33 Сначала вид у него был изумленный, затем скептический, и, наконец, губы его ухоженного, красиво обветренного лица тронула улыбка. Ханна сделала над собой усилие, чтобы не отпустить какую-нибудь колкость и тем самым не свести все свои намерения к нулю. Она должна быть дружелюбна. Приветлива. А вовсе не плевать ему в лицо, не пинать в пах, после чего в темпе ретироваться. – Я бы ничего так сильно не желал, как пообщаться с тобой. Заходи. Он открыл дверь пошире, и Ханна, как цивилизованный человек, совладав со всеми своими инстинктами, вошла внутрь. В который уж раз напомнила себе, что находится здесь, чтобы выведать у него что-нибудь. Использовать его так, чтобы он этого не заметил. Сама же при этом и не подумает откровенничать. – Я тут как раз собирался заняться утренней йогой. Ты не будешь возражать, если я сделаю несколько растяжек, пока мы разговариваем? Не было на свете вещи, против которой у Ханны было бы больше возражений, однако она лишь коротко кивнула. – Разумеется. Ведь это я тебя побеспокоила. – Отлично. Тогда я пошлю несколько приветствий солнцу. Ты обязательно должна попробовать – это удивительно полезно для развития гибкости, причем не только тела, но и ума. Mind and body[34]. Ханна разглядывала Йорна, который был облачен в костюм для бега и стоял, по-идиотски задрав руки над головой. Она вынуждена была признать, что вид у него при этом был весьма умиротворенный. Во рту у нее даже появился привкус тошноты. Она с трудом сглотнула и уселась на довольно-таки неопрятный диван, предварительно стряхнув с него крошку хлеба. – А кто здесь вообще-то живет? – Какая-то семья. Все организовал мой агент, так что о них я знаю немного. – А где они сейчас? Йорн изогнулся, задрав зад и опустив голову. Пес мордой вниз. – Я об этом как-то не думал. Ханна заглушила в себе жгучее желание пуститься в комментарии типа того, что семья эта в настоящий момент вынуждена ютиться где-то в уголке дивана у родственников, чтобы Йорн смог свободно резвиться в их доме. Взгляд ее упал на несколько игрушек – интересно, скучают ли по ним дети? С другой стороны, она ведь тоже в некотором смысле оккупировала дом Эллы. – И сколько ты думаешь здесь пробыть? Пес мордой вверх. – Столько, сколько захочу. Как я уже говорил, я здесь, чтобы немного пособирать материал для моей будущей книги. – Ее действие будет происходить здесь? – Ну, до этого я еще не добрался. Но думаю, где-нибудь на фоне суровой природы. Это будет что-то о человеке и его борьбе со стихией, но на самом деле это станет борьбой с собой. Бегство от жизни. До тех пор, пока он случайно не находит тело молодой красивой женщины, которую изнасиловали, убили и сбросили в ручей. И ему приходит в голову, что он должен спасти ее, раскрыв убийство. – Как же он может ее спасти, если она мертва? Ханна с отвращением смотрела на то, как Йорн опустился на пол и попытался принять раздражающую ее позу лежащей доски. При этом философски застывшим взглядом он смотрел прямо перед собой. – Это скорее символическая форма спасения. Он спасает ее, найдя убийцу. Ханна рассматривала его. Она часто представляла себе, как вонзает какой-нибудь острый предмет ему в живот. Вырезает его внутренности. Теперь он стоял, подняв руки вверх, с закрытыми глазами; все тело его было беспомощно раскрыто. Она вполне могла бы сделать это прямо сейчас. Отмахнулась от этой мысли. К делу. – Ты, наверное, знаешь, что произошло? Молодой человек, которого нашли утонувшим несколько дней назад? – Да, трагический несчастный случай. Ханну одолели сомнения. Правильно ли она поступает? Однако Йорн уже подошел и уселся напротив, разлил по стаканам воду. Обратной дороги нет. – Это не несчастный случай. Все указывает на то, что произошло преступление. Поначалу Ханна не была уверена, понял ли Йорн то, что она ему сказала. Он довольно долго пристально смотрел на нее. Неужели не поверил? Она даже почувствовала легкое разочарование от того, что сказанное ею, по-видимому, его нисколько не шокировало. – Ты собираешься использовать это в своей книге? Йорн не удержался и слегка усмехнулся. Ханна ощутила растущее раздражение, однако заглушила в себе это чувство. Да пошел он с этими своими улыбочками в