– Нет, – возразил он. – Если считать это предложение донкихотством, а именно так я к нему отношусь, то вряд ли я смогу быть убедительным. Оставляю это тебе. – Глубоко признателен, – заверил я его. – Если я откажусь, то не скоро узнаю, чем все закончилось, так что пойду вам навстречу. Я согласен. Я попробую это сделать. – Вот и хорошо. Наметим план после обеда, а завтра утром ты… Они не дали ему договорить, вскочив с места. Они не могут ждать до завтра, им нужно знать немедленно. Они высказали все Вулфу, потом обратились ко мне. Зачем откладывать? Почему не сейчас? Я реагирую на эмоциональные всплески иначе, чем Вулф, и легко утихомирил их, согласившись. – Вот и хорошо, – сказал Вулф, что было благородно с его стороны. – Но вам придется изложить ваши условия в письменном виде, в двух экземплярах, подписанных вами, мистер Обри, и… э-э… вами, мадам. Вы должны подписать его как Кэролайн Карноу. Арчи! Внизу, слева, напечатай «Принято» и двоеточие. Нужно быть идиотом, чтобы не подписать такое соглашение, но, возможно, было бы неосторожно сообщать ему об этом заранее. Пожалуйста, Арчи, достань свой блокнот. Я повернулся и достал из ящика стола блокнот. Глава 2 Поднявшись на двадцать третий этаж в отеле «Черчилль», я энергично, хотя и не нахально постучал костяшками пальцев в дверь номера 2318. Наши новые клиенты вознамерились было дожидаться от меня известий, разбив бивак в кабинете у Вулфа, но я объяснил, что им лучше быть у меня под рукой на случай неожиданного развития событий, если вдруг эти события потребуют их личного присутствия, а потому в этот момент они сидели внизу, в баре «Тюльпан», и, как я надеялся, еще не надрались. Серьезные передряги обычно влияют на людей таким образом, что те либо едят чересчур мало, либо пьют чересчур много, либо делают и то и другое. Я постучал еще раз и стучал громче и дольше. По пути в отель, сидя в такси, я выяснил еще кое-какие подробности о Сидни Карноу, по крайней мере о том Сидни Карноу, каким он был три года назад. На деньги он смотрел довольно высокомерно, однако не тратил наследство налево и направо. Насколько Кэролайн могла судить, он вообще его не тратил. Но с ней был заботлив, удовлетворяя все ее скромные требования и даже предвосхищая их. В такой информации не было ничего, за что можно было бы зацепиться, зато она сказала еще кое-что. Ключевыми словами были «эгоцентрик», что было в нашем случае плохо, и «гордость», что было хорошо. Если у парня действительно есть гордость, а не просто прикрытие чего-то, что не хотелось бы вытаскивать на свет, то и прекрасно. Ни один мужчина, в котором есть гордость, не пожелает завтракать с женщиной, готовой отдать почти миллион баксов за право каждый день завтракать с другим. Я решил придерживаться этой линии, но в словах быть осторожным, пока сам не пойму, что он за тип. Выяснение, впрочем, явно откладывалось, так как на стук никто не ответил. Я, не желая услышать красноречивый отказ, не позвонил заранее, чтобы назначить встречу. И теперь решил спуститься и посоветовать клиентам набраться терпения на десять минут или, может, на десять часов, взять себе сэндвич и стакан молока, а потом попробовать еще раз, но не успел я отвернуться от двери, как моя рука машинально тронула ручку, повернула ее, нажала, и дверь открылась. Секунду я постоял на пороге, потом приоткрыл на фут шире, просунул голову в щель и позвал: – Мистер Карноу! Карноу! Никакого ответа. Я распахнул дверь и вошел. Не считая света, который падал из коридора, в номере была полная темнота, и я, вероятно, в конце концов развернулся бы и закрыл за собой дверь, если бы не мой нюх. Когда он подсказал, что тут попахивает чем-то очень знакомым, я пару раз дернул носом и, убедившись в его правоте, нащупал на стене выключатель, включил свет и вернулся в комнату. На полу возле открытой двери навзничь, раскинув руки, лежал человек. Невольно я сделал к нему шаг, но тут же вернулся к двери, закрыл ее изнутри и только тогда подошел к покойнику. Выглядел он так, как, судя по описанию Кэролайн, должен был выглядеть Сидни Карноу. Он был в одежде, но без пиджака и галстука. Я присел рядом на корточки, просунул руку ему под рубашку и затаил дыхание – полная