– Бедные? — спросил Тутти. — Я не понимаю. Почему же вы были бедные? – Мы представляли перед бедняками. Они бросали нам маленькие медные монеты, а иногда после представления шляпа, с которой клоун Август обходил зрителей, оставалась совершенно пустой. Наследник Тутти ничего не понимал. И Суок рассказывала ему, пока не наступил вечер. Она говорила о суровой нищенской жизни, о большом городе, о знатной старухе, которая хотела её выпороть, о живых детях, на которых богачи натравливают собак, о гимнасте Тибуле и оружейнике Просперо, о том, что рабочие, шахтёры, матросы хотят уничтожить власть богачей и толстяков. Больше всего она говорила о цирке. Постепенно она увлеклась и забыла о том, что рассказывает сон. – Я очень давно живу в балаганчике дядюшки Бризака. Я даже не помню, с каких пор я умею танцевать, и ездить верхом, и крутиться на трапеции. Ах, каким я научилась чудесным штукам! — Она всплеснула руками. — Вот, например, в прошлое воскресенье мы представляли в гавани. Я играла вальс на абрикосовых косточках… – Как — на абрикосовых косточках? – Ах, ты не знаешь? Разве ты не видел свистка, сделанного из абрикосовой косточки? Это очень просто. Я собрала двенадцать косточек и сделала из них свистки. Ну, тёрла о камень, пока не получилась дырочка… – Как интересно! – Можно свистеть вальс и не только на двенадцати косточках. Я умею свистеть и ключиком… – Ключиком? Как? Покажи! У меня есть чудный ключик… С этими словами наследник Тутти расстегнул ворот своей куртки и снял с шеи тонкую цепочку, на которой болтался небольшой белый ключ. – Вот! – Почему ты прячешь его на груди? — спросила Суок. – Мне дал этот ключ канцлер. Это ключ от одной из клеток моего зверинца. – Разве ты прячешь у себя ключи от всех клеток? – Нет. Но мне сказали, что это самый важный ключ. Я должен его хранить… Суок показала наследнику своё искусство. Она просвистела чудную песенку, держа ключ кверху дырочкой возле губ, сложенных в трубку. Наследник пришёл в такой восторг, что даже забыл о ключе, который ему поручили хранить. Ключ остался у Суок. Она машинально сунула его в кружевной розовый карман. Наступил вечер. Для куклы приготовили особую комнату, рядом со спальней наследника Тутти. Наследник Тутти спал и видел во сне удивительные вещи: смешные носатые маски; человека, нёсшего на голой жёлтой спине огромный, гладко обтёсанный камень, и толстяка, ударявшего этого человека чёрной плёткой; оборванного мальчика, который ел картошку, и знатную старуху в кружевах, которая ехала верхом на белой лошади и насвистывала какой-то противный вальс при помощи двенадцати абрикосовых косточек… А в это время совсем в другом месте, далеко от этой маленькой спальни, в одном из концов дворцового парка происходило следующее. Вы не думайте, ничего особенного не происходило. Не только наследнику Тутти в эту ночь снились удивительные сны. Сон, заслуживающий удивления, приснился также гвардейцу, заснувшему на карауле у входа в зверинец наследника Тутти. Он сидел на каменном столбике, прислонившись спиной к решётке, и сладко дремал. Сабля его в широких блестящих ножнах лежала между его коленями. Пистолет очень мирно торчал из-за шёлкового чёрного шарфа на его боку. Рядом, на гравии, стоял решетчатый фонарь, освещавший сапоги гвардейца и длинную гусеницу, которая упала прямо на его рукав с листьев. Картина казалась совершенно мирной. Итак, караульный спал и видел необыкновенный сон. Ему снилось, что подошла к нему кукла наследника Тутти. Была она точь-в-точь как сегодня утром, когда её привёз доктор Гаспар Арнери: то же розовое платье, банты, кружева, блёстки. Только теперь, во сне, она оказалась живой девочкой. Она свободно двигалась, оглядывалась по сторонам, вздрагивала и прижимала палец к губам. Фонарь освещал всю её маленькую фигурку. Гвардеец даже улыбался во сне. Потом он вздохнул и сел более удобно, прислонившись к решётке плечом и уткнув нос в железную розу в узоре решётки. Тогда Суок, видя, что караульный спит, взяла фонарь и на цыпочках, осторожно вошла за ограду. Гвардеец храпел, а ему, спящему, казалось, что