– Тело обнаружил я? – Нет, конечно. С какой стати? – Ни с какой. Обо мне не беспокойтесь, вернусь поздно. Я вышел из кабинета и надел шляпу. Глава 3 Поскольку я не горел желанием оказать помощь убойному отделу Западного Манхэттена, а вечер был в самый раз для прогулки, то решил те пятнадцать кварталов, которые отделяли нас от Двадцатой улицы, пройти пешком и по пути кое-что сделать. Займись я этим у нас, Вулф принял бы вид оскорбленного достоинства, хотя знал не хуже меня, что, когда твое имя появляется в газете, это всегда хорошо, если, конечно, это не колонка некрологов. А потому я зашел в аптеку на углу Десятой авеню и там в телефонной будке набрал номер «Газетт» и попросил позвать Лона Коэна. – Дай на первой полосе, – сказал я ему. – Если тебе не нужно, продам новость в «Таймс». Может, ты и без меня знаешь? Днем к Ниро Вулфу приходили Пол Обри и его жена – для посторонних миссис Сидни Карноу. Я с ними кое-куда съездил, потом привез обратно, к мистеру Вулфу, а пятнадцать минут назад явился сержант Пэрли Стеббинс и увел их. Может, даже знаешь, что Карноу застр… – Ну, знаю. А остальное где? Хочешь сбыть мне патоку, которую слизал со своих пальцев? – Никакой патоки. Стопроцентная прямая доставка. Я только хочу, чтобы в газете появилось имя моего работодателя. А мое пишется: А-Р-Ч… – Это я тоже знаю. Кто еще знает? – От меня – никто. Только ты, сынок. – Чего они хотели от Вулфа? Конечно, этого вопроса следовало ожидать. Дайте газетчику строчку – и он захочет колонку. В конце концов я убедил его, что на сегодня достаточно, и продолжил свой путь. В убойном отделе на Западной Двадцатой улице я попытался попасть к лейтенанту Роуклиффу, чтобы снова его позлить, как в прошлый раз, до икоты, но мне достался выпускник колледжа по имени Айзенштадт, злить которого не имело смысла. Этому нужны были только факты, и я выложил ему факты, естественно умолчав о визите в номер. Беседа наша заняла меньше часа, включая время на перепечатку показаний и процедуру подписи, а настойчивое приглашение подождать инспектора Кремера я отклонил. Я сообщил ему еще один важный факт: я благонамеренный гражданин, во всяком случае в ладах с законом, мой адрес полиция знает и найти меня в случае надобности может. Когда я вернулся домой, Вулф, позевывая, читал книгу. Зевал он нарочно. Он хотел дать мне понять, что утрата гонорара в пять тысяч зеленых не повод злиться. Выбор мне остался такой: или позлить его, или идти спать. То и другое было одинаково заманчиво, потому я подбросил четвертак и поймал в ладонь. Вулф не спросил, чего ради я бросаю монету, так как решил, будто я этого жду. Выпал орел, и я сказал ему, что о беседе в убойном отделе докладывать нечего, пожелал спокойной ночи и поднялся по лестнице в свою комнату. Утром в кухне за завтраком, когда Фриц поставил передо мной тарелку с горячими, только что со сковородки, блинчиками и положил газету, я прочел статью и увидел, что вчера дал Лону не строчку, а две. Он выжал из моих слов все возможное, и теперь это был эксклюзив. Кроме той информации, которую предоставил я, он добавил кучу сведений, например, что у Карноу есть тетка Маргарет, по мужу миссис Реймонд Сэвидж, а нее есть сын Ричард и дочь Энн, которая вышла замуж за некого Нормана Хорна. Была фотография Энн и другая, с Кэролайн, не очень хорошая. По утрам я редко вижусь с Вулфом раньше одиннадцати, когда он спускается из оранжереи, а в то утро вообще его не видел. В начале одиннадцатого позвонил сержант Стеббинс и пригласил меня заглянуть при первой возможности к окружному прокурору. Я не чувствую вины за то, что организовал эту возможность за четыре минуты: взвесил на руке пачку бумаг, ждавшую перепечатки, позвонил наверх Вулфу, снял с вешалки шляпу и ушел, так как был шанс встретиться с нашими бывшими клиентами, а они, может быть, уже начали понимать, что этого Вулфа им все-таки не хватает. Зря я торопился. В большой приемной, которая находится на последнем этаже в доме номер 155 по Леонард-стрит, я просидел на жестком деревянном стуле, дожидаясь, пока меня позовут, чуть ли не полчаса. Я уже собирался встать и подойти к окошку, чтобы