На этих его словах башня под моей рукой с приглушённым из-за общего шума грохотом обваливается деревянными искрами-блоками на стол. — Ох, нет. Я была уверена, что выиграю! — Но ты проиграла. Теперь ты должна мне три желания. — Что? Почему? Мы так не договаривались. Мы вообще никаких ставок не делали! — А потому, милая Лина, что ты золотая рыбка! — Глеб выглядит весьма довольным собой. Такой, как он, проигрыш, наверное, не потерпит. Уж больно сильно радуется своей победе. Как мальчишка потирает ладони и едва ли не топает под столом ножками. Взрослыми мужскими ножками в кедах. Но я злюсь. — Нет, Глеб. Никаких желаний я выполнять не буду. С чего вообще? Сидящий напротив меня парень в миг отбросил озорство в сторону. Брови нахмурились, последовал тяжёлый страдальческий вздох, сопровождаемый немым укором в карих глазах. Он даже из стакана отпил так, словно его содержимое было вовсе не таким безобидным и было приспособлено для борьбы с тяжёлым невыносимым в своих гранях горем. — Ты почти весь вечер относишься ко мне так, словно я только и думаю как бы обидеть тебя. Я же просто хочу поладить с симпатичной мне девушкой, сблизиться, произвести приятное впечатление и продолжить наше общение и после вечеринки. Мне жаль, что ты так агрессивно на меня порой реагируешь. Я не хотел как-то обидеть тебя — извини, если сделал или сказал что-то не так. А первым моим желанием было бы наше с тобой свидание. Ничего более. Глеб говорит, а мне так неловко и стыдно. Неужели я правда слишком груба с ним? Парень просто пытается подружиться со мной и в целом довольно мил. Какая же я, оказывается, колючка. Даже не ожидала от себя. — В общем, — продолжает Пожарский, вставая из-за стола, — Мне стоит уйти и не тревожить тебя больше. Жаль, что свидания не будет. Я был слишком уверен в себе. В нас. Ещё раз: извини меня. Сразу после этих слов «Кот в сапогах» срывается с места и стремительным шагом уносится к выходу из зала, протискиваясь сквозь веселящуюся толпу. Совсем недавно я и сама хотела скорей удрать, но почему сейчас так тошно? Чувствую себя так, словно натворила что-то нехорошее, сделала некрасивую пакость. Глава 6. Трусишка Лина 10 лет тому назад... — Бросай на Лину невод! — слышится паникующий шёпот культурного организатора из-за шторы, отделяющей сцену и закулисье. Я, восьмилетняя уставшая начинающая актриса, сверлю взглядом такого же восьмилетнего Мишу Князева, который забыл сценарий. Пухлый рыжеволосый одноклассник теребит в руках импровизированные сети и замахивается, готовясь бросить их на меня. Сжимаюсь, зажмурив глаза. Невод благополучно опадает мне на голову, растрепав все мои косы с блестящими пайетками в них, имитировавшие рыбью чешую. — Отпусти ты, Миша, меня в море, — начинаю говорить свою реплику, но за шторкой отчаянный шёпот: — Старче! — Старче-Миша, — исправляюсь, — дорогой за себя дам откуп: откуплюсь чем только пожелаешь. Зрительный зал взрывается хохотом. — Отпускаю тебя, золотая рыбка, — Миша краснеет в щеках, но изо всех сил пытается вспомнить текст. — Твоего мне откупа не надо. На этих словах мальчик подходит ко мне, и я снова зажмуриваю глаза — время снимать с моей головы верёвки, от которых хочется чесаться. Миша делает это неуклюже, я помогаю ему — теперь мы оба боремся с неводом под хихиканья наших и чужих родителей в зале. Наконец, я свободна. От моей взлохмаченной причёски встают антеннами наэлектризовавшиеся белокурые волосинки. — Плавай в синем море, — продолжает Миша, — на свободе! Размахиваю руками-плавниками (длинные перчатки с пришитым золотистым тюлем — важная часть моего костюма) и покидаю сцену. Культурный организатор, Марина Генриховна, то краснеет, то бледнеет, глядя на выход на сцену старухи, Леночки Барановой. Наша «старуха» выглядит так, словно только что посетила бои без правил: волосы в стороны, костюм порван и висит лохмотьями. Если перевести взгляд на не менее растрёпанную Диану Васильеву, то становится ясно, что так оно и было. Они всегда дерутся. Мои волосы