— Сейчас не нужно, — Хомяков отрицательно качает головой. — Пожелаешь перед зачётом по философии. Я подойду самый последний, когда вся аудитория опустеет. Затем получу подпись Анны Ивановны. А после... я к ней подкачу. — Подлетишь, — смеюсь, бросая взгляд на Лину с Людой, что пересели на самый первый ряд вместе с остальными автоматчиками, — на крыльях любви! — На себя бы в зеркало посмотрел, — пихает он меня. — Хотя нет, не смотри, а то ослепнешь от собственного сияния! — Какого такого сияния? — Ой, не начинай быковать только! Я лучше промолчу, а ты вставай и тащи свой зад отсюда. Там «твои» почти все уже разошлись. «Мои» это те самые автоматчики, набравшие в течение семестра достаточное количество баллов, чтобы можно было сейчас просто протянуть зачётку и получить подпись. Люда, смотрю, уже довольная идёт к выходу, а Лина оборачивается на меня с вопросительным взглядом. — Ладно, хомяк, сиди тут ещё миллионы лет эволюции, а мы на отдых, — треплю друга за плечо, а затем встаю и, размахивая зачёткой, иду к преподу и оставшимся отличившимся. Довольный, «сияющий», как говорит Антон. Разве что не посвистываю ещё. Беляева идёт вслед за Ажиновой, я тоже получаю свою подпись и иду к выходу, бросая последний насмешливый взгляд на Хомякова, подпирающего ладонью подбородок. Мы же втроём, уже стоя в коридоре, решаем, что сейчас самое время отправиться в буфет и хорошенько перекусить раз уж выдалось столько свободного времени перед второй парой. Оказалось, такая идея в голову пришла не только нам: половина из нашей группы, уже сдавших зачёт, вовсю занимала столики. Меня окликнули и позвали к себе парни, мол, что мне делать с двумя девчонками, но я отказываюсь в пользу Ажиновой и Беляевой. Потому что знаю: сейчас Людмила будет выуживать информацию у Лины, и я никак не должен это пропустить. — Итак, начинает Ажинова, когда мы уже уселись за стол с тремя контейнерами «Цезаря», одной порцией макарон для меня и двумя пончиками для девушек. — Какого чёрта вы сломали мою веру в сладкую, как в кино, любовь? — Ох, прости, что разочаровала, — коротко хохотнула Лина, — но в кино всё снимается по сценарию, а мы с Глебом и сами не очень далеко от этого ушли... — Как это понимать? Вы всех разыгрывали что-ли? — Людмила прямо-таки по-настоящему возмущается сейчас. — Поначалу нет, — мнётся Беляева, — но в последнее время у нас было не всё в порядке. То есть я хочу сказать, что никакой игры не было, но... хмм... так вышло, что я больше не хочу быть с ним. — Так вы просто поссорились или что? — теряется Ажинова, и я, признаться, тоже хотел бы получить больше ясности. — Мы действительно много ссорились последние дни и недели. Но мы расстались, а не в паузе после очередной ссоры. — Он накосячил? — спрашиваю. Обе девушки так посмотрели на меня, словно успели забыть о моём присутствии. Может, мне стоило и дальше молчать? Глядишь и проболтались бы о чём интересном, позабыв про меня. — Он чёртов манипулятор, — вздыхает Лина, обведя нас обоих глазами. — Глеб всегда одаривал меня цветами, подарками и прочим, но взамен я теряла право каким либо образом его расстраивать. То есть, любые мои желания, противоречащие его желаниям, сразу становились поводом для глубокой обиды. Мне даже с вами нельзя было много общаться. Я словно в клетке оказалась, и никак не выйти из неё без разрешения. А стоит только высунуть голову, чтобы посмотреть хоть одним глазком, что там в мире внешнем, как сразу ругань, а затем обиженный игнор и нежелание услышать меня даже во время разговора о перемирии. А чего только его шпионаж стоит! Он контролировал моё местонахождение с помощью Дианы! Выведывал у неё информацию о том дома ли я и чем занимаюсь... А она, не беря в голову ничего плохого, рассказывала, не выдавая, правда, лишнего... Но сам факт такой слежки