Начал я с того, что медленно и обстоятельно стал описывать кадилляк, как мать своего ребенка, и пытался при этом выяснить, разбирается ли мой слушатель в машинах. Если он знаток, то нужно подробнее распространяться о моторе и шасси, если ничего не смыслит, – упирать на удобства и финтифлюшки. Но он все еще ничем не обнаруживал себя. Он только слушал. А я продолжал говорить и уже сам казался себе чем-то вроде воздушного шара. – Вам нужна машина, собственно, какого назначения? Для города или для дальних поездок? – спросил я наконец, чтоб хоть в этом найти точку опоры. – Как придется, – заявил Блюменталь. – Ах, вот как! Вы сами будете водить, или у вас шофер? – По обстоятельствам. «По обстоятельствам»! Этот субъект отвечал, как попугай. Он, видно, принадлежал к братству монахов-молчальников. Чтобы как-то его оживить, я попытался побудить его самого испробовать что-нибудь. Обычно это делает покупателей более общительными. Я опасался, что он попросту заснет у меня на глазах. – Верх открывается и поднимается исключительно легко для такой большой машины, – сказал я. – Вот попробуйте сами поднять. Вы управитесь одной рукой. Но Блюменталь нашел, что в этом нет необходимости. Он видит и так. Я с треском захлопывал дверцы, тряс ручки: – Вот видите, ничего не разболтано. Все закреплено надежно. Испытайте сами… Блюменталь ничего не проверял. Для него все было само собой разумеющимся. Чертовски твердый орешек. Я показал ему боковые стекла: – Поднимаются и опускаются с поразительной легкостью. Можно закрепить на любом уровне. Он даже не пошевелился. – К тому же, небьющееся стекло, – добавил я, уже начиная отчаиваться. – Это неоценимое преимущество! Вот у нас в мастерской сейчас ремонтируется форд… – Я рассказал, как погибла жена булочника, и даже приукрасил немного эту историю, погубив вместе с матерью еще и ребенка. Но душа у Блюменталя была словно несгораемый шкаф. – Небьющееся стекло теперь во всех машинах, – прервал он меня. – В этом ничего особенного нет. – Ни в одной машине серийного производства нет небьющегося стекла, – возразил я с ласковой решительностью. – В лучшем случае это только ветровые стекла в некоторых моделях. Но никоим образом не боковые. Я нажал на клаксон и перешел к описанию комфортабельного внутреннего устройства – багажника, сидений, кармана, приборного щитка; я не упустил ни одной подробности, включил даже зажигалку, чтобы иметь повод предложить сигарету и попытаться хоть таким образом немного смягчить его, но он отклонил и это. – Спасибо, не курю, – сказал он и посмотрел на меня с выражением такой скуки, что я внезапно ощутил страшное подозрение – может быть, он вовсе и не к нам направлялся, а забрел сюда случайно; может быть, он собирался покупать машину для метания петель или радиоприемник и здесь торчал сейчас просто от нерешительности, переминаясь на месте, прежде чем двинуться дальше. – Давайте сделаем пробную поездку, господин Блюменталь, – предложил я наконец, уже основательно измочаленный. – Пробную поездку? – переспросил он так, словно я предложил ему искупаться. – Ну да, проедем. Вы же должны сами убедиться, на что способна машина. Она просто стелется по дороге, идет, как по рельсам. И мотор тянет так, словно этот тяжеленный кузов легче пушинки. – Эти уж мне пробные катания! – он пренебрежительно отмахнулся. – Пробные катания ничего не показывают. Недостатки машины обнаруживаются только потом. «Еще бы, дьявол ты чугунный, – думал я обозленно, – что ж ты хочешь, чтобы я тебя носом тыкал в недостатки?» – Нет так нет, – сказал я и простился с последней надеждой. Этот субъект явно не собирался покупать. Но тут он внезапно обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и спросил тихо, резко и очень быстро; – Сколько стоит машина? – Семь тысяч марок, – ответил я, не сморгнув, словно из пистолета выстрелил. Я знал твердо: ему не должно ни на мгновенье показаться, будто я размышляю. Каждая секунда промедления могла бы обойтись в тысячу марок, которую он выторговал бы. – Семь тысяч марок, нетто, – повторил я уверенно и подумал: «Если ты сейчас предложишь пять, то получишь машину». Но Блюменталь не предлагал ничего. Он только коротко фыркнул: – Слишком