Малыш тоже знал Филле и Рулле. Это были самые отпетые хулиганы и воры во всём Вазастане. Они тащили всё, что плохо лежало. Словно сороки. Поэтому Карлсон их звал «хулиганы-сороканы». Год назад они как-то вечером забрались в квартиру Свантесонов, чтобы обокрасть её, но Карлсон тогда поиграл с ними в привидения и так их напугал, что они это, верно, и по сей день не забыли. Даже серебряной ложечки им не удалось унести. Когда Карлсон услышал вопли Филле и Рулле в мансарде, он решил вмешаться. – Я думаю, сейчас самое время их немного попугать, – сказал он. – А не то мои хулиганы-сороканы отправятся на охоту за чужими вещами. И они двинулись по скату крыши к мансарде жуликов. Малыш не предполагал, что можно так ловко прыгать на коротких толстых ногах: угнаться за Карлсоном было просто невозможно, тем более Малышу, который не так уж часто прыгал по крышам, но он изо всех сил старался не отстать от своего друга. – Хулиганы-сороканы отвратительные типы, – сказал Карлсон, перепрыгивая с выступа на выступ. – Когда я себе что-нибудь беру, я всегда плачу за это пять эре, потому что я самый честный на свете. Но скоро у меня кончится запас пятиэровых монеток, и что я тогда буду делать, если мне захочется что-нибудь себе взять?.. Просто не знаю… Окно мансарды Филле и Рулле было открыто, хоть и завешено занавеской. Крик там стоял невообразимый. – Давай поглядим, чего это они так развеселились, – сказал Карлсон, отодвинул занавеску и заглянул в комнату. Потом он пустил на своё место Малыша. И Малыш увидел Филле и Рулле. Они расположились прямо на полу, а перед ними была разложена газета. Видимо, в такое неистовство их приводило то, что они читали. – Отхватить десять тысяч просто так, за здорово живёшь, представляешь! – орал Рулле. – И к тому же летает он здесь, у нас, в Вазастане! Поздравь меня с праздником, Рулле! – орал Филле и корчился от смеха. – Послушай, Филле, – сказал Рулле, – я знаю одного парня, которому охота получить десять тысяч крон, ха-ха-ха! Когда Малыш понял, о чём они говорят, он побледнел от страха, но Карлсон только захихикал. – А я знаю одного парня, которому охота позабавиться, – сказал он и вытащил пистолетик. Выстрел прогремел по крыше. – Откройте, полиция! – произнёс Карлсон строгим голосом. Рулле и Филле вскочили как встрёпанные. – Нулле, рас нет! – закричал Филле. Он хотел сказать: «Рулле, нас нет», но когда он пугался, он всегда путал буквы в словах. – Ксорее в робгарде! – скомандовал он, и они оба спрятались в гардеробе и притворили за собой створку, словно их и не было вовсе. – Филле и Рулле нет дома, они просили передать, что их нет, они ушли! – раздался вдруг испуганный голос Филле. Карлсон и Малыш вернулись назад и снова уселись на крыльце, но Малышу уже не было так весело, как прежде: он думал о том, как трудно обеспечить безопасность Карлсона, особенно когда рядом живут такие типы, как Рулле и Филле. А тут ещё в доме будут фрёкен Бок и дядя Юлиус… ах да, он ведь совсем забыл рассказать об этом Карлсону! – Слушай, Карлсон… – начал Малыш. Но Карлсон его не слушал. Он вовсю уплетал булочки и запивал их соком из маленького голубенького стаканчика, который прежде принадлежал Малышу, – он подарил его Карлсону три месяца тому назад на его прошлый день рождения. Карлсон держал стаканчик обеими руками, как держат маленькие дети, а когда всё выпил, стал его катать по полу, тоже как это делают маленькие дети. – Ой! – вырвалось у Малыша, потому что это был маленький голубой стаканчик и ему не хотелось, чтобы он разбился. Но он и не разбился: Карлсон очень ловко придерживал его большими пальцами ног. Дело в том, что Карлсон снял башмаки и из его драных носков в красную полоску торчали большие пальцы. – Послушай, Карлсон… – снова начал Малыш. Но Карлсон его тут же перебил: – Вот ты умеешь считать. Прикинь-ка, сколько стоят мои большие пальцы, если всего меня оценили в десять тысяч крон. Малыш рассмеялся: – Не знаю. Ты что, продавать их собираешься? – Да, – сказал Карлсон. – Тебе. Уступлю по дешёвке, потому что они не совсем новые. И, пожалуй… – продолжал он, подумав, – не очень чистые. – Глупый, – сказал Малыш, – как же ты