— Это ответ, сударыня, — дрожа, ответила Кэтти. — Не может быть! — вскричала миледи. — Не может быть! Дворянин не мог написать женщине такого письма… — И вдруг она вздрогнула. — Боже мой, — прошептала миледи, — неужели он узнал? — И она замолчала. Она заскрежетала зубами, лицо ее стало пепельно-серым. Она хотела подойти к окну, чтобы вдохнуть свежий воздух, но могла лишь протянуть руку; ноги у нее подкосились, и она упала в кресло. Кэтти решила, что миледи лишилась чувств, и подбежала, чтобы расстегнуть ей корсаж, но миледи быстро встала. — Что вам нужно? — спросила она. — Как вы смеете прикасаться ко мне! — Я думала, сударыня, что вы лишились чувств, и хотела помочь вам, — ответила служанка, смертельно напуганная страшным выражением, появившимся на лице миледи. — Лишилась чувств! Я! Я! Уж не принимаете ли вы меня за какую-нибудь слабонервную дурочку? Когда меня оскорбляют, я не лишаюсь чувств — я мщу за себя, слышите? И она знаком приказала Кэтти выйти. VI МЕЧТА О МЩЕНИИ Вечером миледи приказала ввести к ней д'Артаньяна, как только он придет. Но он не пришел. Наутро Кэтти снова пришла к молодому человеку и рассказала все, что случилось накануне. Д'Артаньян улыбнулся: ревнивый гнев миледи — этого-то он и добивался своим мщением. Вечером миледи была еще более раздражена, чем накануне, и снова повторила приказание относительно гасконца, но, как и накануне, она прождала его напрасно. На следующий день Кэтти явилась к д'Артаньяну, но уже не радостная и оживленная, как в предыдущие два дня, а, напротив, очень грустная. Д'Артаньян спросил бедную девушку, что с ней. Вместо ответа она вынула из кармана письмо и протянула ему. Это письмо было написано рукой миледи, но на этот раз оно было адресовано не графу де Варду, а самому д'Артаньяну. Он распечатал его и прочитал: «Любезный господин д'Артаньян, нехорошо забывать своих друзей, особенно когда впереди долгая разлука. Лорд Винтер и я напрасно прождали вас вчера и третьего дня. Неужели это повторится и сегодня? Признательная вам леди Кларик». — Все вполне понятно, — сказал д'Артаньян, — и я ожидал этого письма. Мои шансы повышаются по мере того, как падают шансы графа де Варда. — Так вы пойдете? — спросила Кэтти. — Послушай, моя дорогая, — сказал гасконец, стараясь оправдать в собственных глазах намерение нарушить слово, данное им Атосу, — пойми, что было бы неблагоразумно не явиться на столь определенное приглашение. Если я не приду, миледи не поймет, почему я прекратил свои посещения, и, пожалуй, догадается о чем-либо… А кто знает, до чего может дойти мщение женщины такого склада… — О боже мой! — вздохнула Кэтти. — Вы умеете представить все в таком свете, что всегда оказываетесь правы, но вы, наверное, опять начнете ухаживать за ней, и если на этот раз вы понравитесь ей под вашим настоящим именем, если ей понравится ваше настоящее лицо, то это будет гораздо хуже, чем в первый раз! Чутье помогло бедной девушке частично угадать то, что должно было произойти дальше. Д'Артаньян успокоил ее, насколько мог, и обещал, что не поддастся чарам миледи. Он поручил Кэтти передать леди Кларик, что как нельзя более благодарен за ее благосклонность и предоставляет себя в ее распоряжение. Однако он не решился написать ей, боясь, что не сумеет так изменить свой почерк, чтобы проницательный взгляд миледи не узнал его. Ровно в девять часов д'Артаньян был на Королевской площади. Должно быть, слуги, ожидавшие в передней, были предупреждены, ибо, как только д'Артаньян вошел в дом, один из них немедленно побежал доложить о нем миледи, хотя мушкетер даже не успел спросить, принимает ли она. — Просите, — сказала миледи коротко, но таким пронзительным голосом, что