— Но до тех пор, пока у меня нет ключа… - Он сделал многозначительную паузу, предлагая мейритине продолжить. — До тех пор, пока кто-то не отопрет таэрн, я не могу принадлежать ему всем телом и душой. — Но на тебе не было ошейника и, если зрение меня не подводит, его нет до сих пор. —Таэрн – это всего лишь выкованная в таургии вещица, мой император. Им нас Сковали, но чтобы завладеть мной, необходим ключ. Сам по себе таэрн всего лишь красивая вещица из стали и золота, и теургические путы невозможно снять просто разбив замок. Дэйн положил свои руки поверх ее ладоней и, уже более мягко, произнес: — Ты же не рабыня, Киирис, хватит смотреть в пол, иначе я буду думать, что омерзителен тебе. — Нет! О нет! Конечно нет… Последние слова замерли на губах до того, как она поняла, что в самом деле не испытывает отвращения к этому человеку. Но ведь боится его и чувствует, что лучше бы станцевала босая на раскаленных углях, чем стояла так близко. Она медленно скользнула взглядом по его телу: великолепный плоский живот, с очерченными мышцами, широкая развитая грудь, руки, увитые выпуклыми мускулами, как будто он день и ночь напролет занимается тяжелым физическим трудом. Взгляд Киирис коснулся его лица: безупречно мужественное, хоть и бледное. Наследнику луны положено быть светлокожим, ведь его отец был из шигеру[5].Красив ли Дэйн? Безусловно. А его внешняя красота и великолепное сложение, приправленные тяжелым характером и привычкой всем командовать и все держать под контролем, делают императора Нэтрезской империи почти идеальным мужчиной. Или… идеальным без всяких «почти»? — Могу ли я… - С молчаливого согласия мужчины, мейритина скользнула ладонью вверх по его животу, замерла, едва касаясь пальцами рваного шрама с правой стороны ребер. – Откуда он? — Оттуда же, откуда и прочие мои шрамы – с поля боя. — Разве император не должен беречь свою жизнь? — Император должен вдохновлять воинов собственным примером, а не трусливо прятаться за их спинами. Да, пожалуй, он идеальный. — Только что ты боялась меня и дрожала, будто перед заплечных дел мастером[6], а сейчас в тебе снова что-то переменилось. – Он сел на кровать, потянул мейритину на себя. Киирис негромко охнула, когда император усадил ее на себя, положил ладони на ягодицы, поглаживая одновременно и ласково, и требовательно. — Мне нравилась смелость той, другой, но куда больше мне нравится твоя собственная робость и загадочность. И меня сильнее самого крепкого ююнского вина пьянит тот факт, что я могу запросто овладеть твоим телом, но ты все равно останешься недоступной. Меня не возбуждают женщины, что корчат из себя недотрог, потому что у каждой из них такой список любовников, что трахаться с ними все равно, что совать член в помойную яму. Но ты выглядишь такой искренней в попытках держать меня на расстоянии. Он крепче обхватил ее за задницу одной рукой, а другой скомкал ее одежду на спине, потянул, вынуждая Киирис отклониться. Сейчас она целиком зависела от его рук: уберет одну – и она свалится прямо к ногам императора. Но, похоже, Дэйн не собирался подвергнуть свою новую игрушку такому унижению, напротив – наслаждался видом ее целиком подчиненного тела. — Где твой ошейник, Киирис? Он склонился над ней, осторожно, губами, прихватил один из торчащих под тканью сосков. Почти простая ласка, она тысячу раз проделывала нечто подобное со своими сестрами в Кераке, но тогда в этом не было ничего приятного, лишь механическое разучивание очередного урока любовной игры. Сейчас же в ее теле будто появилась пружина, о существовании которой Киирис раньше не догадывалась. И когда Дэйн смочил ткань языком, отодвинулся и легонько подул, эта пружина круто сжалась. Еще одна такая же ласка – и она сорвется, и тогда неизвестно, что может произойти. — Киирис, - растягивая ее им по слогам, позвал император, - я жду ответ. Он что, всерьез думает, что женщина в состоянии говорить, когда его взгляд томительно поглаживает ее возбужденные соски? — Те люди, мой император. – Мейритина охнула, когда Дэйнприкусил второй сосок, а потом мягко поцеловал сквозь ткань. — Я весь обратился в слух, рас’маа’ра. Он заставил ее сесть ровно, прижал к себе так, чтобы ее возбужденная грудь прижалась к его груди. Что за извращенная пытка? Ведь император хочет ее – она явственно ощущает его желание сладко ноющей влагой между ног. Но, кажется, сегодня Дэйн не намерен заходить дальше. — Люди, которых послала Королева-мать – они забрали таэрн, мой император. — И ты, конечно же, не знаешь, куда он делся потом. – Его губы были так близко от ее рта, что Киирис едва не поддалась соблазну попробовать, такие ли они теплые и жесткие, какими