Он не уточнял, давая мне возможность самой принять решение. Поэтому после короткой паузы я продолжила уже сама: — Как ты мог догадаться ко мне никогда не стояло очереди из женихов. И если мне кто-то нравился, то это практически всегда было не взаимно. А я не могу… не могу с человеком без симпатии. И вот мне тридцать лет, и все вокруг озадачились тем, чтобы выдать меня замуж. А я поняла, что вряд ли найду мужчину, с которым мне бы захотелось прожить эту жизнь. Иногда гораздо проще одной, чем убеждать себя, что тебя всё устраивает. И все эти навязываемые «принцы» — слишком унизительно, ибо выглядит примерно так: выбирай из того, что осталось. Понимаю, что, наверное, это звучит претенциозно и напыщенно, но… я не хочу довольствоваться малым, ну или ощущать себя вторым сортом. Я не разревелась, что было уже успехом. Он меня не высмеял, что являлось ещё большим успехом. Его рука поднялась по моему плечу, обвила шею, и Андрей притянул меня к себе, так что я оказалась прижата к его груди, уткнувшись носом во впадинку между плечом и шеей. — Дурочка, — шепнул он мне на ухо. — Ну какой ты второй сорт, ты же невероятная. Это прозвучало настолько проникновенно, что я тут же поняла, как поторопилась поздравить себя с тем, что не разревелась. Горячая волна нежности разлилась в груди, чтобы резко превратиться в лёд, когда Исаев продолжил свою мысль: — Уверен, однажды ты обязательно встретишь подходящего мужика и у вас всё будет взаимно. *** Стоит отдать должное Андрею, его слова возымели свой эффект, и я действительно перестала волноваться, какое впечатление произвожу на него. Ибо смысл переживать из-за того, на что ты абсолютно не можешь повлиять? У Исаева совершенно точно не было никаких долгоиграющих планов на нас… на меня. Это открытие подействовало на меня похлеще ушата с водой. И дело тут отнюдь не в отсутствии у Исаева матримониальных планов, а в том, с какой лёгкостью он говорил о появлении в моей жизни другого мужчины. Пусть замуж сама я особо и не рвалась, но моё глупое сердце за нереально короткий промежуток времени успело конкретно зависнуть на Исаеве. Что в очередной раз лишь подтвердило Леркины слова: свободные отношения — не мой вариант. В общем, я обиделась, но, как истинная женщина, решила не посвящать Француза в причины своего паршивого настроения, с гордым видом отдалившись от него. Благо что и возможность у меня такая была. Каждый день, выходя из школы, я делала всё возможное, чтобы отсрочить возвращение домой. Находила какую-нибудь милую кафешку в центре города и с головой отдавалась двум самым действенным антидепрессантам: еде и писательству. В первый раз, когда я проделала такой финт, Андрей буквально оборвал мне телефон, негодуя на тему, какие такие инопланетяне умудрились похитить уважаемую Светлану Анатольевну. В этот вечер я отделалась загадочным «дела». И вернувшись домой, также предпочла оставить все подробности при себе. Француз хоть и негодовал, но в целом смиренно принял моё отсутствие, лишь тяжко вздохнув и посетовав, что нельзя столько работать. Когда на следующий день история повторилась и я продолжила коротать вечер в кафешке, методично описывая в тексте страдания своего персонажа по прозвищу Испанец, Андрей предпринял ещё одну попытку завладеть моим вниманием. — Светка, мне скучно… — промурлыкал он в трубку, когда я всё-таки ответила на его звонок. — Позвони Роде, — разрешила милостиво. — Он час назад ушёл домой. — А что так? — Ваша матушка в срочном порядке потребовала его присутствия. — Эх, — выдала я, в тайне надеясь, что родители не имеют ни малейшего понятия, где и с кем пропадают их отпрыски, иначе от допроса с пристрастием не