за мной меня просто убил, когда я узнала об этом! А обижаться я права тоже не имею: он же, бедный, беспокоится за меня! Ходит потом, обижается... Нормально разве? Просто зубы сводит от её рассказа. Как представлю эту наглую кошачью морду с кольцом в ноздре, срывающим с Лины шапку посреди зимней улицы и отчитывающим её за каждый лишний шаг в сторону, как сразу невольно натягиваются в напряжении мышцы и быстрей бежит по венам кровь. Вот же мудила. — Мне вот теперь тоже обидеться на тебя хочется, — надула губы Людмила. — Могла бы и раньше рассказать. Я тебе про Андрея всё-всё рассказываю, кроме постельных сцен, а ты мне ничегошеньки! А ведь подруги, вроде! — И я вот о том же! — поддакиваю Ажиновой. — А ты, между прочим, — указывает Беляева на меня пальцем, — ни про каких своих Андреев вообще никому не рассказываешь! Я о той девушке сейчас, если что! — Как не рассказываю? — шутливо возмущаюсь в ответ. — Я тебе перед парой всё и рассказал, можно сказать. — Так ты... — Лина запинается, обрывая свою фразу. Она вытаращила на меня глаза, дурёха. Вот же! Всё сказал, а всё равно не поняла! — Ты только сейчас что-ли поняла? — усмехаюсь. — Ребят, — вклинивается Людмила, переводя взгляд то на меня, то на подругу, — я для вас что шутка какая-то? Я вообще не могу понять о чём вы. Что за секреты? Если сейчас ещё и хомяк придёт, в полном понимании о чём вы говорите, то я вообще со стула упаду! Что происходит? — Люд, — шутливо протягиваю ладони в успокаивающем жесте, — не нервничай так! Всё хорошо! Просто я рассказал Лине о девушке, которая мне нравится. Вижу, как Лина начинает неловко ёрзать на своём стуле и совершать больше движений руками: то пончик подвинет ближе, хотя всё ещё ест салат, то рукава свитшота одёрнет. Но молчит, не думая меня останавливать. Да! Мне не показалось. Мне не показалась та скромно прячущаяся печаль в её глазах, когда Беляева, полыхая от злости, уходила от меня в субботу. А после я вспоминал и анализировал и другие странные моменты: не сильно-то и счастливый вид девушки в утро после перемирия с Бутчем, активное согласие идти со мной на физический контакт, когда отвечала на мои поцелуи... Мне всё это не привиделось из-за моего потаённого желания смешанного с надеждой. Это всё было правдой и теми сигналами, поверить в которые было достаточно сложно. А сейчас что? Она сидит, не зная куда деть глаза, и мило смущается, даже не подозревая о том, что я вижу, как подрагивают уголки её губ в сдерживаемой улыбке. — Ты всё ещё сохнешь по ней? — интересуется Ажинова. — Есть такой момент, да, — отвечаю, глядя только на Лину. — Она, наконец, ответила тебе? — продолжает допрос. Быстро же мы перешли от темы Бутча ко мне! — Не знаю, — пожимаю плечами, — надо у Лины спросить. — У Лины? — Людмила в недоумении переводит взгляд на Беляеву, которая спешно наполнила свои щёки остатками салата. — Долго жевать будешь? — спрашиваю у виновницы повисшей интриги за столом. — Мы тут с Людмилой, вообще-то, умираем от любопытства! — пародирую интонацию Ажиновой. — Ну, — выдыхает Лина, проглатывая остатки пищи, — она ответила ему. И сразу покраснела. Тяжело быть блондинкой, наверное. Чуть что — сразу розовые пятна по лицу. Усмехаюсь, наблюдая смущение девушки, не в состоянии сдерживать себя. Я просто безумно счастлив и ничего с этим не поделаешь. — Так, а кто она? — Людмила хмурит брови, переводя взгляд на меня. — Какие же вы обе непонятливые, — качаю головой. — Узнаешь скоро, когда моя девушка будет готова к такому откровению. Долой ваниль, а то скоро затошнит! Лучше вернёмся к нашим котам. Судя по твоим словам, — обращаюсь уже к Беляевой, — он тот ещё гад. Будь осторожна: такие, как он, просто так не сдаются. — А такой хороший, вроде... — бормочет Ажинова. — «Не всё то золото, что блестит» — слышала такое? — не