кажутся. — Не знаю, мой император. — А мой безумный младший брат позаботился о том, чтобы эти двое умолкли навеки. Как удобно, рас’маа’ра. – Дэйн не выглядел ни расстроенным, ни злым. – Только ради богов, не смей говорить, что такой поворот дел тебе не по душе. —О нет, мой император. – Она позволила себе хищную полуулыбку – и едва не растаяла под его удовлетворенным темным взглядом. –Те люди были извергами, они заслужили смерть. Надеюсь, Наследник костей как следует помучил их прежде, чем позволил сдохнуть. — И ты была так благодарна, что поспешила утешить его в постели? – Последние слова прозвучали с плохо скрытым раздражением. Дэйн схватил ее за волосы на затылке – не жестко, но достаточно сильно, чтобы она и не помышляла вырываться. Этот взгляд, и голос, и повадки собственника! Киирис купалась в новых для себя чувствах, наслаждалась каждой гранью обжигающе ярких эмоций, плавилась под ними, словно лед под солнцем. Разумнее всего было бы сказать правду: что она лишь подчинилась воле Наследника костей и Королевы-матери, а потом просто сделала то, чему ее учили. Но разве он заслужил такую правду? — Домин пожелал меня рядом. Кто я такая, чтобы противиться воле наследника империи? — Ты могла сопротивляться, - скрипнул зубами Дэйн. — Сопротивляться тому, кто лишь взмахом руки мог обратить меня в прах? И я все еще не принадлежу тебе, мой император. Я не принадлежу ни одному из вас. И все три моих души вольны делать, что им заблагорассудится до тех пор, пока истинный господин не снимет таэрн с моей шеи. На этот раз самообладание покинуло его и мужчина, скрипнув зубами, потянул ее голову назад, одновременно нависая над ней, бешенный, словно бледное проклятье. — Наверное ты уже поняла, что мы с братьями не пылаем любовью друг к другу. Мягко говоря. Но Раслер – он просто не от мира сего. И мне бы не хотелось желать смерти младшему брату лишь потому, что мы не можем поделить женщину. Поэтому, будь добра – держись от него подальше. Иначе, клянусь Несокрушимым, я прикажу посадить тебя на цепь. «Еще, умоляю…» — Все это касается и Рунна. Вот только, боюсь, он слишком распущен, чтобы прислушиваться к твоим возражениям. – Император, наконец, отпустил ее волосы и снова притянул к себе, касаясь губ одним лишь сиплым дыханием. – Хотя, кого я обманываю? Мы скоро друг другу глотки перегрызем за право владеть тобой единолично. «Именно то, что нужно, - высунулась из своего логова Кровожадная ипостась. – Просто все, как по маслу». — Одного не пойму, - продолжил говорить прямо в ее полураскрытые губы Дэйн. – Королеву тяжело назвать примерной матерью, но она скорее сама кого угодно загрызет, чем подсунет нам кого-то вроде тебя. Понятия не имею, зачем ей делать это сейчас. «Может быть затем, что я была нужна вовсе не в качестве сахарной косточки для ее волчат?» — У моего императора есть прекрасная фаворитка в арахане. Вряд ли она даст тебе скучать по рогатой бестии. На этот раз Дэйн отпустил ее и сделал все, чтобы Киирис поняла – лучше бы ей отойти подальше. Так она и поступила: отошла в другой конец комнаты, опустилась в одно из кресел, только теперь вспомнив, как нестерпимо болит разбитый висок и опухла переносица. Когда завтра, во вех цветах и красках, проступят последствия общения с королевой, император еще долго не пожелает видеть непокорную рас’маа’ру в своей постели. — Надеюсь, ты понимаешь, что в моем возрасте мне просто необходимо иметь наследника? — В твоем возрасте, мой император? — Мне почти тридцать, Киирис, и, строго говоря, у меня уже давно должен быть выводок спиногрызов, которых я смогу воспитать настоящими волкодавами, чтобы не проклинать их на том свете за то, что не смогли удержать в узде мою империю. Королева постоянно подсовывает мне каких-то принцесс, которые то слишком безобразны, то слишком безмозглы. Толстые, кривые, бесхарактерные… - Дэйн хохотнул. – Через двенадцать дней в Мерод пожалует ее очередное откопанное «сокровище» - принцесса Рэйна. Я уже воображаю, чего мне будет стоить отправить девицу обратно под опеку папаши, который возомнил себя Царем горы прямо под моими восточными границами. —Возможно, принцесса Рэйна хороша собой, - осмелиласьзаметить Киирис. Разговор о будущих женах императора неприятно царапал сердце. Но ведь на то она и вышколенная рас’маа’ра: должна уметь сказать то, что от нее хотят услышать, натолкнуть на правильные мысли, расположить к задушевному разговору. Даже если императору вздумается обсуждать прелести своей фаворитки – она, Киирис, будет слушать и улыбаться. Все, лишь бы доставить радость своему господину. Хотя, пока он не стал ее полноправным хозяином, некоторые вольности позволительны. — Мне