дорого. – Разумеется, – сказал я, считая, что теперь уже действительно не на что надеяться. – Почему «разумеется»? – спросил Блюменталь неожиданно почти нормальным человеческим тоном. – Господин Блюменталь, – сказал я, – а вы встречали в наше время кого-нибудь, кто по-иному откликнулся бы, когда ему называют цену? Он внимательно посмотрел на меня. Потом на его лице мелькнуло что-то вроде улыбки: – Это правильно. Но машина все-таки слишком дорога. Я не верил своим ушам. Вот он, наконец-то, настоящий тон! Тон заинтересованного покупателя! Или, может быть, это опять какой-то новый дьявольский прием? В это время в ворота вошел весьма элегантный франт. Он достал из кармана газету, заглянул туда, посмотрел на номер дома и направился ко мне: – Здесь продают кадилляк? Я кивнул и, не находя слов, уставился на желтую бамбуковую трость и кожаные перчатки франта. – Не могу ли я посмотреть? – продолжал он с неподвижным лицом. – Машина находится здесь, – сказал я. – Но будьте любезны подождать немного, я сейчас занят. Пройдите пока, пожалуйста, в помещение. Франт некоторое время прислушивался к работе мотора, сперва с критическим, а затем с удовлетворенным выражением лица; потом он позволил мне проводить его в мастерскую. – Идиот! – зарычал я на него и поспешил вернуться к Блюменталю. – Если вы хоть разок проедетесь на машине, вы поиному отнесетесь к цене, – сказал я. – Вы можете испытывать ее сколько угодно. Если позволите, если вам так удобнее, то я вечером могу заехать за вами, чтобы совершить пробную поездку. Но мимолетное колебание уже прошло. Блюменталь снова превратился в гранитный памятник. – Ладно уж, – сказал он. – Мне пора уходить. Если я захочу прокатиться для пробы, я вам позвоню. Я видел, что больше ничего не поделаешь. Этого человека нельзя было пронять словами. – Хорошо, – сказал я. – Но не дадите ли вы мне свой телефон, чтобы я мог известить вас, если еще кто-нибудь будет интересоваться машиной? Блюменталь как-то странно посмотрел на меня: – Тот, кто только интересуется, еще не покупатель. Он вытащил большой портсигар и протянул мне. Оказалось, что он все-таки курит. И, к тому же, сигары «Коронас», значит загребает деньги возами. Но теперь мне уже все было безразлично. Я взял сигару. Он приветливо пожал мне руку и ушел. Глядя вслед, я проклинал его безмолвно, но основательно. Потом вернулся в мастерскую. – Ну как? – встретил меня франт – он же Готтфрид Ленц. – Как у меня получилось? Вижу, что ты мучишься, вот и решил помочь. Благо Отто переоделся здесь, перед тем как пойти в финансовое управление. Я увидел, что там висит его хороший костюм, мигом напялил его, выскочил в окно и вошел в ворота как солидный покупатель. Здорово проделано, не правда ли? – По-идиотски проделано, – возразил я. – Он же хитрее, чем мы оба, вместе взятые! Погляди на эту сигару. Полторы марки штука. Ты спугнул миллиардера! Готтфрид взял у меня сигару, понюхал и закурил: – Я спугнул жулика, вот кого. Миллиардеры не курят таких сигар. Они покупают те, что полпфеннига штука. – Чепуха, – ответил я. – Жулик не назовет себя Блюменталем. Жулик представится графом Блюменау или вроде этого. – Он вернется, – сказал Ленп, как всегда преисполненный надежд, и выдохнул сигарный дым мне в лицо. – Он уже не вернется, – возразил я убежденно. – Однако где это ты раздобыл бамбуковую палку и перчатки? – Взял в долг. В магазине Бенн и компания, напротив нас. Там у меня знакомая продавщица. А трость я, пожалуй, оставлю. Она мне нравится. – И, довольный собою, он стал размахивать толстой палкой. – Готтфрид, – сказал я. – Ты здесь погибаешь впустую. Знаешь что? Иди в варьете, на эстраду. Там тебе место. – Вам звонили, – сказала Фрида, косоглазая служанка фрау Залевски, когда я днем забежал ненадолго домой. Я обернулся к ней: – Когда? – С полчаса назад. И звонила дама. – Что она говорила? – Что хочет позвонить еще раз вечером. Только я сразу сказала, что едва ли стоит. Что вас по вечерам никогда не бывает дома. Я уставился на нее: – Что? Вы так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил вас разговаривать по телефону. – Я умею разговаривать по телефону, – заявила нахально Фрида. – Вы ведь действительно никогда не бываете дома по вечерам.