скрываю своего раздражения. — Слышала, конечно, но не ожидала, что это про Пожарского... Я вот расстроена теперь, ведь один из моих воздушных замков только что рухнул. Ещё и у вас какой-то общий секрет, который мне не известен. Твоя девушка это какая-то знакомая Лины? — Не важно чья она знакомая, — отмахиваюсь под предостерегающим взглядом Беляевой, — главное, что мы вместе. Глава 41. Взросление Лина Получается, вчера мы тайно стали парой. Вау. Я сплю или моя реальность настолько сильно изменилась за столь короткое время, что я сама за ней не поспеваю? Вдруг взгляды изменились на более откровенные, слова и движения стали смелей, голос веселей, а улыбки шире. Хоть ничего объявлено и не было, всё равно никакого стеснения и желания прятаться по углам. Даже странно, что никто из друзей и одногруппников за весь вчерашний день так ничего и не понял. «Ты думала, получишь тонны внимания и сочувствия к своей персоне? А не много ли возомнила о себе? Вот, смотри: никому и дела до тебя и твоего расставания с Пожарским нет!», — с облегчением смеюсь сама над собой. Всем стало известно про меня и Глеба, и всем оказалось всё равно. «Вы расстались? Ничего себе!», — поохали пять минут и тут же забыли, переключаясь на тему следующих зачётов. И вот из-за этого были мои переживания? Похоже, к концу этого года я усвою один важный урок: все слишком заняты собой, чтобы обращать на меня своё внимание. Никто не стал советовать искать нового парня или вернуть Глеба. Никто не заметил наших с Князевым гляделок. А между тем мы вместе, и мы пара. И ещё раз: вау! Теперь это точно никакой не театр — я в самом деле уверена, что хочу этого. На этот раз мной руководят не чьи-то слова или взгляды, а мои собственные желания. А самое невероятное заключается в том, что и Михаил тоже хочет этого и, как оказалось, хотел давно. Как много времени упущено! И всё из-за моей собственной глупости и неуверенности в себе. Да какая разница, что там говорили подруги и одногруппники? Мне не стоило брать их мнение в учёт, ведь только я знаю, чего хочу на самом деле и как сделать себя счастливой. Какую же глупость я совершила, поддавшись чужому мнению... Да, они были восхищены моим бывшим парнем, его ухаживаниями и сладкими речами. Но сколь же быстро забыли о нём, когда как я мучилась неделями, лишь бы угодить непонятно кому и зачем. Ещё большим вчерашним облегчением для меня стал откровенный разговор с Михаилом и Людмилой о Глебе и его странных методах манипуляций. Словно камень с шеи сняла. Зачем ходила с таким грузом всё это время? Очередная глупость! Ох, лишь бы ни в коем случае не подумали, что я несчастна! Просто ужасно глупо — больше нечего добавить. — И знаешь, что ещё я поняла? — сказала я Людмиле, когда мы вдвоём решили уединиться во время большой перемены в одном из пустующих коридоров корпуса. — Не знаю, уж просвети, подруга... Столько нового сегодня от тебя узнаю, что даже сессию бояться перестала! — Помнишь ту сентябрьскую вечеринку, где я с ним и познакомилась? — Помню, конечно, — подруга весело усмехается. — Мне Андрей всё ещё припоминает мою шатающуюся походку и неуклюжий стриптиз в стиле коровы на льду, когда домой на такси вернулась! — Я тогда Золотой рыбкой оказалась, а он Котом в сапогах. В общем: появилась такая странная шутка, что он теперь может загадывать мне три желания. Казалось, просто шутка, но она воплотилась в реальность. — Он загадал тебе три желания? — Успел только два. Первое заключалось в том, чтобы я пошла с ним на свидание, а вторым желанием стала моя ночёвка у него в квартире. Но мои желания при этом не исполнялись. Я просила свободы передвижения — это даже желанием не назовёшь! Это моё человеческое право! Ко мне вдруг вслед за чувством вины пришла злость на Пожарского. И чем больше я рассказывала о нём, тем