тишина. Оторвал от половика пару ниток и поднес к его носу – никакого шевеления. Прихватил большим и указательным пальцем ресницы на правом глазу и потянул вниз веко – веко подалось с трудом и вверх не поднялось. Я взял его за руку и хорошенько надавил на ноготь, ноготь побелел и остался белым, когда я убрал палец. Собственно говоря, все это я проделывал зря, достаточно было проверить температуру под рубашкой. Я выпрямился, постоял, глядя на него сверху вниз. Это был, без сомнения, Карноу. Мои наручные часы показывали 19:22. В открытой двери позади тела, в ванной, поблескивали фаянс и кафель, и еще два предмета, ради которых я, аккуратно обогнув его отброшенную руку, подошел и снова присел на корточки, чтобы рассмотреть их получше. Одним был армейский кольт 45-го калибра. Я к нему не притронулся. Вторым был ком из банных полотенец, а вот к нему я притронулся. Увидев дыру с обожженными краями и черными пороховыми пятнами, я понял, что стреляли через полотенца, чтобы заглушить звук выстрела. На теле я не увидел следа от пули, а чтобы найти входное или выходное отверстие, пришлось бы его перевернуть, но это было ни к чему. Я встал и, чтобы лучше сосредоточиться, закрыл глаза. У меня есть одна давняя привычка: не касаться дверной ручки, если я вхожу туда, куда меня не звали. Не нарушил ли я ее в этот раз? Я решил, что нет. Не коснулся ли выключателя? Снова – нет, я включил свет костяшками. Мог ли я оставить отпечатки еще на чем-то? Не мог. Я подошел к выключателю и выключил свет, как и включил, костяшками. Достал из кармана носовой платок, взялся через него за ручку, открыл дверь, закрыл, вызвал лифт, спустился в холл, нашел телефонную будку и набрал номер. Ответил мне Фриц. Я сказал, что мне нужен Вулф. Фриц был потрясен. – Арчи, он же обедает! – Ага, знаю. Скажи, что меня поймали людоеды и вот-вот сделают из меня бифштекс, и на этом стой. Прошло целых две минуты, прежде чем я услышал негодующий голос Вулфа: – В чем дело, Арчи? Все в порядке? – Никак нет, сэр. Не в порядке. Звоню из телефона-автомата в холле «Черчилля». Я отправил клиентов в бар, поднялся в номер Карноу, обнаружил, что дверь не заперта, и вошел. Карноу там на полу мертвый, застрелен из армейского кольта. Кольт лежит рядом, но это не самоубийство, стреляли через полотенца. Как же я теперь заработаю свои пять тысяч? – Черт побери, во время обеда! Если вы думаете, что за этим возгласом что-то стояло, то ошибаетесь. Знаю я этого гения. Он сказал именно то, что думал. Я проигнорировал его слова. – Следов в номере я не оставил, – сообщил я, – никто меня не видел, так что мы вольны поступать как угодно. Знаю, вам трудно говорить с набитым ртом, но… – Помолчи! – Пауза длилась четыре секунды, потом он спросил: – Смерть наступила в последние полтора часа? – Нет. Я проверил кожу на груди. Начала холодеть. – Не заметил ничего подозрительного? – Нет. Я пробыл в номере минуты три. Спешил прервать ваш обед. Могу вернуться, и начнем сначала. – Нет! – резко сказал он. – Мы ничего не выиграем, если оттянем обнаружение. Скажу Фрицу, чтобы анонимно позвонил в полицию. Привези сюда мистера Обри и миссис Карноу… Они там поели? – Может быть, именно этим сейчас и занимаются. Я за тем их туда и отправил. – Проследи, чтобы поели, и под каким-нибудь предлогом доставь сюда. Предлог придумай. – Не сообщать им? – Нет. Я сам расскажу. Через час десять пусть будут здесь… не раньше. Я только что сел за стол, а тут ты. – Он повесил трубку. Миновав холл, я прошел по одному из коридоров «Черчилля», длинных, просторных, роскошных коридоров, и возле входа в бар под названием «Тюльпан» меня остановил мой давний знакомый Тим Эвартс, который работал там детективом, хотя должность его они называют иначе. Тим хотел было потрепаться, но я отказался. Если бы он знал, что в одном из его номеров я нашел труп и забыл об этом сказать, то не вел бы себя так дружелюбно. В этот час довольно большой бар заполнен был посетителями только наполовину. Наши клиенты сидели через зал в углу, а когда я подошел к столику и Обри встал, чтобы пододвинуть мне стул, я поставил обоим отлично за поведение. Я знаю, что они с ума сходили от беспокойства, дожидаясь меня с