сказать далеко не юной особе, что могу ждать еще три минуты, но тут из внутреннего коридора появилась другая особа. Она была много моложе, и я решил не спешить с ультиматумом. То, как она двигалась, заслуживало изучения, лицо – глубокого аналитика, а одежда – подробной инвентаризации, и либо ее звали Энн Сэвидж-Хорн, либо «Газетт» нашла не ту фотографию. Она заметила, как я разглядываю ее, и ответила тем же – открыто, при этом немного наклонив голову набок. Подошла и села на стул рядом со мной, посмотрев в лицо таким прямым взглядом, какого ждешь разве что от королевы или от шлюхи. Тут я раскрыл рот. – Что у вас украли? – спросил я. – Кролика? Она улыбнулась, и от ее улыбки я почти ослеп. – С чего вы решили, будто пошлость – лучший подход? – ответила она вопросом на вопрос. – Это не подход, я пошляк с рождения. Когда я увидел в газете вашу фотографию, мне стало интересно, какой у вас голос, и я захотел его услышать. Скажите еще что-нибудь. – О, так вы умеете льстить. – Стараюсь выглядеть отесанным. Меня зовут Гудвин, Арчи Гудвин. – Гудвин? – Она слегка нахмурилась, затем лоб разгладился. – Ну конечно! Ваша фотография была в той же заметке, если это вы. Вы работаете на Ниро Вулфа? – Когда доходит до дела, я практически и есть Ниро Вулф. Где вы были вчера днем с одиннадцати минут третьего до без восемнадцати минут шесть вечера? – Дайте подумать. Гуляла в парке с ручным фламинго. Если вы думаете, что это не алиби, то ошибаетесь. Мой фламинго умеет разговаривать. Спросите еще что-нибудь. – Умеет ли ваш фламинго определять, сколько времени? – Конечно. У него на шее наручные часы. – Как же он их видит? – Я знала, что вы об этом спросите, – кивнула она. – Его научили завязывать шею узлом… обыкновенным простым узлом… и когда он так делает, часы как раз… Ну как, мама? – Она вдруг вскочила со стула и двинулась к двери. – Как, все без наручников? Ее мать, тетка Сидни Карноу по имени Маргарет, вышедшая из коридора во главе небольшой процессии, была очень большая – как две Энн и больше, чем половина Ниро Вулфа. Она была большая не только в объеме, но и всеми частями лица, каждая из которых была намного крупнее номинала. Рядом с Маргарет шел худощавый молодой человек, по сравнению с ней просто хрупкий, в очках в черной оправе, за ними появились двое мужчин, один из которых, судя по явному сходству с матерью, наверняка был Ричард, брат Энн, а второй, высокий и гибкий, привлекал взгляд внешностью, какую любая женщина в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет назвала бы незаурядной. Пока я делал этот быстрый осмотр, дрессировщица фламинго сказала: – Мама, это мистер Гудвин. Тот самый Арчи Гудвин, который вчера приезжал в «Черчилль» вместе с Кэролайн и Полом. Он тут меня допрашивал. Мистер Гудвин, это моя мама, мой брат Дик, мой муж Норман Хорн… Нет, не этот, это Джим Биб, знаток законов, способный обойти все законы. Вот мой муж. – Тот, что был с незаурядной внешностью, протиснулся между ними и оказался с ней рядом, а она продолжила: – Вы же знаете, как меня разочаровал окружной прокурор, который был убийственно вежливым, но мистер Гудвин совсем другой. Вот он решил устроить мне допрос третьей степени… Я имею в виду, хотел меня пытать. У него такой вид, что я наверняка не выдержу и все расскажу… Муж мягко, но решительно накрыл ей рот ладонью, остановив этот поток. – Ты слишком много болтаешь, дорогая, – снисходительно сказал он. – У нее такое чувство юмора, – объяснила тетя Маргарет. – Но все же, Энн, дорогая, сейчас это неуместно, когда бедный Сидни зверски убит. Зверски! – Что за ерунда! – резко сказал Дик Сэвидж. – Зверски, – не сдалась его мать. – Убийство – это всегда зверство. – Разумеется, – согласился он, – но мы похоронили Сида почти три года назад, а ожил он меньше двух недель, мы даже встретиться не успели, так чего ты хочешь? – Полагаю, – вклинился адвокат Биб, чей тонкий, высокий голос идеально подходил к его фигуре, – не стоит обсуждать на публике семейные дела. Мы уходим? – Не могу, – заявила Энн. – Мистер Гудвин намерен измотать меня и сломать. Посмотрите в его суровые серые глаза. Посмотрите на его челюсть. – Ну