отделаться. — Свет, ну приезжай… — Я занята ещё. — Бросай всё. — Не могу, — продолжала упрямиться. — Я тебе торт испёк. Поперхнулась, едва не выплюнув чай, который в этот самый момент пыталась отпить. — Торт? — Торт. Только я тебе его не дам. — С чего это? — А тебя дома нет. Значит, и торт только мой… Против таких веских доводов было сложно устоять, и я резко засобиралась домой. Конечно, всегда можно списать сие на моё любопытство, что именно он именовал тортом, или на желание немедленно убедиться в целости собственной кухни. Только оба эти варианта — безусловная ложь, поскольку я банально дрогнула перед его очарованием. На третий день моей великой обиды (эффект от которой был сильно смазан наличием куска шоколадного торта в холодильнике) Исаев позвонил в обед, поставив меня перед фактом: — Сегодня ужинаем у моих родителей. И у меня буквально отпала челюсть. — У кого? — У родителей, — отчеканил Андрей, при этом радости в его голосе не было ни капли. — Зачем? — Бабушка велела. Вот в этом самом месте я выругалась настолько красочно и от души, что даже Изотов бы обзавидовался. — Полностью солидарен, — буркнул Француз по ту сторону трубки, — но здесь без вариантов. — Я не пойду. — Придётся. — С какой стати? Это же твоя бабушка, вот и разбирайся сам, — трусливо попыталась сбежать я. — Ты плохо знаешь мою бабушку. Если желаемое не идёт к ней в руки… — То что? — То она сама придёт к тебе. Моё лицо вытянулось само собой. — Ты решил пугать меня бабушкой? — А что ею пугать? Она сама с этим прекрасно справится. Теперь мне стало смешно. — И как же нам унять твою бабушку, которая, кажется, никогда не слышала про неприкосновенность частной жизни и жилища? — Это откуда? Из конституции? Всё она слышала, я бы даже сказал, что она участвовала в её написании. — Правда, что ли?! — изумилась я, с открытым ртом уставившись на трубку. — Нет, но могла бы, — всё так же серьёзно сообщил Исаев. — Свет, ну поехали, иначе они от нас не отстанут. Продолжала молчать. И тогда Андрей, видимо, решил добить меня окончательно: — Я тоже не горю желанием к ним ехать, они же сейчас понаделают своих неправильных выводов, а потом будут выносить мне этим мозг. Внутри опять все облило неприятным холодом. — А неправильные — это какие? — Любые! — неожиданно резко прошипел Француз, загадочно продолжив: — В нашем случае любые выводы были бы неправильными. *** Как вы могли догадаться, я сдалась. Перед этим не забыв убедить себя в том, что согласилась я исключительно Валентины Ильиничны ради. Внук строгого следователя виртуозно вёл машину, перестраиваясь с одного ряда в другой, явно спеша на встречу с семьёй. — А твои родители, они какие? — осмелилась я распахнуть глаза и задать вопрос. Его лихачество меня пугало. — Родители? Обычные. — Мои тоже обычные. — У тебя папа двухметровый тренер по греко-римской! — Я о том же. Андрей задумался, даже почесал кончик носа, из-за чего я практически заработала инфаркт, ибо параллельно он ещё и совершал очень резкий поворот. — Мои родители очень традиционные, — наконец-то признался он. — Ну, такие… выходцы из советского союза, когда зимой лыжи, а летом дача. Когда всё покупают оптом про запас и обегают все магазины в поисках сахара, который был бы подешевле на тридцать копеек. Но в целом, кажется, вполне адекватные. Оба всю жизнь на заводе проработали, прошли и Крым, и рым… В девяностых выжили за счёт поля с картошкой и подпола, забитого разносолами. — Они мне уже нравятся, — улыбнулась я, неосознанно среагировав на то тепло, с которым Исаев говорил о своей семье. — Я бы на твоём месте не спешил с выводами, — хмыкнул он. — Как только начнут намекать на внуков — беги…