результатами, но ни словом меня не поторопили. Я сел, посмотрел на их полные ожидания лица и сказал: – На мой стук никто не ответил. Придется попробовать еще раз. А пока давайте-ка поедим. Я совершенно ясно видел, как у них изменилось выражение лиц, но это было обычное, нормальное разочарование, и ничего больше. – Я не могу сейчас есть, – измученно произнесла Кэролайн. – Очень советую, – твердо сказал я. – Я не говорю про плотную еду, но как насчет куска дыни или бутерброда с осетриной? Это тут есть. Поедим, и я поднимусь еще раз, а если он не вернется, тогда решим, как быть. Не торчать же здесь всю ночь. – Он может появиться в любую минуту, – предположил Обри. – Или может прийти, а потом снова уйти. Не лучше ли ждать его на этаже? – Не на пустой желудок, – твердо ответил я. – И готов спорить, миссис… Как же вас называть? – Ах, зовите меня Кэролайн. – Готов поспорить, вы не ели толком всю эту неделю. А силы нужны, так что вам лучше подзаправиться. Это были неприятные полчаса. Она действительно кое-что съела, а Обри умял сэндвич с индейкой и хороший кусок сыра, но ей с трудом удавалось скрыть, что в ее глазах я свинья хладнокровная, а то, что уже через несколько минут думал обо мне Обри, было написано у него на лбу. Перекус прошел в мрачном молчании. Я допил кофе, велел им сидеть тихо, поднялся, вышел в коридор, прошел в мужской туалет, заперся в кабинке на случай, если туда войдет Обри, и просидел там четверть часа. Затем вернулся в бар, подошел к ним и сказал: – Никого нет. Я позвонил мистеру Вулфу, у него возникла одна идея, и он хочет видеть нас у себя. Идемте. – Нет, – заявила Кэролайн. – Зачем? – спросил Обри. – Когда у мистера Вулфа возникает идея и он хочет, чтобы я выслушал его, я иду ему навстречу. Так что мне пора. Можете остаться здесь и страдать дальше, а можете поехать со мной. Выбирайте. Судя по выражению их лиц, нетрудно было догадаться, что теперь они думают, что Вулф мошенник, а я болван, но выбор у них был небольшой: расторгнуть сделку и отправляться на поиски еще кого-нибудь, кто согласился бы им помогать, или поехать со мной, потому они сдались. Обри расплатился, мы вышли из бара, и я повел их по коридору налево, где есть выход на боковую улицу, чтобы не проходить через главный холл. Там наверняка уже находился кто-нибудь из моих старых знакомых, откликнувшихся на анонимный звонок в полицейское управление, а насколько я понял из парочки их замечаний, сказанных между собой, Обри в «Черчилле» знали. Швейцар, который поймал для нас такси, назвал их по имени. Нашу дверь я открыл своим ключом, мы вошли, после чего я запер ее и закрыл на задвижку и на цепочку. По пути в кабинет я посмотрел на свое запястье: на часах было 20:35. Я не совсем дотянул до назначенных часа и десяти минут, как хотел Вулф, но – почти. Он появился на пороге столовой, наискосок от кабинета через коридор, постоял там, ожидая, пока я их не впущу, после чего вошел сам, и лицо у него было темным, как кофе, который он только что прихлебывал из чашечки. Вулф подошел к столу, погрузился в свое огромное кресло и рявкнул на них: – Прошу вас, сядьте. Они остались стоять. – Что за идея такая пришла вам в голову? – с вызовом спросил Обри. – Гудвин привез нас послушать. – Сядьте, пожалуйста, – холодно повторил Вулф. – Я привык смотреть в лицо, когда разговариваю с человеком, особенно если подозреваю, что мне морочат голову, а шея у меня не резиновая. По его тону было понятно, что у него есть серьезная причина так говорить. Кэролайн робко двинулась к красному кожаному креслу и села на краешек. Обри плюхнулся в желтое и посмотрел Вулфу в глаза. – Подозреваете? – спокойно спросил он. – Кого? В чем? – Думаю, кто-то из вас сегодня виделся и разговаривал с мистером Карноу. Возможно, вы оба. – Почему вы так решили? – Об этом позже. Отвечу ли я на ваш вопрос и когда – зависит от вас. Полной откровенности от вас никто не ждал, но, если вы собираетесь нанять человека, в какой-то мере она должна присутствовать. Когда и где вы виделись с мистером Карноу и о чем беседовали? – Нигде и никогда. Я уже говорил. А в чем дело? Вулф повернул голову к Кэролайн: – Значит, это были вы, мадам? Кэролайн смотрела на него, наморщив лоб: