Гримо и его корзина намного опередили их и уже находились на недосягаемом для пуль расстоянии. Спустя минуту послышалась яростная пальба. — Что это значит? В кого они стреляют? — недоумевал Портос. — Я не слышу свиста ответных пуль и никого не вижу. — Они стреляют в наших мертвецов, — пояснил Атос. — Но наши мертвецы им не ответят! — Вот именно. Тогда они вообразят, что им устроили засаду, начнут совещаться, пошлют парламентера, а когда поймут, в чем дело, они уже в нас не попадут. Вот почему незачем нам спешить и наживать себе колотье в боку. — А, теперь я понимаю! — восхитился Портос. — Ну, слава богу! — заметил Атос, пожимая плечами. Французы, видя, что четверо друзей возвращаются размеренным шагом, восторженно кричали. Снова затрещали выстрелы, но на этот раз пули стали расплющиваться о придорожные камни вокруг наших друзей и зловеще свистеть им в уши. Ларошельцы наконец-то завладели бастионом. — Отменно скверные стрелки! — сказал Атос. — Скольких из них мы уложили? Дюжину? — Если не пятнадцать. — А скольких раздавили? — Не то восемь, не то десять. — И взамен всего этого ни одной царапины! Нет, все-таки… Что это у вас на руке, д'Артаньян? Уж не кровь ли? — Это пустяки, — ответил д'Артаньян. — Шальная пуля? — Даже и не пуля. — А что же тогда? Мы уже говорили, что Атос любил д'Артаньяна, как родного сына; этот мрачный, суровый человек проявлял иногда к юноше чисто отеческую заботливость. — Царапина, — пояснил д'Артаньян. — Я прищемил пальцы в кладке стены и камнем перстня ссадил кожу. — Вот что значит носить алмазы, милостивый государь! — презрительным тоном заметил Атос. — Ах да, в самом деле в перстне алмаз! — вскричал Портос. — Так чего же мы, черт возьми, жалуемся, что у нас нет денег? — Да, правда! — подхватил Арамис. — Браво, Портос! На этот раз действительно счастливая мысль! — Конечно, — сказал Портос, возгордившись от комплимента Атоса, — раз есть алмаз, можно продать его. — Но это подарок королевы, — возразил д'Артаньян. — Тем больше оснований пустить его в дело, — рассудил Атос. — То, что подарок королевы спасет Бекингэма, ее возлюбленного, будет как нельзя более справедливо, а то, что он спасет нас, ее друзей, будет как нельзя более добродетельно, и потому продадим алмаз. Что думает об этом господин аббат? Я не спрашиваю мнения Портоса, оно уже известно. — Я полагаю, — краснея, заговорил Арамис, — что, поскольку этот перстень получен не от возлюбленной и, следовательно, не является залогом любви, д'Артаньян может продать его. — Любезный друг, вы говорите как олицетворенное богословие. Итак, по вашему мнению… — …следует продать алмаз, — ответил Арамис. — Ну хорошо! — весело согласился д'Артаньян. — Продадим алмаз, и не стоит больше об этом толковать. Стрельба продолжалась, но наши друзья были уже на расстоянии, недосягаемом для выстрелов, и ларошельцы палили только для очистки совести. — Право, эта мысль вовремя осенила Портоса: вот мы и дошли. Итак, господа, ни слова больше обо всем этом деле. На нас смотрят, к нам идут навстречу и нам устроят торжественный прием. Действительно, как мы уже говорили, весь лагерь пришел в волнение: более двух тысяч человек были, словно на спектакле, зрителями благополучно окончившейся смелой выходки четырех друзей; о настоящей побудительной причине ее никто, конечно, не догадывался. Над лагерем стоял гул приветствий: — Да здравствуют гвардейцы! Да здравствуют мушкетеры! Г-н де Бюзиньи первый подошел, пожал руку Атосу и признал, что пари выиграно. За де Бюзиньи подошли драгун и швейцарец, а за ними кинулись и все их товарищи. Поздравлениям, рукопожатиям, объятиям и неистощимым шуткам и насмешкам над ларошельцами не было конца. Поднялся такой шум, что кардинал вообразил, будто начался мятеж, и послал капитана своей гвардии Ла Удиньера узнать, что случилось в лагере. Посланцу в самых восторженных выражениях рассказали обо всем происшествии. — В чем же дело? — спросил кардинал, когда Ла Удиньер вернулся. — А в том, ваша светлость, что три мушкетера и один гвардеец держали пари с господином де Бюзиньи, что позавтракают на бастионе Сен-Жерве, и за этим завтраком продержались два часа против неприятеля и уложили невесть сколько ларошельцев. — Вы узнали имена этих трех мушкетеров? — Да, ваша светлость. — Назовите их. — Это господа Атос, Портос и Арамис. «Все те же три храбреца!» — сказал про себя кардинал. — А гвардеец? — Господин д'Артаньян. — Все тот же юный хитрец! Положительно необходимо, чтобы эта четверка друзей перешла ко мне на службу. Вечером кардинал, беседуя с г-ном де Тревилем, коснулся утреннего подвига, который служил предметом разговоров всего лагеря. Г-н де Тревиль, слышавший рассказ об этом похождении из уст самих участников, пересказал его со всеми подробностями его высокопреосвященству, не забыв и эпизода с салфеткой. — Отлично, господин де Тревиль! — сказал кардинал. — Пришлите мне, пожалуйста, эту салфетку, я велю вышить на ней три золотые лилии и вручу ее в качестве штандарта вашим мушкетерам. — Ваша светлость, это будет несправедливо по отношению к гвардейцам, — возразил г-н де Тревиль, — ведь д'Артаньян не под моим началом, а у Дезэссара. — Ну так возьмите его к себе, — предложил кардинал. — Раз эти четыре храбреца так любят друг друга, им по справедливости надо служить вместе. В тот же вечер г-н де Тревиль объявил эту приятную новость трем мушкетерам и д'Артаньяну и тут же пригласил всех четверых на следующий день к себе на завтрак. Д'Артаньян был вне себя от радости. Как известно, мечтой всей его жизни было сделаться мушкетером. Трое его друзей тоже очень обрадовались. — Честное слово, у тебя была блестящая мысль, — сказал д'Артаньян Атосу, — и ты оказался прав: мы снискали там славу и начали очень важный для нас разговор… — …который мы сможем теперь продолжить, не возбуждая ни в ком подозрения: ведь отныне, с божьей помощью, мы будем слыть кардиналистами. В тот же вечер д'Артаньян отправился к г-ну Дезэссару выразить ему свое почтение и объявить об оказанной кардиналом милости. Когда Дезэссар, очень любивший д'Артаньяна, узнал об этом, он предложил юноше свои услуги: перевод в другой полк был сопряжен с большими расходами на обмундирование и снаряжение. Д'Артаньян отказался от его помощи, но, воспользовавшись удобным случаем, попросил Дезэссара, чтобы тот велел оценить алмаз, и отдал ему перстень, прося обратить его в деньги. На следующий день, в восемь часов утра, лакей Дезэссара явился к д'Артаньяну и вручил ему мешок с золотом, в котором было семь тысяч ливров. Это была цена алмаза королевы. XVIII СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО Атос нашел подходящее название: семейное дело. Семейное дело не подлежало ведению кардинала; семейное дело никого не касалось; семейным делом можно было заниматься на виду у всех.