немногим лучше, чем у этих двоих — на сегодняшней генеральной репетиции невод на меня кидали столько раз, что голова уже болит. Весь месяц с верёвками на голове, а раньше казалось, что это лучшая роль в сценке. — Марина Генриховна, — зову учительницу. — Не сейчас, Лина, — а у самой нос на сцене. — Пусть рыбкой в следующий раз будет Миша — он же рыжий! Золотой! — Хорошо— хорошо, Лина, — она по-прежнему не смотрит на меня. — А кем тогда будешь ты? — вклинилась Диана. — Просто Линой, которую никто больше не мучает со своими дурацкими желаниями. Голова от них болит, — осторожно, чтобы не повредить причёску, чешу голову подушечками пальцев. Васильева смеётся. — Рыбка! Рыбка! — слышу зов Миши. «Старуха», Леночка Баранова забегает в закулисье, а мои руки-плавники снова в деле и несут меня на сцену. — Чего тебе, Миша, надобно? — вопрошаю. — «Старче!» — шипит Марина Генриховна из-за шторы. — Старче-Миша, чего тебе надобно? * * * Субботнее утро не радовало. Экран телефона издевательски сообщает мне, что уже полдень. Давно я ещё так долго не проводила время в постели — даже в выходные. Всё потому что вернулась я уже во втором часу ночи. К счастью, Диана уже спала, и на меня не посыпались любопытные вопросы о прошедшей вечеринке, которую я покинула сразу после ухода Глеба. Чёртов «Кот в сапогах» встряхнул мои мысли так, что я ещё долго беспокойно вертелась в кровати в бессильной попытке найти ту удобную позу, что позволила бы мне погрузиться в глубокий сон. Со стороны кухни я слышу некий погром. Возможно, Васильева снова предпринимает попытку испечь морковный пирог. Он совсем ей покоя не даёт, ведь это любимое блюдо, что готовит её мама. Есть такой пунктик для сильной и независимой женщины в понимании Дианы: научиться самой готовить так, чтобы это было похоже на материнскую стряпню. Так что в нашей квартире главный повар это Васильева, а я помощник, мешающийся у неё под ногами и лезущий под руку. В общем, чтобы сберечь руки и ноги подруги, я просто не суюсь больше в царство кастрюль и прочей кухонной утвари. — Пахнет неплохо, — хвалю старания повара при входе в кухню. Она как раз накладывает себе в тарелку только что приготовленный омлет, от которого ещё пар валит столбом. — Решила ограничиться тем, что у меня точно получится, — Васильева садится за стол с вилкой наготове. — Я не слышала когда ты пришла. Всё нормально? Выглядишь не очень. — Вполне, — беру себе тарелку и накладываю свою порцию обеда, жадно вдыхая запах еды. — Сегодня суббота. Справишься? По субботам я делаю генеральную уборку по квартире. Кому кастрюля, а кому швабра — без дела никто не останется. — Виноградный сок не смог лишить меня сил, — усаживаюсь за стол напротив Васильевой. В окно позади неё ярко светит солнце, из-за чего её пушистые волосы словно светятся, придавая всему облику ангельский вид. — Что же тогда так повлияло на твои синяки под глазами и помятый вид? В голосе Дианы слышится скепсис. Она просто не любит, когда люди ведут себя, как она говорит «не правильно». — Мысль о том, что, кажется, я трусишка. Заяц, а не рыбка. — Ой, ты бы ещё вспомнила как тебя в младенчестве бабушки, тёти и мамины подруги называли, сюсюкая с тобой! Почему трусишка? Это как-то связано с тем парнем? — О, да. Я коротко рассказываю ей события прошедшей ночи, надеясь услышать что-нибудь, что поможет мне пережить неловкость за себя и свои действия. Да и просто чтобы выговориться. — Может, — говорит Диана, — ты и правда его обидела. Похоже, что действительно понравилась. А он тебе? — Он красив. — Эх, ты... — сочувствующий вздох. — Похоже, ты жалеешь. Почему струсила? — Не знаю... Это было неожиданно. Всё это. — Трусишка и есть. — Я и говорю. — Но с «Золотой рыбкой» забавно вышло, — добавляет с усмешкой Диана. — Помнишь, как я с Барановой дралась? Меня родители потом жёстко отругали, когда узнали про драки в тот вечер. — Да уж. Тот школьный вечер мы никогда не забудем. Весь зал смеялся до слёз. — У меня даже фото есть, хотя я и не выступала.