Когда прошла пора первого восторга от присутствия Беляевой в моей квартире, я столкнулся с одной проблемой: она действительно в моей квартире. Это всё не сон. Вот она — здесь. Протяни руку и почувствуешь тепло и мягкость её кожи. Дышу с ней одним воздухом. Слишком близко и слишком долго. Гораздо ближе, чем в стенах вуза. Гораздо дольше, чем обычно во время пар. Я оказался не готов к такому контрасту. Обычно не существует некоего пузыря, где только я и она, а есть ещё множество других людей, и все мы заняты учёбой, общением или чем-нибудь ещё. А теперь же я вынужден был обнаружить, что меня не отвлекает какой-нибудь там Хомяков со своими дурацкими шутками, не шумит вокруг толпа людей, не звенит звонок, означающий, что сейчас начнётся пара и уже точно не поболтать или что настало время перемены, и Беляева сейчас уйдёт со своим Бутчем уединиться в относительно укромном уголке. Я старался не наблюдать сильно за этой парой, чтобы не узреть случайно что-то слишком неприятное моему глазу, но, увы, пару раз всё же увидел, как они целуются. Невыносимо. До сжатых кулаков и тяжести в груди. А здесь, в моей квартире, и его даже нет. Впрочем, такая интимность ограничивалась только присутствием девушки, а в целом Тимофей не давал мне слишком забыться. Нет всех остальных, но есть мой младший брат. Уж он-то умеет разрушить весь тот романтический флёр, что затуманивает мой разум. Болтает всякое, да и сам по себе довольно громкий, заметный. Правда, стоило только ему выйти из комнаты, где сидим все мы, как сразу обстановка меняется: воздух становится более плотный, словно образуется тот самый пузырь, отделяя от всего внешнего мира. Но он тут же лопается, будто мыльный, когда Тимофей врывается своим голосом, оповещая о своём присутствии. Так что, в каком-то смысле, он мой спаситель. Дело не в том, что мне не нравится момент, когда между нами начинает искрить. Не будь Лина так счастлива в своих текущих отношениях, то я бы не был так скромен. Не появись в её жизни Бутч, я бы не оставлял попыток привлечь внимание к себе. Разрушать её личную жизнь в мои планы не входит — лучше быть хорошими близкими друзьями, чем остаться врагами из-за моей эгоистичности. Но и это ещё не всё. Иногда мне кажется, что прояви я инициативу, Лина не станет сопротивляться. Опасное заблуждение. Но я всё же ступил на скользкую дорожку, когда поцеловал её, а она мне при этом ещё и ответила. Не оттолкнула! В тот момент я начал тонуть. Мне срочно нужен был спасательный круг, но Тимофея я отправил спать и тот, после нашей «воспитательной беседы» точно не захочет вернуться вдруг за чем-нибудь. Единственное на что ещё хватало моих сил и выдержки — держать свои руки при себе. Иначе бы они точно отправились в увлекательное путешествие по телу Беляевой. После поцелуя я не спал половину ночи. Прокручивал в голове испытанные ощущения и нервозность по поводу завтрашнего дня. Не скажет ли она мне утром, с уже свежей и чистой головой, что я нарушил наш дружеский кодекс, всё испортил? Не решит ли она теперь совсем отдалиться и сократить время, что проводит со мной? Хотя его теперь итак не так и много. Но всегда есть куда стремиться — даже в плохом смысле. Ёрзал, вертелся, стараясь отжать немного одеяла у малого, но сон не шёл. Диван ещё противно скрипит, когда его раскладываешь, и вообще всё противно, если не можешь получить желаемое. Будет ли теперь моя постель пахнуть Беляевой? Хотя бы один день... От одной только мысли о ней в моей спальне кинуло в жар. Утром она никак мне не напомнила о произошедшем ночью. Я тоже не поднимал тему. Решил, что если спросит, то что-нибудь придумаю безобидное. Может, комплимент сделаю. Слишком красивая, не сдержался. Или вообще случайно вышло... Ха! Запнулся и упал на твои губы... Да уж. Честное признание отметаю сразу — испугается же и решит, что дружить мы больше не можем. Князев, с каких пор ты такой размазня? С тех самых. Если хочешь, чтобы объект твоей симпатии был счастлив, то и не на такое согласишься. Ушла Лина ещё до обеда. Я смотрел в окно, чтобы убедиться, что она благополучно