепутав платформы, не то задремав в электричке — она оказалась вдруг в Бриндизи, на каблуке итальянского сапога. И ничуть не испугалась, даже не расстроилась ни капельки! С одной стороны: раз уж так распорядился его величество Случай, значит, так и надо. Но, с другой, — зачем? Почему вдруг Бриндизи? Никогда они с Ленькой сюда не заезжали. Впрочем, нет, однажды было: они решили поглядеть на колонну, которая отмечает окончание знаменитой Аппиевой дороги. Часа полтора, кажется, этот «визит» занял. И, может, раз они тут бывали, значит — правильно? Колонна, завершающая Аппиеву дорогу, — чем не начало для странного Лелиного путешествия? Символично даже.