сильней распалялась. Все подавляемые и не высказанные слова лились водопадом, желая подтверждения в том, что мои претензии не беспочвенны, и меня в самом деле, вообще-то, тоже обидели. А позже, уже вечером, когда я и Михаил сидели у него дома и целовались за просмотром фильма, сюжет которого никто из нас не вспомнит, я поняла ещё одну вещь: мои собственные желания всё это время исполнял именно Князев. Хочешь помощь по экономической социологии? Я здесь, рядом. Негде переночевать? Дверь моей квартиры открыта для тебя. Лишилась шапки и теперь мёрзнешь на морозе? Держи мою шапку... Мой бывший одноклассник даже каким-то образом всё это время находил в себе силы не мешать моим отношениям с Глебом, считая, что я счастлива, и он не вправе моего счастья меня лишать. Более того: продолжал поддерживать со мной дружеские отношения, искренне дорожа ими. И охранял мой покой, следя за тем, чтобы у меня всё было в порядке. Вот они — мои три желания, а не чьи-то ещё. Три желания для меня. Не для Леночки Барановой, исполняющей роль старухи в школьном спектакле, не для Кота в сапогах, которому на меня словно плевать. Тогда, в далёком детстве, я заявила, что больше не хочу играть роль Золотой рыбки, терпеть сети на своей голове и исполнять чужую прихоть. Тогда, в восемь лет, я заявила: «Пусть рыбкой в следующий раз будет Миша — он же рыжий! Золотой!». И он ею и стал. Без моих просьб, не прося ничего взамен. Не держал меня в неволе тогда, во время выступления, не держал и сейчас. Неужели взросление только так и происходит? Через ошибки и боль. Видимо, да. Я бы хотела не расставаться врагами, а поговорить так же откровенно, как с Ажиновой недавно, но и на это моё желание Глебу всё равно. После телефонного звонка с угрозой прошло уже два дня, сегодня наступает третий. Он не встречается мне в вузе, не пытается связаться через Диану или через Андрея, парня Людмилы. Но спокойствия мне это не приносит — Пожарский просто так словами не бросается. Слишком поздно я поняла, что даже его шутки — вовсе не шутки. Наступило утро вторника, Михаил уже стоит и ждёт меня во дворе корпуса, прибыв на своём автобусе на десять минут раньше меня. При встрече улыбаемся теми загадочными улыбками, какие бывают у влюблённых после сладких поцелуев на кануне. Фильм? Мне так и не вспомнить, что за фильм мы вообще вчера «смотрели». — Ну, что? — спрашивает Михаил, протягивая мне руку, пока никто не видит. — Сегодня мы заходим, как друзья или как пара? — На мне всё ещё твоя шапка, — отвечаю, вкладывая свою ладонь в его. — Я давно готова. Просто растерялась вчера, и нужно было подождать пока стихнет ажиотаж по поводу моего расставания с Глебом. — Ажиотаж был у меня, — усмехается. — На остальных забей. А если что, я поколочу, кого надо, за излишние эмоции! — Так! Мих, никаких поколачиваний! — Ну, посмотрим... — протянул он, криво усмехаясь. Войдя в аудиторию, как пара, держась за руки, мы, конечно, привлекли немало к себе внимания. Сначала все затихли, не зная, как реагировать. Затем Маша, староста, спросила: «Вас поздравить можно?», а парни начали громко шутить и улюлюкать. Князев в своём стиле обвёл всех присутствовавших предостерегающим взглядом, а затем ответил: «Можно». Посыпались поздравления, ещё более удивлённые лица смотрели на нас и наши скрещенные руки, как на нечто мистическое. Ажинова в полном шоке, а Хомямков единственный, кто никак не отреагировал. Словно он давно всё про нас понял. Что за великий провидец в нашем квартете? Всё знает наперёд, всё про всех понимает. А с виду нелепый неуклюжий мальчишка в странной одежде. Сегодня снова был зачёт, который мы все сдали слишком легко и непринуждённо. Настроение на высоте, за спиной крылья. Говорят, затишье всегда перед бурей — я почти забыла об этом в свете сегодняшних светлых моментов.