добралась до остановки, что видна в моём окне. Внизу припаркованные машины завалены снегом, который всё ещё валит, но уже не так сильно. Девушка идёт неспешно, не оглядываясь по сторонам. Стоит не долго — автобус заботливо проглотил её в своё тёплое брюхо и уехал. Теперь я увижу её только в понедельник. Новая неделя началась необычно. С самого утра я ещё не подозревал, что меня ждёт что-то странное. Обычная болтовня с одногруппниками, всеобщий хохот над краснолицей Машей, которая староста, что стирает с доски похабные рисунки и причитает, что кроме неё никому и дела нет до того, что это может увидеть препод. Ещё Ажинова пригласила меня и Антона к себе сегодня вечером. Картину хочет показать да и просто посидеть по-дружески с горой пиццы и, может, чем-нибудь покрепче. Хомяков, конечно, сразу «за». Я тоже решаю согласиться. Почему бы и нет? — Андрея не будет сегодня, — говорит она, — надо воспользоваться таким моментом. Если просто сфотографирую, то это уже совсем не то впечатление будет... — А если ещё и «заправиться», — начинает с усмешкой Антон, и я сразу понимаю, что сейчас будет какая-то типичная «хомяковская» шутка, — то вообще крышу снесёт от красоты при виде настоящего произведения искусства! — Эй, хомяк! — бьёт Людмила его ладонью по предплечью, перегибаясь через меня. — Хочешь сказать, что на трезвую голову моя картина будет менее хороша? Да ты вообще видел, как я рисую?! — Стоп-стоп, Ажинова! Вырвано из контекста! Я протестую! Их перепалка меня забавляет не меньше чем старающаяся у доски Маша и парни, играющие позади нас в «щелбаны». Весело, однако в группе 549. Поглядываю на экран телефона, отслеживая каждую минуту до звонка. Остаётся всего одна — скоро должна появиться Лина. Она всегда приходит за минуту до начала пары. Вместе с ним. Сегодня происходит так же. Я стараюсь не смотреть, зная, что они сейчас целуются, и позволяю себе поднять глаза только когда подруга уже следует к нам. Когда пара заканчивается, и все высыпают в коридор, слышу, как Людмила приглашает и Лину на осмотр картины. Сердце в этот момент застучало чуть громче. Радость? Болван, очевидно же, что Ажинова не может не пригласить нашу общую подругу. Другое дело — согласится ли сама Беляева? Вдруг очередное свидание на сегодня намечено... Но не предстоящий поход в гости показался мне неожиданным. Во время большой перемены я стал свидетелем странной сцены в буфете. Я, как обычно, сидел за столиком с Ажиновой, Хомяковым и с ещё двумя парнями и одной девушкой из нашей группы. Естественно, что при таком количестве людей не может быть тихо и скучно: все говорили наперебой, не давая друг другу слова лишнего вставить. Я тоже принимал участие в беседе, но никто и заподозрить не мог, что ещё и за Беляевой следить успевал в другом конце буфета. Эта пара всегда далеко, и бывает, что их головы совсем не разглядеть. У меня ощущение, что они с Бутчем всегда стараются сесть как можно подальше от нас. Мои размышления о расстоянии между нами прерываются при виде вскакивающей со стула Лины, которая просто берёт и опрокидывает всё содержимое их одноразовых контейнеров с обедом прямо на своего возлюбленного. Уверен: у меня глаза округлились. — А я что говорил? — говорит только мне одному Антон. Другие из нашей компании ничего не замечают, слишком увлечённые своей болтовнёй. А я наблюдаю, как Беляева быстрым шагом уносится прочь из буфета. И это уже не тот случай, когда я останусь в стороне. Глава 28. Дружеское плечо Лина С Людмилой договорились встретиться в пять; день прошёл довольно быстро — во многом благодаря моей злости на Глеба. Мне впервые за долгое время удалось добраться после пар домой самостоятельно. Даже Диана удивилась, когда мы встретились в нашем дворе, что я иду пешком и одна. В четырёх стенах после последних событий сидеть совсем не хотелось и сейчас я вышла на двадцать минут раньше, чем планировала, поэтому могла не торопиться. Ажинова снимает квартиру неподалёку от Князева, потому что это один из самых удобных для студентов район: не сильно далеко от вуза и удобная