Ханна понимала, что подобный приговор слегка отдает ханжеством. Саму же Маргрет подобные суждения о ее жизни, похоже, не слишком расстраивали. Возможно, она и сама уже сотни раз думала о том же. Маргрет взглянула на играющих детей. – Да вот. Благополучная и хорошая жизнь, в которой у нас есть все, в чем мы нуждаемся. Материально и духовно. Природа, общество. Ты часть чего-то. Я часть чего-то. Я жена полицейского, домохозяйка и детская воспитательница, на которую многие люди рассчитывают. Мои дети живут на свежем воздухе и каждый вечер ложатся спать сытыми, спокойными и радостными. Когда я постарею, обо мне будут заботиться, когда умру – по мне будут скорбеть. Ханна во все глаза смотрела на Маргрет. И это она серьезно? – Когда ты умрешь? Так вот о чем ты думаешь – что у тебя будут прекрасные похороны и все в деревне придут оплакать тебя, потому что ты всегда была примерным и порядочным членом общества? Который всю жизнь стремился к тому, чтобы все было как заведено и у всех все было тихо, спокойно и ровно? – Что-то в этом роде. – Но ведь катастрофы все же происходят. Взять, к примеру, Тора. – Ты не поняла. Меня страшит не катастрофа, а длинное и трудное существование, которое может привести к невыносимому одиночеству, если слишком бороться с такой жизнью. – Но ведь сейчас ты ничем не рискуешь. – А чем рискуешь ты? Маргрет бросила на Ханну взгляд, заставивший ту почувствовать себя дурой. – Между прочим, если бы я ничем не рисковала, тогда что я здесь с тобой делаю? Против этого аргумента Ханне трудно было что-либо возразить, однако также сложно было принять и тот факт, что Маргрет, очевидно, была вполне довольна своей жизнью. А с другой стороны, возможно, именно потому, что сама Ханна никогда и ни с чем не шла на компромисс, основным чувством, которое она постоянно испытывала, было чувство одиночества. Она попыталась избавиться от этой мысли. Лучше уж одиночество, чем несвобода. Ханне хотелось задать еще множество вопросов, попытаться оспорить взгляды Маргрет на мир, выспросить о деталях их с Виктором совместного существования, узнать, о чем Маргрет мечтала в молодости. Вместо этого она поинтересовалась именами детей, тем, насколько часто они поднимаются к глетчеру, а также, каково это – проводить целый день с существами, которые еще толком не умеют говорить и самостоятельно ходить в туалет. К важной информации можно было отнести, что Маргрет всю свою жизнь прожила в Хусафьордуре, равно как и то, что все ее друзья и родственники находились здесь же. Это тоже представлялось достаточно важным. Внезапно Ханна почувствовала нечто холодное на шее. Какой-то ледяной предмет быстро двигался вниз вдоль позвоночника. От неожиданности она не сразу сообразила, что виной всему дети: кто-то из них подкрался к ней сзади и засунул ей за шиворот кусочек снега с ледника. Ханна вскочила и, подпрыгивая и пританцовывая, начала трясти на себе одежду, стараясь вытряхнуть снежный комочек из-под кофточки. – Брр, как же холодно! Я сейчас умру! Ребятишки корчились от смеха, чуть не выпрыгивая из своих комбинезонов. Наконец Ханне удалось извлечь снежок из-под многочисленных свитеров и кофт, но мокрый след от стекавшей по спине ледяной струйки все еще чувствовался. Ей хотелось расшвырять хохочущие комбинезоны в разные стороны, однако тут она заметила, что Маргрет тоже смеялась. Ханна постаралась взглянуть на себя со стороны и поняла, что на самом деле выглядит предельно банально и комично. Первая ее реакция была настолько же предсказуема, как поливший из черной тучи дождь. Решив поразить Маргрет, мелких змеенышей и прежде всего себя, она кинулась к глетчеру, зачерпнула горсть снега и стала гоняться за детьми. – Ага! Ну, сейчас вы у меня дождетесь! Хоть ребятишки и не понимали ее, но они с восторженным визгом бросились врассыпную, так что Ханне даже не надо было особо притворяться, что она не может их поймать. В конце концов она прекратила свои тщетные попытки поймать малышей и стала кидаться в них снегом, они же с радостью уворачивались от этой заранее обреченной на неудачу попытки мести. Ханна остановилась перевести дух, и в этот момент большой снежок попал прямо ей в лоб. В нескольких метрах от себя она увидела Маргрет, которая с шаловливым видом махала ей рукой, детишки же в этот момент чуть не лопались от хохота. Ханна почувствовала, что и сама смеется, пульс у нее бешено бился, щеки пылали. Ей пришло в голову, что она уже и не помнит, когда последний раз по-настоящему смеялась. Они так и не успели сказать друг другу, что же будет дальше, но по пути обратно Маргрет внезапно взяла руку Ханны и слегка сжала ее. Казалось бы, пустяк, но Ханна поняла, что на этом все не закончилось. 