стиле «ну и жалкий же ты любитель»! Если она хочет, чтобы он ей помог, надо быть с ним откровенной. Тем не менее, стремясь сохранить лицо, она все же слегка слукавила: – Разумеется, речь не идет о том, чтобы все совпадало один в один. Я и сама выдумываю массу всего. Разные линии и повороты сюжета. Йорн кивнул – ну да, конечно. – И теперь твоя книга забуксовала из-за расследования гибели этого бедняги? Все, довольно. Больше никакого высокомерия. Ей необходимо вернуть разговор в нужное ей русло. Она отпила воды. Йорн тем временем принялся с хрустом разминать суставы пальцев. Ханне это жутко действовало на нервы. – Необходимо каждый день разминать все части тела. Ханна промолчала. Хрусть-хрусть. – Существует довольно много подозреваемых, но все равно все как-то не сходится. Как будто чего-то не хватает. Какого-то компонента. Ханна встала и прошлась по комнате. Йорн провожал ее взглядом. – Орудие убийства? – Тупой предмет. Не найден. – Подозреваемые? – Отец, любовник-гомосексуалист, бездомный, который случайно присутствовал при обнаружении тела и у которого на голове есть шишка – долгая история. – Свидетели? – Бездомный с шишкой. – Мотив? Ханна застыла. Черт, а ведь он прав. Почему она сама об этом не подумала? Йорн ответил за нее: – Любовник – из ревности, отец – из стыда, бездомный – гомофоб. Как по мне, все это сильные мотивы. Ханна снова присела. – Но ты их не знаешь. Йонни дружелюбный и не ревнивый, отец мог испытывать чувство стыда, но обожал своего единственного сына, а бездомный слишком мил, чтобы быть гомофобом. Йорн покачал головой, не в силах сдержать улыбку. – Я-то думал, что твой цинизм и недоверие к другим могут стать преимуществом в описании криминальных дел. Оказывается, ты на самом деле мягкая, как масло. – А кто говорит, что я страдаю недоверием к другим? – Ты сама сказала. В одном из интервью в «Политикен»[35] пару лет назад. Ханна почувствовала, что это заявление как-то странно льстит ее самолюбию. Йорн читал интервью с ней. И в то же время она готова была его убить – мягкая, как масло! Он и говорит как пишет – сплошные долбаные клише. Она сделала попытку оправдаться. – Мое недоверие следует толковать скорее в абстрактном плане – как недоверие к человечеству вообще. Йорн покачал головой и издал уголком рта отвратительный звук. – Знаешь, Ханна, я никогда не думал, что скажу это. Но ты слишком, слишком наивна, чтобы писать детективы. Фантазии на тему убийства Йорна вернулись в виде ощущения реальной возможности, однако Ханна мобилизовала все свои моральные силы и подавила в себе желание раскроить ему череп металлическим чайником. Стоп! Почему в ней столько жестокости? Почему всякий раз, как кто-то ее раздражает, в голове ее рождаются мысли о неистовом насилии? Внезапно она почувствовала стыд и испуг. Если она столь примитивна и импульсивна в своих мыслях, значит, она склонна к насилию, вполне может напасть, совершить убийство. Что же тогда отличает ее от всех потенциальных убийц? Ханна ощутила, что одна рука ее слегка подрагивает. Она попыталась это скрыть, но Йорн заметил. – Абстинентный синдром? Внутри у Ханны все кричит, но внешне она улыбается, однако это улыбка психопата. – Я не алкоголичка. – И я не мультимиллионер, у меня нет крутого летнего дома в Хорнбэке[36] и доли в быстрой скаковой лошади в северной Германии. Йорн улыбнулся Ханне, та не удержалась и улыбнулась в ответ. Что за черт? Это и вправду прозвучало довольно забавно. Он что же, начинает ей постепенно нравиться? Нет! Сосредоточиться. Она должна его использовать, извлечь выгоду из его доверчивости, сыграть на его самовлюбленности и заставить его помочь ей в расследовании так, чтобы он сам этого не понял. Она пришла именно за этим, а не для того, чтобы подружиться. – Что касается мотива. Ты прав, что у всех троих, упомянутых в данном списке, есть сильные мотивы, но, как я и говорила, ты их не знаешь. Я просто-напросто не верю, что… – Что они в состоянии сделать это. Ты это говорила. Что ж, тебе виднее – ведь это ты у нас знаток человеческих душ. Чем было его последнее замечание – слегка завуалированной похвалой или язвительной насмешкой? Ханна так и не поняла, однако склонялась к последнему.