обойдёшься без больших пальцев? – Да я и не собираюсь обходиться, – ответил Карлсон. – Они останутся у меня, но будут считаться твоими. А я их у тебя вроде как одолжил. – Карлсон положил свои ноги Малышу на колени, чтобы Малыш мог убедиться, насколько хороши его большие пальцы, и убеждённо сказал: – Подумай только, всякий раз, как ты их увидишь, ты скажешь самому себе: «Эти милые большие пальцы – мои». Разве это не замечательно? Но Малыш решительно отказался от такой сделки. Он просто пообещал отдать Карлсону свои пятиэровые монетки – все, что лежали в его копилке. Ему не терпелось рассказать Карлсону то, что он должен был рассказать. – Послушай, Карлсон, – сказал он, – ты можешь отгадать, кто будет за мной присматривать, когда мама и папа отправятся путешествовать? – Я думаю, лучший в мире присмотрщик за детьми, – сказал Карлсон. – Ты что, имеешь в виду себя? – на всякий случай спросил Малыш, хотя и так было ясно, что Карлсон имел в виду именно это. И Карлсон кивнул в подтверждение. – Если ты можешь мне указать лучшего присмотрщика, чем я, получишь пять эре. – Фрёкен Бок, – сказал Малыш. Он боялся, что Карлсон рассердится, когда узнает, что мама вызвала фрёкен Бок, когда лучший в мире присмотрщик за детьми находился под рукой, но, странным образом, Карлсон, напротив, заметно оживился и просиял. – Гей-гоп! – Вот и всё, что он сказал. – Гей-гоп! – Что ты хочешь сказать этим «гей-гоп»? – с каким-то смутным беспокойством спросил Малыш. – Когда я говорю «гей-гоп», то я и хочу сказать «гей-гоп», – заверил Карлсон Малыша, но глаза его подозрительно заблестели. – И дядя Юлиус тоже приедет, – продолжал Малыш. – Ему нужно посоветоваться с доктором и лечиться, потому что по утрам у него немеет тело. И Малыш рассказал Карлсону, какой тяжёлый характер у дяди Юлиуса и что он проживёт у них всё время, пока мама и папа будут плавать на белом пароходе, а Боссе и Бетан разъедутся на каникулы кто куда. – Уж не знаю, как всё это получится, – с тревогой сказал Малыш. – Гей-гоп! Они проведут две незабываемые недели, поверь мне, – сказал Карлсон. – Ты про кого? Про маму и папу или про Боссе и Бетан? – спросил Малыш. – Про домомучительницу и дядю Юлиуса, – объяснил Карлсон. Малыш ещё больше встревожился, но Карлсон похлопал его по щеке, чтобы ободрить. – Спокойствие, только спокойствие! Мы с ними поиграем, очень мило поиграем, потому что мы с тобой самые милые в мире… Я-то во всяком случае. И он выстрелил над самым ухом Малыша, который от неожиданности даже подпрыгнул на месте. – И бедному дяде Юлиусу не придётся лечиться у доктора, – сказал Карлсон. – Его лечением займусь я. – Ты? – удивился Малыш. – Да разве ты знаешь, как надо лечить дядю Юлиуса? – Я не знаю? – возмутился Карлсон. – Обещаю тебе, что он у меня в два счёта забегает, как конь… Для этого есть три процедуры. – Какие такие процедуры? – недоверчиво спросил Малыш. – Щекотание, разозление и дуракаваляние, – серьёзно сказал Карлсон. – Никакого другого лечения не потребуется, ручаюсь! А Малыш с тревогой глядел вниз, потому что из многих окон стали высовываться головы – видно, люди хотели выяснить, кто это стреляет. И тут он заметил, что Карлсон снова заряжает пистолетик. – Не надо, Карлсон, прошу тебя, – взмолился Малыш. – Не стреляй больше! – Спокойствие, только спокойствие, – сказал Карлсон. – Послушай, – продолжил он, помолчав, – я вот сижу и обдумываю одну вещь. А как по-твоему, может ли домомучительница тоже страдать онемением тела? Но прежде чем Малыш успел ответить, Карлсон, ликуя, поднял руку с пистолетом над головой и выстрелил. Резкий звук прокатился по крышам и замер. В соседних домах загудели голоса: то испуганные, то сердитые, а кто-то крикнул, что нужно вызвать полицию. Тут Малыш совсем вышел из себя. Но Карлсон сидел с невозмутимым видом и жевал булочку, уже последнюю. – Чего это они там расшумелись? – недоумевал он. – Разве они не знают, что у меня сегодня день рождения? Он проглотил последний кусочек булочки и запел песню, милую песенку, которая так хорошо звучала летним вечером. – Пусть всё кругом Горит огнём, А мы с тобой споём: Ути́, боссе́, буссе́, бассе́, Биссе́, и отдохнём.