же, дорогая, – нежно произнес Норман Хорн, взял ее за локоть и повел к двери. Остальные двинулись следом, Биб – последним. Никто даже не заикнулся о том удовольствии, какое им доставила встреча со мной, и только адвокат, проходя мимо меня, одарил прощальным кивком. Пока я стоял и смотрел, как за ними закрывается дверь, раздался голос немолодой особы: – Мистер Мандельбаум примет вас, мистер Гудвин. Только у двух помощников окружного прокурора ранг соответствовал угловым кабинетам, и Мандельбаум среди них не числился. Его дверь в середине коридора была открыта, и когда я туда вошел, то изрядно удивился. Мандельбаум был за столом, а напротив, на одном из двух стульев, уместившихся в этой маленькой комнате, сидел большой, крепкий парень, с седеющими волосами, с широким красным лицом и серыми глазами, взгляд которых не выдерживали детки и покрепче, чем миссис Норман Хорн. Прежде чем называть мои глаза суровыми, ей следовало бы познакомиться с инспектором Кремером из отдела по расследованию убийств. – Я польщен! – произнес я с чувством и принял приглашение Мандельбаума занять третий стул. – Посмотри на меня! – приказал Кремер. Я повиновался, приподняв брови, что всегда его раздражало. – Я опаздываю на встречу, – сказал он, – так что буду краток. Я только что встретился с Вулфом. Конечно, он подтверждает все, что ты сказал, и говорит, что клиента у него нет. Я прочел твои показания. Скажу честно, у нас нет доказательств того, что ты входил в этот гостиничный номер. – Теперь снова можно дышать, – заметил я. – Ну да. Когда больше не сможешь, аппетит у меня не пропадет. Признаю, доказательств нет… пока нет… Но, черт возьми, я прекрасно знаю, что ты туда входил! Информацию о трупе в номере сообщил нам по телефону голос, который был явно изменен. Ты не станешь отрицать, что я отлично знаю, как ты ведешь себя в таких ситуациях. – Ясное дело. Быстро, храбро и умно. – Я сказал просто: знаю. Ты велел Обри и миссис Карноу сидеть внизу в баре, сам поднялся наверх, постучал, но никто не ответил. В такой ситуации не дам ни одного шанса против тысячи, что ты ушел, не потрогав ручку. – Значит, я так и должен был сделать. – Ты так и сделал? Я не терял ни головы, ни терпения. – Но я мог и не сделать. – Мог. Только, конечно, сделал. Обнаружил, что дверь не заперта. Тогда ты открыл ее, кликнул Карноу, но, не получив ответа, вошел и увидел тело. Я это знаю, потому что знаю тебя, а также то, что ты сделал после. Ты спустился в бар, немного посидел с ними, а затем отвез их к Вулфу. Почему? Потому что ты знал, что Карноу убит. Если бы ты ушел, когда на твой стук никто не ответил, то торчал бы там до тех пор, пока не появился бы Карноу, даже если бы пришлось ждать всю ночь. И это не все. Когда Стеббинс пришел за ними к Вулфу без ордера, без предъявленного обвинения, Вулф безропотно их ему передал! Теперь он говорит, они перестали быть его клиентами с того момента, когда Стеббинс сообщил о смерти Карноу, но почему? Потому что он не работает на того, кого считает убийцей, а он думал, что Обри убил Карноу. Вот почему. – Ладно, – покачал я головой, – раз вы все знаете, не понимаю, я-то вам зачем. – Мне нужно знать, что конкретно ты делал в номере, изменил там что-то, унес ли что-то. – Кремер наклонился ко мне. – Послушай, Гудвин, советую все рассказать. Если все пойдет, как идет, Обри, скорее всего, сломается, еще день не успеет закончиться, а когда это произойдет, мы будем знать все: и то, что ты им сказал про Карноу в баре, и то, зачем вы втроем вернулись к Вулфу. Если сдашь его, я не буду держать на тебя зла… Ты чему ухмыляешься? – Представляю себе лицо мистера Вулфа, когда буду ему об этом докладывать. Когда пришел Стеббинс и сказал, что Карноу убит, а значит, наши денежки вылетели в трубу, мистер Вулф слегка намекнул, насколько позволяло чувство собственного достоинства, что, возможно, у них для него появится новое задание, но они не захотели это обсуждать. Так что теперь он расстроится. Он постоянно твердит, что нельзя падать духом, что когда-нибудь выяснится, что ты прав… не важно в чем… но это будет удар… Кремер встал и протопал к выходу.