д'Артаньян услыхал его еще в передней. Лакей проводил его в гостиную. — Меня ни для кого нет дома, — сказала миледи. — Слышите, ни для кого! Лакей вышел. Д'Артаньян с любопытством взглянул на миледи: она была бледна, и глаза ее казались утомленными — то ли от слез, то ли от бессонных ночей. В комнате было не так светло, как обычно, но, несмотря на этот преднамеренный полумрак, молодой женщине не удалось скрыть следы лихорадочного возбуждения, снедавшего ее в последние два дня. Д'Артаньян приблизился к ней с таким же любезным видом, как обычно. Сделав над собой невероятное усилие, она приветливо улыбнулась ему, но эта улыбка плохо вязалась с ее искаженным от волнения лицом. Д'Артаньян осведомился у миледи, как она себя чувствует. — Плохо, — ответила она, — очень плохо. — В таком случае, — сказал д'Артаньян, — я помешал. Вам, конечно, нужен отдых, и я сейчас же уйду. — О нет! — сказала миледи. — Напротив, останьтесь, господин д'Артаньян, ваше милое общество развлечет меня. «Ого! — подумал д'Артаньян. — Она никогда не была так любезна, надо быть начеку». Миледи приняла самый дружеский тон, на какой была способна, и постаралась придать необычайное оживление разговору. Возбуждение, покинувшее ее на короткий миг, вновь вернулось к ней, и глаза ее снова заблестели, щеки покрылись краской, губы порозовели. Перед д'Артаньяном снова была Цирцея, давно уже покорившая его своими чарами. Любовь, которую он считал угасшей, только уснула и теперь вновь пробудилась в его сердце. Миледи улыбалась, и д'Артаньян чувствовал, что он готов погубить свою душу ради этой улыбки. На миг он почувствовал даже нечто вроде угрызений совести. Миледи между тем сделалась разговорчивее. Она спросила у д'Артаньяна, есть ли у него любовница. — Ах! — сказал д'Артаньян самым нежным тоном, на какой только был способен. — Можете ли вы быть настолько жестоки, чтобы предлагать мне подобные вопросы? Ведь с тех пор, как я увидел вас, я дышу только вами и вздыхаю о вас одной! Миледи улыбнулась странной улыбкой. — Так вы меня любите? — спросила она. — Неужели мне надо говорить об этом, неужели вы не заметили этого сами? — Положим, да, но ведь вы знаете, что чем больше в сердце гордости, тем труднее бывает покорить его. — О, трудности не пугают меня! — сказал д'Артаньян. — Меня ужасает лишь то, что невозможно. — Для настоящей любви нет ничего невозможного, — возразила миледи. — Ничего, сударыня? — Ничего, — повторила миледи. «Черт возьми! — подумал д'Артаньян про себя. — Тон совершенно переменился. Уж не влюбилась ли, чего доброго, в меня эта капризная женщина и не собирается ли она подарить мне — мне самому — другой сапфир, вроде того, какой она подарила мнимому де Варду?» Д’Артаньян поспешно пододвинул свой стул к креслу миледи — Послушайте, — сказала она, — что бы вы сделали, чтобы доказать мне любовь, о которой вы говорите? — Все, чего бы вы от меня ни потребовали. Приказывайте — я готов! — На все? — На все! — вскричал д'Артаньян, знавший наперед, что, давая подобное обязательство, он рискует немногим. — Хорошо! В таком случае, поговорим, — сказала миледи, в свою очередь придвигая свое кресло к стулу д'Артаньяна. — Я вас слушаю, сударыня, — ответил он. С минуту миледи молчала, задумавшись и как бы колеблясь, затем, видимо, решилась. — У меня есть враг, — сказала она. — У вас, сударыня? — вскричал д'Артаньян, притворяясь удивленным. — Боже мой, возможно ли это? Вы так прекрасны и так добры! — Смертельный враг. — В самом деле? — Враг, который оскорбил меня так жестоко, что теперь между ним и мной война насмерть. Могу я рассчитывать на вас как на помощника? Д'Артаньян сразу понял, чего хочет от него это мстительное создание.