Завершив рекогносцировку, Поляков вернулся к дверям, где все так же стояла девушка, и, нависая над ней, благо рост позволял, негромко поинтересовался: – Будем и дальше играть в молчанку, или все же объяснишь мне, что случилось? И где, мать его, Пашка? Вывести ее из ступора удалось лишь пару раз хлопнув по щекам. Не сильно, но так, чтобы почувствовала. Потом влить в нее два стакана ледяной (в холодильнике нашлась) воды – ну, это чтобы остановить разом хлынувшие слезы. Не помогло – и второй стакан Поляков вылил собеседнице на макушку. Это сработало куда лучше, во всяком случае, Света, наконец, смогла членораздельно говорить. Правда, судя по ее речи и общему уровню владения языком, экзамен по русскому она точно сдала. Под столом экзаменатора. Но это уже мелочи, главное, информация наконец пошла. Только вот непонятная информация какая-то. По ее словам, ночью в дверь позвонили. Она встала, хотела открыть, но Сурок сказал ей лезть в койку и ждать его и пошел разбираться сам. Это все понятно – четко, ясно, просто. А вот что было дальше, Светлана толком объяснить не могла. Шум, непонятные звуки, вопль… Она сделала наверное, самое, разумное, что можно в такой ситуации – сгребла в охапку свои вещи и нырнула за диван. Есть там щелка, взрослому мужику не залезть, но миниатюрной девушке, едва вышедшей из подросткового возраста, схорониться труда не составило. Минус позиции – из нее практически – ничего не видно. Разве что шум шагов – не Сурка. Тот босиком ушлепал, а здесь ходил по комнате кто-то обутый и весом килограммов под сто. Откуда она знает? Так она ж на медсестру учится, подрабатывает в больнице, в процедурном кабинете. Там на всяких насмотришься, и навскидку определить вес – это, можно сказать, профессиональное. Так что был мужчина, достаточно крупный. Прошелся туда-сюда по комнате и вышел. Ну а когда она вылезла, то ни Пашки, ни визитеров не обнаружила. И что ей оставалось делать? Разве что позвонить единственному человеку из окружения Сурка, телефон которого она знала. Откуда? Так Пашка и дал. На всякий случай. Все страньше и страньше, как говаривала Алиса… Если девчонка не врет, в особенности. Хотя бы потому, что Сурок даже свой телефон давал неохотно, а уж номера друзей и вовсе никому не рассказывал. И, кстати, не записывал – память на цифры у мальчишки была феноменальная. А еще… – Девочка, – Поляков взял Свету за подбородок, аккуратно, но жестко фиксируя лицо собеседницы и ласково, но крайне неприятно глядя ей в глаза. – А вот объясни мне, пожалуйста, как так получается. У вас шум, гам, вопли – и никто на это не отреагировал? Что-то не сходится. – Здесь всем и на всех плевать, – дернула головой, освобождаясь, Света. – Я Пашке говорила, чтоб он не снимал квартиру в этом районе. Тут комбинатовские живут, они не дернутся, даже если кого-то убивать будут. Что же, это и впрямь кое-что объясняло. Микрорайон еще в советское время строил под себя текстильный комбинат, одно из градообразующих предприятий. Переселили в новые тогда еще дома людей из бараков… Вот только человека из барака можно вывести, а барак из человека – нет. И жили тут по своим, очень специфическим понятиям, для чужого попросту недоступным. В результате через полвека этот район превратился в этакий отстойник. Здесь вроде бы не процветал криминал, но все бухали, кололись или просто ни хрена не делали. И концентрация защитников природы, в смысле, не пользующихся дезодорантами, дабы не разрушать озоновый слой, и не моющихся, чтоб не истощать водные ресурсы, зашкаливала. Плевать им было на себя, а на чужих – вдвойне. Депрессивный район депрессивного города, и жизнь пролетала стороной, как завывающий турбинами самолет над болотом. – Ясно. Телефон откуда знаешь? – Паша сказал. На самый крайний случай. И с чего, интересно, девочка решила, что случай такой настал? Ладно, может, и правильно сделала. В любом случае, как говаривал недоброй памяти реформатор, «процесс пошел». – Налей чаю, – приказал Сергей, опускаясь на архаичный, с высокой спинкой и дерматиновой обивкой, стул. Антикварная мебель противно скрипнула под не таким уж и худеньким мужчиной, однако устояла. Что делать дальше, он понятия не имел. В конце концов, не Мегрэ и не Пуаро, чтобы с ходу разобраться в проблемах любой сложности. И единственное, что Поляков точно понимал, так это простую истину: очертя голову под танки бросаться не следует. Как минимум стоит обдумать ситуацию. Телефонный звонок в тишине, чуть нарушаемой лишь позвякиванием на кухне, раздался неожиданно. Света буквально влетела в комнату, откинула какие-то шмотки, извлекла из-под них новенький (похоже, опять подарок Сурка) и недешевый смартфон. Мгновенно прервала его стоны на мотив популярных современных извращений отечественной эстрады, поднесла к уху… Повернулась и удивленно сказала: – Это вас. – Ну, давай, – Поляков взял у нее из рук аппарат, удивившись попутно его размерам. Даже для априори более широкой мужской руки он был великоват, а уж для женской… Интересно, как Светлана им пользуется? – Слушаю. – О, как раз тебя я и хотел, – раздался в ухе совершенно незнакомый мужской голос. – Интересно, почему это вы хотели меня, а не эту проститутку Троцкого?[22] Имейте в виду, что у меня нормальная ориентация, так что если невтерпёж, идите в душ да передерните на зеркало. На той стороне трубки на пару секунд озадаченно заткнулись. Потом раздался бодрый, хотя и самую малость нервный смешок: – О’кей, парень, ты мне нравишься. – А вы мне нет. Я ж сказал, ориентация у меня правильная. – Я понял. Пускай будет так: мне нравится твое чувство юмора. Ладно, хорош шутить и слушай внимательно. Твой дружок у нас. Думаю, его девочке хватило времени, чтобы ввести тебя в курс дела. А может, и на что-то еще? Как она, темпераментная? Я вам специально лишних двадцать минут дал… – Ха-ха, – без эмоций отозвался Поляков. Судя по всему, его «срисовали», когда он еще подходил к дому. Что же, неудивительно. Он не суперагент, слежку или там скрытое наблюдение определять не обучен. – Так что у вас за дело-то? – Я же сказал: твой дружок у нас, – в голосе проскочили удивленные интонации. – И что? – А то, что я тебе его по частям отправлю. – И возникает логичный вопрос: почему именно мне, а не, скажем, его родителям? Это ведь правильнее будет. – Да потому, что наши деньги у тебя, – собеседник говорил вроде бы терпеливо, но в голосе его отчетливо слышались раздраженные нотки. Интересно, что им Сурок наплел? Что же, стоило продолжить игру, хотя бы чтоб понять, как быть дальше. А потому Сергей пожал плечами так, словно его могли увидеть, и задал вполне логичный вопрос: – И че? – Как че? – не поняли с той стороны. – А вот так. Сумма, поделенная на двоих, всегда меньше, чем такая же, но неподеленная. С той стороны помолчали, затем раздался другой голос, с явным кавказским акцентом: – А я думал, ты мужик. – На слабо только дураков и фраеров ловят. Такие же фраера. – Я тебя предупредил, – на сей раз интонации были угрожающими. – Греби ластами, чмо. Выключив телефон, Поляков ободряюще улыбнулся Свете: – Не переживай. Нашел Пашка себе неприятности – разрулим. В крайнем случае найдем тебе другого жениха. – Да ты… Да ты… Палитра красок на лице девушки менялась с белой на пунцовую и обратно. Сергей погрозил ей пальцем: – Три раза глубоко вдохни и резко выдохни. Шутил я, шутил, не переживай. Леночке он позвонил сразу. Приказал сообщить тренеру, а потом решительно направился к выходу. Если он правильно оценил мелкотравчатые замашки противников, то ждать они его будут или в подъезде, или на улице. И наверняка постараются не убивать – им нужны деньги, а стало быть, и их носитель. Чего ждать? Чего тянуть? Проблемы следует решать кардинально. Поможет ли тренер – вопрос открытый, а вот Пашку надо вытаскивать. И, кстати, с пристрастием расспросить, что за деньги он выпилил у этих дятлов. А в том, что Сурок влез в какую-то аферу, Поляков не сомневался. Просто так сейчас на похищение не идут, не девяностые. Его ждали, как он и полагал, на лестнице. Три морды, не влезающие в фотокарточку… Молодняк, словно вылезший из холодильника, в котором их держали два с лишним десятилетия. Разве что кожанок по случаю теплой погоды не хватает. Бычьи плечи, бычьи лбы и наверняка бычий же интеллект. Нет, Поляков знал, что среди крупных и сильных людей хватает умного народу… Но не в этом случае. В принципе, был вариант, что это просто местные. Собрались в подъезде, чтобы, например, с чувством нажраться. Мало ли какие у людей привычки. Может, их от местных запахов прет, токсикоманов, или водку под аромат закусывать нет нужды. Вот только когда они дружно загородили лестницу и так же дружно изобразили улыбочки… Разумеется, оставался шанс, что они тут ни при чем, просто решили навалять невесть зачем припершемуся в дом чужаку. Вот только Полякова их мотивы волновали в последнюю очередь. И напугать его шириной плеч сейчас мало у кого могло получиться. Даже без учета тех способностей, что открылись недавно и с которыми он еще толком не освоился. Он безо всяких натяжек многое умел. Его хорошо учили. И болезненно. Но лучше терпеть боль на тренировках, чем поражение в бою. Два шага… Это просто здорово, что лестничные пролеты такие узкие… Левой рукой упереться в стену, правой – о перила и двумя ногами зарядить в грудину тому, что в центре. Кажется, дебильная ухмылка не успела даже сойти с его физиономии, когда он спиной вперед вылетел в окно. Звон выбитого стекла прошел словно бы мимо сознания, время растянулось, и движения противников стали медленными, как мухи в патоке. Они еще разворачивались, а Поляков, куда менее габаритный, зато быстрый и гибкий, уже проскочил, оказавшись за их спинами. Захоти он просто смыться, его уже вряд ли смогли бы перехватить. Но вот незадача, на это утро у него были совсем иные планы. Развернуться вправо, врезать по почкам тому, что ближе к перилам, и, когда он задохнулся от боли, ухватить его за шиворот, другой рукой зафиксировать бритый затылок. Раз! Два! Три! Незабываемое знакомство с грубо сваренной и кое-как окрашенной железкой, от которой местная шпана давным-давно оторвала деревянный брус. Потерявшее сознание тулово оседает на грязный кафель, и только к этому моменту до третьего противника начинает доходить, что что-то пошло не так. – Эй… Ты чего… – А ну, иди сюда, мой хороший, – не выпуская его из поля зрения, Поляков охлопал карманы поверженного, извлек здоровенный складной нож. Дрянная китайская железка, но отточена на совесть. И лезвие, украшенное бесполезным, но устрашающего вида кишкодером на обухе, выскочило как положено, с устрашающим металлическим лязгом. – Иди, иди, я сейчас тебе ухи отпилю. – Э-э-э… Очевидно, малость не въехавший в ситуацию парень, демонстрируя бедность словарного запаса, попятился, но позади него имелась богато украшенная доморощенными граффити в стиле «Машка – шлюха» и качественно заплеванная стена. Поляков улыбнулся: – Я кому сказал – к ноге! Парень затравленно оглянулся, сообразил, видимо, что по лестнице убежать сможет разве что на пятый этаж, откуда прыгать будет совсем уж грустно, и, демонстрируя, что еще не все мозги ушли в стероиды, осторожно приблизился. Поляков тут же съездил его по роже, понаблюдал, как тот ворочается, пытаясь встать, и поощрительно улыбнулся: – Вот и молодец, вот и правильно. Веди меня к своей машине. Раз уж вы, говнюки, мне осмелились стрелку забить, то сам же меня и отвезешь. Ну! Во двор они вышли вдвоем. Вроде бы небрежный, но в то же время чувствительный хват за шею и едва заметное покалывание кончиком ножа в области почек настраивали пленного на благодушный лад и склоняли к сотрудничеству. Ушибленный первым так и лежал возле подъезда. Живой, конечно; упав с пролета между первым и вторым этажами довольно сложно убиться насмерть. Однако же, об асфальт приложился здорово и вдобавок к ушибленным ногами Полякова легким добавил еще и пару-тройку переломов. Лежал, шевелясь, будто раздавленный червяк, и матерился. Проходя мимо и услышав пару нелестных слов в свой адрес, Сергей потратил две секунды на то, чтобы точно рассчитанным пинком свернуть ему челюсть. Некультурно, конечно, бить лежачих и неспортивно, однако же дело того стоило. В общем, пострадавший заткнулся, а Поляков со своим невольным спутником прошли к машине. Стоит признать, тачка была крутая. Лет двадцать назад. По сравнению с ней стоящая неподалеку машина Сурка выглядела настоящим венцом автомобильной мысли. Когда-то в понторезках вроде этой рассекали бандюки, сейчас же, на взгляд Полякова, это было ржавое ведро, набитое болтами. Да еще и на изрядно сношенной резине. Главное достоинство – шильдик на капоте и наглухо тонированные стекла. Даже лобовое. Как эти кадры через него хоть что-то видят, особенно ночью? Нет, как ни крути, а противостояла ему мелкая шпана, не более того. Дверь машины не была закрыта. Что же, тем лучше. Короткий расслабляющий удар, втолкнуть потерявшего на несколько секунд связь с окружающей действительностью пленного на место водителя, а самому обойти транспорт и спокойно сесть в пассажирское кресло. Что-что, а крутиться за рулем по городу, толком не зная его, Поляков не собирался. Усмехнулся, глядя на приходящего в себя парня, решительно пристегнул неудачливую тушку ремнем и упер нож ему в промежность. – Ну что, мальчик, тебя как зовут-то? – Станислав, – прохрипел еще не отошедший до конца от шока, вызванного переменой статуса, пленный. – Стасик, значит… В студенчестве мы так тараканов называли. Очень тебе подходит, да… В общем, дорогой мой человечек, выбор у тебя небогатый. Или везешь меня туда, где вы держите моего друга, или я рукой шевельну – и все, будешь красиво петь и хорошо танцевать. И да, не стоит мне рассказывать, что ты не при делах, все равно не поверю. Как, согласен? Ну и молодчинка. Все, поехали давай. Время – деньги, а их у тебя нет и не будет. Как водителю, местному герою подворотен до Сурка было далеко. Однако же рулем он крутил вполне исправно, ибо – не идиот. Аккуратно ехал, не превышал, да и в местных переулках ориентировался. Пять минут – и они на месте, Поляков едва успел Леночке отзвониться. Просто замечательно! Если район, из которого они выехали, можно было назвать депрессивным, то конкретно это место смело относилось к городским трущобам. Когда-то давно, еще в благословенные сталинские времена, их заселяли репрессированными. Ну, как репрессированными – в любой стране с мировыми трендами в законодательстве предателей расстреливали. Как вариант, вешали за шею. И только в Советском Союзе им давали шанс на перевоспитание. Вот и сгоняли в такие вот провинциальные городки, будущие центры отечественной промышленности, всяких бандеровцев, лесных братьев и прочую шелупонь. Не всех, конечно – тех, кто реально замарался в крови, чаще всего отправляли севернее, валить лес, разрабатывать уран или еще как-то отрабатывать свою никчемную жизнь. А вот тех, кто вроде бы и виноват, но при сотрудничестве с немцами расстрелами не занимался, просто тихо поддерживая захватчиков, частенько отправляли на «вольные» поселения. Вот как здесь. И в результате образовывались целые улицы, застроенные непривычного вида, неказистыми, но вполне добротными домами. И жили в них такие же неказистые люди. Потом кто-то, отбыв срок, уехал, кто-то остался, сменились поколения, дома меняли хозяев, ветшали, ухоженные когда-то огороды зарастали сорняками… Сейчас здесь было конкретное «не-пойми-что». Вроде бы и город, а в то же время деревня деревней. Часть домов уже рассыпалась от ветхости, часть, наоборот, превратилась во вполне респектабельные особняки. Ну а кое-какие остались в первозданном, хотя и весьма потрепанном годами виде. К одному из таких домов они и подрулили. – Ну что, Стасик, как вы заезжаете внутрь? – Сигналим… – Это замечательно! Чего ждешь? Бибикни, пусть открывают.