это в зверинце ревут тигры. На самом деле было тихо. Звери спали. Фонарь освещал небольшое пространство. Суок медленно подвигалась, вглядываясь в темноту. К счастью, ночь не была тёмной. Её освещали звезды и свет развешанных в парке фонарей, долетавший до этого отдалённого места сквозь верхушки деревьев и строений. От ограды девочка прошла по короткой аллее, между низкими кустарниками, покрытыми какими-то белыми цветами. Затем она сразу почувствовала запах зверей. Он был знаком ей: однажды вместе с балаганчиком ездил укротитель с тремя львами и одним ульмским догом. Суок вышла на открытую площадку. Вокруг что-то чернело, как будто стояли маленькие домики. – Клетки, — прошептала Суок. Сердце её сильно билось. Она не боялась зверей, потому что люди, представляющие в цирке, вообще не трусливы. Она опасалась только, что какой-нибудь зверь проснётся от её шагов и света фонаря, зарычит и разбудит караульного. Она подошла к клеткам. «Где же Просперо?» — волновалась она. Она поднимала выше фонарь и заглядывала в клетки. Всё было неподвижно и тихо. Свет фонаря разбивался о прутья клеток и слетал неровными кусками на туши спящих за этими прутьями. Она видела мохнатые толстые уши, иногда вытянутую лапу, иногда полосатую спину… Орлы спали, раскрыв крылья, и походили на старинные гербы. В глубине некоторых клеток чернели какие-то непонятные громады. В клетке за тонкой серебряной решёткой сидели на жёрдочках, на разной высоте, попугаи. И когда Суок остановилась у этой клетки, ей показалось, что один из них, который сидел ближе всех к решётке, старый, с длинной красной бородой, открыл один глаз и посмотрел на неё. А глаз его был похож на слепое лимонное зерно. И мало того: он быстро закрыл этот глаз, точно притворился спящим. При этом Суок показалось, что он улыбнулся в свою красную бороду. «Я просто дура», — успокоила себя Суок. Однако ей стало страшно. То и дело то тут, то там среди тишины что-то пощёлкивало, похрустывало, пищало… Попробуйте ночью зайти в конюшню или прислушайтесь к курятнику: вас поразит тишина, и вместе с тем вы будете слышать очень много маленьких звуков — то движение крыла, то чавканье, то треск насеста, то тоненький голос, выскочивший, точно капелька, из горла спящей птицы. «Где же Просперо? — снова подумала Суок, но уже с большей тревогой. — А вдруг его казнили сегодня и в его клетку посадили орла?» И тут из темноты чей-то хриплый голос сказал: – Суок! И тут же она услышала тяжкое и частое дыхание и ещё какие-то звуки, точно скулила большая больная собака. – Ах! — вскрикнула Суок. Она метнула фонарь в ту сторону, откуда её позвали. Там горели два красноватых огонька. Большое чёрное существо стояло в клетке подобно медведю, держась за прутья и прижав к ним голову. – Просперо! — тихо сказала Суок. И в одну минуту передумала целую кучу мыслей: «Почему он такой страшный? Он оброс шерстью, как медведь. В глазах у него красные искры. У него длинные, загнутые когти. Он без одежды. Это не человек, а горилла…» Суок готова была заплакать. – Наконец-то ты пришла, Суок, — сказало странное существо. — Я знал, что я тебя увижу. – Здравствуй. Я пришла тебя освободить, — промолвила Суок дрогнувшим голосом. – Я не выйду из клетки. Я сегодня околею. И опять послышались жуткие, скулящие звуки. Существо упало, потом приподнялось и снова прижалось к прутьям. – Подойди, Суок. Суок подошла. Страшное лицо смотрело на неё. Конечно, это было не человеческое лицо. Больше всего оно походило на волчью морду. И самое страшное было то, что уши этого волка имели форму человеческих ушей, хотя и покрыты были короткой твёрдой шерстью. Суок хотела закрыть глаза ладонью. Фонарь прыгал в её руке. Жёлтые пятна света летали по воздуху. – Ты боишься меня, Суок… Я потерял человеческий облик. Не бойся! Подойди… Ты выросла, похудела. У тебя печальное личико… Он говорил с трудом. Он опускался всё ниже и наконец лёг на деревянный пол своей клетки. Он дышал всё чаще и чаще, широко раскрывая рот, полный длинных жёлтых зубов. – Сейчас я умру. Я знал, что увижу тебя перед смертью…