необходимо трахать кого-нибудь хотя бы пару раз в неделю, - сказал он так, будто речь шла о неприятной рутинной работе. – До тех пор, пока у меня нет жены, сгодится бастард наложницы. Когда у Нэтрезской империи появится законная императрица – мне придется завести минимум двух-трех законных наследников. — Здравые размышления, мой император. — Поэтому, будь добра, не вздумай упрекать меня тем, что я буду периодически проводить время с другими женщинами. Достаточно того, что мать то и дело сует нос в мою койку, и на каждом шагу тычет носом, будто в дерьмо, в чертово проклятье. Киирис разом отшвырнула все непрошенные и неожиданные мысли о том, что ей до смерти неприятно думать о губах Дэйна, которые будут ласкать другую женщину. Об этом она подумает – и не раз! – в другое время, возможно, уже сегодня ночью, пряча лицо в подушку. Но сейчас, раз он сам об этом обмолвился, просто необходимо выведать, чего же боится Королева-мать. Но спрашивать прямо в лоб – слишком грубо. Поэтому, раз уж Дэйн слишком устал для ласки и не намерен разделить с ней постель, отчего бы не попытаться «соблазнить» его беседой? — Любая мать заботится о своих детях, мои император. Тем более, если у опасений есть реальная подоплека. — Нет никакой подоплеки, Киирис. Просто дурацкий шепот из дурацкого Осколка, который, как утверждает Королева-мать, проклял ее троих сыновей никогда не знать любви, не иметь наследников и скончаться в муках, не дожив до тридцати лет. Строго говоря, у меня осталось всего-то три месяца, чтобы стать полноценной жертвой проклятия. Он запрокинул голову и от души расхохотался. Потом упал на кровать, приподняв бедра, стащил штаны, оставшись в полотняном белье. Даже с того места, где сидела, Киирис рассмотрела большой, размером с ладонь, старый ожог над правым бедром. Мысль о том, как это, должно быть, было зверски больно, полоснула по нервам. Дверь в покои отворилась, на пороге появилась крохотная, сморщенная, словно старая слива, темнокожая тариска. Надо же, да она седая! Киирис сроду не видела жительниц теплых островов седыми, была уверена, что тех и в гроб кладут с идеально-черными шапками курчавых волос. — Ты вовремя, Фредана. Займись гостьей Королевы-матери. С этими словами император шустро, как мальчишка, забрался под одеяло, ничуть не смущаясь, что драгоценный обруч остался валяться где-то в самых ногах. Похоже, он всерьез намеревался обновить постель собственным телом. Пока Киирис снова и снова прокручивала в голове его случайные откровения, старая тариска разложила на столе содержимое мешочка, который принесла с собой. Одну за другой достала баночки и горшки занялась ранами мейритины. Рабыня заняла место на подушке около кровати и уткнулась лбом в пол. Вид ее смирение раздражал Киирис сильнее, чем щекотка за пятки, но она уже пообещала присматривать за девчонкой – не отказываться же от столь щедрых даров? Через несколько минут над кроватью раздалось мерное и громкое сопение. Киирис пыталась сдерживать смех, но грозный владыка империи так мило сопел во сне, что она не смогла сдержать смешок. Даже у тиранов есть что-то человеческое. Седая тариска неодобрительно на нее зыркнула. Ну и что? Имеет она право расслабиться и побыть простой девчонкой, даром что рогатой и украденной с обратной стороны Зеркала мира. — Ты ему приглянулась, - шепотом сказала Фредана, прикладывая к вспухшему подтеку кусок мокрой тряпицы, пахнущей весенним разнотравьем. – Мой Дэйн никогда не спит в чужой постели. Ее Дэйн? Кто же, в таком случае, Фредана? Кормилица? Нянька? — С этого момента ничего не ешь и не пей, не дав прежде попробовать своей рабыне, - продолжала шептать и хлопотать над ней седая тариска. – Здесь кое-кто раскатал губу выбраться из арахана и сесть на трон возле моего тхашара[7], и не брезгует никакими способами, лишь бы добиться своего. Тхашар, это, кажется, молочный сон. Значит, кормилица. — Ты говоришь о красавице-иникере? — Да какая она красавица. – Кормилица не скрывала отвращения. – Гнилая вся и везде. Когда ее привезли в Замок, с ней была куча хлопот: это не так, то не эдак. Засранка, а гонору на десятерых. Уж что только не делает, чтобы от моего мальчика понести, а все никак. Оно, конечно, и хорошо бы, чтобы у империи появился законный кровный наследник, но если эта мегера так высоко взберется – худо будет нам всем. Когда тариска смазала царапины целебной мазью, у Киирис зубы свело от боли. Она шумно выпустила воздух сквозь зубы, сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. — Терпеливая, это хорошо, - похвалила ее выдержку Фредана. – Завтра и следа не останется. Я столько ран и царапин со своего Дэйна вывела…