транспортная развязка. Дни совсем короткие, и уже весь город становится более хмурым под вечерним затухающим за горизонтом солнцем. В окне автобуса наблюдаю «пухлых» из-за зимней одежды людей на остановках, которые проезжаем, смазывая толпу в одно пятнистое неразборчивое пятно. Внизу, в мимо проезжающих машинах, можно разглядеть лишь руки водителей на руле. В какой-то момент моё сердце тревожно сжимается. Мне кажется, будто одна из машин сильно похожа на машину Пожарского. Его образ преследует меня, даже когда я, наконец, осталась одна. И это обстоятельство заставляет разозлиться меня ещё больше. Я совсем не испытывала обиды в сторону Васильевой, что послушно докладывала ему о моём местонахождении — мне ли не знать, каким лапочкой и манипулятором может быть Глеб. Достаточно было рассказать, как сильно любит и беспокоится. И всё — как же не пожалеть бедного? Выхожу на нужной остановке — на той же самой, на которой выходила, когда приезжала к Князеву на ночёвку. Я могу даже сейчас повернуть голову вправо и увидеть его дом, его окна. Чем он занят сейчас? — Далеко путь держишь? — вздрагиваю от неожиданности, слыша голос Глеба у себя за спиной. — Ты теперь ещё и следишь что-ли за мной? — с тех пор, как я видела его в последний раз в буфете, он выглядит ещё более недовольным. — За тобой глаз да глаз, рыбка. — Что тебе нужно? — Ты в своём уме? — смотрит, как на дуру. — Я вообще-то твой парень, у нас отношения. Что мне может быть нужно от своей девушки? — Чтобы я сидела дома и ждала пока ты мне разрешишь выйти куда-нибудь? — Почему ты в последнее время всё превращаешь в одну сплошную драму? Я не понимаю, что с тобой происходит, — подходит ко мне ближе, выражая участие. — Не хочешь поговорить об этом? — Ты дурачок или прикидываешься? — Он весь день намеревается мне портить настроение? Я ведь ещё днём высказала все свои претензии, а он, вместо того, чтобы как-то разрешить именно этот вопрос, продолжает гнуть свою линию. Совсем ничего не понял. — Мне вот и тебе хочется задать тот же вопрос временами. — Так задай, но не сейчас, — опускаю взгляд на кольцо в его ноздре, чтобы не видеть этих глаз. — Мне нужно идти. — Куда? — Не твоё дело. — Ты точно не в себе! — дёргает меня за руку, удерживая её в своей. — Это именно моё дело! Я должен знать, где моя девушка и в безопасности ли она! — Отпусти! — делаю рывок, пытаюсь вернуть контроль над собственной рукой, но наши с ним силы несоизмеримы. — К Люде я иду! Понятно? — Сразу бы и сказала! Что за игры устраиваешь опять! — нависает над моим лицом с такой угрозой в глазах, что не знаю даже злюсь я на него или уже бояться начинаю. Это уже не в какие ворота! Моё сердце стучит так, что я слышу его грохот у себя в голове. Оно словно кричит вместе со мной и негодует: что себе позволяет этот «котяра»? Чёрные густые брови мужчины мрачно нависают, испытывая моё терпение. — Отвали от меня, Глеб! — под ленивые равнодушные взгляды мимо проходящих людей, наконец, освобождаю из хватки свою руку. — Мы уже так разговариваем? — он вдруг самым неожиданным образом снимает с меня шапку, удерживая её в своём кулаке. — Ты никуда не идёшь, пока мы не поговорим. Нормально. Без истерик. Холод обжёг мои уши. Я поправляю взъерошенные зимним ветром волосы и смотрю на шапку, зажимаемую в мужских пальцах. Смотрю и не верю своим глазам. И после этого истерики устраиваю именно я? А это тогда что? Мне начинает казаться, что я принимаю участие в каком-то очень странном низкосортном шоу. — Рада, что ты это сделал, — нервно усмехаюсь. — Теперь я вижу всю степень твоего беспокойства о моей безопасности. Думаешь, меня это остановит? Уже точно нет. — Мы смотрим друг на друга при слабом свете уже совсем ущербного солнца. Ничего не происходит со стороны Пожарского после моих слов. Разворачиваюсь и удаляюсь бодрым уверенным шагом. — Замёрзнешь, дура! — чувствую, как в мою спину летит отобранная у меня же пару минут назад шапка, но я не останавливаюсь. — Стой! Лина! Я не стою, я ухожу. Злость питает меня, придавая сил и выносливости. Мне не холодно, мне не трудно идти столь быстро. Мне лишь обидно за всё то, что Глеб делает со мной. Так и выглядит любовь? Ведь он так часто говорит мне о ней. Говорят, она окрыляет. Если то, как я мчусь сейчас по улице, не видя ничего и никого вокруг, и есть это самое «окрыление», то мне оно совсем не по душе. Всё во мне напряжено до предела, смотрю лишь в одну точку — на пятиэтажку Ажиновой в нескольких метрах от меня. Она всё ближе и ближе. Пар валит из носа, а затем, когда дышать уже совсем тяжело, из раскрытого рта. Горло пощипывает вечерний морозец, а так хочется крикнуть куда-нибудь в пространство. Что подумает Людмила при виде меня в таком возбуждённом состоянии? Что отвечу ей я? Впервые за всё время нашего знакомства Глеб позволяет так себя вести. А мне даже пожаловаться кроме него самого и некому! Дина и Людмила слюни пускают от умиления при виде нас двоих вместе. Я сама виновата, что лелею их романтические иллюзию по отношению ко мне и моей личной жизни. Неужели мне так сильно хочется иметь тот самый благополучный образ счастливой и «нормальной» девушки, что готова молча сносить невзгоды лишь бы только не пошатнуть созданный образ? Не существует же идеальных отношений — я тоже имею право не иметь их. Небо не рухнет, если я расскажу о своих переживаниях Ажиновой. Или рухнет? Моя собственная уверенность в том, что я всё сделала правильно. Она так хрупка. Одно негативное слово вслух о моей текущей ситуации, и эта уверенность зашатается, унося за собой всё остальное. И тогда я не просто вернусь в статус одинокой серой мыши, но ещё и превращусь в мышь, которая всё испортила. Потому что он любит, а я, похоже, нет. — Лина! — в первую секунду хочется от души закричать «отвали», но во вторую понимаю, что голос принадлежит не Пожарскому. Неужели?.. Замедляюсь, на ходу оборачиваясь назад и убеждаюсь в том, что это действительно Михаил. Он бежит мне навстречу, а я послушно стою и жду, наблюдая, как мужская фигура приближается, становясь всё крупней. — Привет, — выдыхает он, часто дыша после бега, когда оказался рядом со мной. — Ты почему раздета? — Князев сдвинул брови к переносице, почти как Глеб недавно. — Что? — не сразу понимаю его вопроса. — Шапка. Где шапка? — он так сосредоточенно бегает глазами по моему лицу и фигуре, словно пытается решить некую сложную математическую задачу. — А... шапка... — провожу ладонью по холодным волосам и только сейчас понимаю, как замёрзла на самом деле. — Забыла что-то. Михаил появился так неожиданно и удивительно к месту. Его присутствие чувствуется таким правильным сейчас, что даже удивиться сильно не успеваю. Я знаю, он три раза в неделю ходит вечерами в качалку, но не вижу на нём спортивной сумки или рюкзака. Может, в магазин вышел, а тут я со своей бедой... — Как так можно? — Князев стягивает с головы свою шапку тёмно-бордового цвета, что удивительно благородно и удачно смотрится на его бронзовых волосах, и протягивает мне. — Зима только началась, а ты уже по-весеннему забываешься. Надевай мою. — А ты? — У меня хоть капюшон есть. Да и вышел я из дома только что, а ты явно не первую минуту на улице. Уши красные какие! Отвалятся же, и слуховой аппарат в старости не на что крепить будет! Послушно надеваю, радуясь теплу и милым сердцу причитаниям. На мгновение кажется, будто вот-вот прольётся слеза, но быстро прихожу в себя. — У тебя всё нормально, Лин? — Михаил не отрывает от меня глаз, следя за каждым изменением на моём лице. В мужском голосе слышно такое участие, что мне требуется не мало сил, чтобы не выдать своё шаткое положение сейчас. — Да. Я что-то рассеянная сегодня. Извини, что так вышло, — показываю пальцем на свою голову. — Если нужна помощь или дружеское плечо, то ты знаешь где меня искать, — он протягивает мне руку ладонью вверх, и я ни капли не задумываясь вкладываю в неё свою. Князев вместе с нашими руками притягивает меня к себе, к своей груди, приобняв другой свободной ладонью за спину и, уткнувшись в мою макушку, произнёс: — Хорошо, Лин? — Хорошо. Мне так нужны были эти слова прямо сейчас. Я не одинока. Глава 29. Испанский сериал Лина