39 Преодолевая с Маргрет и детьми последние сотни метров до полицейского участка, Ханна ощущала некоторое беспокойство. Прогулка их подходила к концу. Она не знала, когда ей удастся снова увидеться с Маргрет. С детьми или без них. Ханна наблюдала за тем, как маленькие комбинезончики заканчивают трудное путешествие и, собрав последние силы, бегом несутся к дому. Сама она шла в нескольких шагах позади Маргрет и старалась выдумать предлог для того, чтобы подольше оставаться с ней. Но когда они приблизились к дому, у Ханны возникло тревожное чувство, что, что-то не так. Машина Виктора была припаркована как-то странно – далековато от дома, как будто он решил затормозить слишком рано. Подойдя к машине еще на пару шагов, они заметили, что обе передние дверцы распахнуты. – В чем дело? Видя ту же картину, что и Ханна, Маргрет остановилась. Дети уже были в нескольких шагах от входной двери, которая тоже оказалась открытой настежь. Обе женщины одновременно почувствовали беспокойство и бросились к дому, чтобы помешать ребятишкам войти внутрь. Поймав на самом пороге пыхтящий комочек в комбинезоне, Ханна оттащила его подальше от двери и успела заметить на полу в прихожей какие-то пятна. Кровь! – Bíddu![40] Маргрет, как и Ханна, застыла, держа на руках двоих детишек; лицо у нее было абсолютно белым. Дети посмеивались – вероятно, думали, что это какая-то забавная игра, – и пытались вырваться. Ханна поймала взгляд Маргрет, в котором сквозил нескрываемый страх; Маргрет напоминала сейчас хрупкую ледяную скульптуру, готовую в любой момент разбиться. Ханна намерена была любой ценой предотвратить это. – Оставайся здесь с детьми, я вхожу. Не тратя лишних слов, Ханна помогла Маргрет собрать всех ребятишек и краем глаза проследила за тем, как та отвела компанию малышей от дома, бормоча какие-то успокаивающие слова, которые, возможно, действовали на них, но никак не на нее саму. – Будь осторожна! Едва расслышав предостережение, Ханна прошла в дверь, которая с внутренней стороны оказалась вся измазана кровью. С бешено бьющимся сердцем она медленно двинулась в сторону гостиной. Из множества остросюжетных фильмов она знала, что сейчас самое время достать оружие или дождаться подкрепления. Однако оружия у нее не было, равно как и подкрепление вызывать было неоткуда. Ханна отметила, что страха она не испытывала – лишь сильное напряжение, не зная, чего ждать дальше. Предчувствуя худшее, она подкралась к двери в гостиную и, решительно распахнув ее, ворвалась внутрь, где, как оказалось, все было тихо и спокойно. За исключением того, что на столе лежал опрокинутый стакан, из которого на устланный ковром пол капала вода. Ханне показалось, что она довольно долго разглядывала стакан, однако затем из кухни донесся какой-то звук. По спине ее пробежал холодок. Лишь теперь она по-настоящему испугалась. Но пути назад не было – ради стоящих на улице замерзших и усталых детишек она должна была проверить дом, убедиться в его безопасности. Двинувшись в сторону кухни, Ханна быстро огляделась в поисках какого-нибудь оружия, подхватила с комода латунный подсвечник и подняла его над головой. Пытаясь выглядеть грозной и смелой и с неподдельной готовностью обрушить тяжелый подсвечник с острыми гранями на висок проникшего в дом злоумышленника, она влетела в кухню с ревом, поразившим ее саму. Поразил он и склонившегося над кухонной мойкой человека, который резко обернулся, в испуге глядя на подсвечник, занесенный Ханной над его головой. Человек также вскрикнул от страха и заслонил лицо руками. За долю секунды до того, как под действием адреналина рука Ханны начала опускаться, она вдруг поняла, что смотрящие на нее глаза ей хорошо знакомы. Это были глаза Виктора. Ханна опустила руки, удары пульса едва не разрывали ее вены, она растерянно смотрела на Виктора. Смертельно бледный, вероятно из-за потери крови, он пытался самостоятельно перевязать правую руку, из которой обильно текла кровь. Лежащее перед ним на столе кухонное полотенце превратилось в кровавую тряпку. Со лба его стекали капли пота, смешиваясь с кровью из раны, которая, похоже, была длинной и глубокой. Ханна огляделась по сторонам. – Здесь кто-то еще есть? Кто это сделал? Виктор с трудом покачал головой; похоже было, что еще немного, и он упадет. Ханна пододвинула стул и усадила его. Она стала сама перевязывать Виктора, отчаянно кривясь, чтобы не упасть в обморок. Вида крови она совсем не выносила, однажды лишилась чувств прямо в кинотеатре во время особенно кровавого фильма, и даже мелкие ранки приводили ее в ступор. Вероятно, мощный выброс адреналина все еще удерживал ее в сознании, когда она торопливо заматывала руку Виктора марлевым бинтом, которым он несколькими минутами ранее пытался остановить кровотечение. Рана представляла из себя длинный порез и была, по-видимому, нанесена кухонным ножом. Ханна глазами поискала нож, а когда не нашла, ей снова стало страшно оттого, что человек, очевидно ранивший Виктора в его собственном жилище, вероятно, все еще разгуливает с ножом по дому. Она налила стакан воды и поставила его перед Виктором. Он выглядел вялым. Что в большей мере явилось причиной этого – сама рана или же потеря крови – было непонятно. Ханна поднесла стакан к губам Виктора, он начал жадно пить. – Ты уверен, что в доме больше никого нет? Виктор кивнул. – Абсолютно уверен. Он ушел. Или убежал. Теперь он уже далеко. – Кто это был? Ханна чувствовала, что сгорает от любопытства. – Гисли. Это был Гисли. На лице Ханны застыло изумление. Она недоверчиво взглянула на Виктора. – Гисли? Ты уверен? – Конечно. Я сам привез его сюда. Дети, за которыми пришли родители, отправились по домам, а своих Маргрет усадила перед телевизором, включила им мультфильмы и дала сладости, уведя подальше от серьезного разговора, который происходил на кухне. Ханне удалось затереть следы крови настолько тщательно, что дети смогли войти в дом, не рискуя получить психологическую травму на всю жизнь. Никто из них действительно ничего не заметил и уж тем более не понял, что над домом нависла нешуточная угроза. Даже Виктор начал понемногу приходить в себя: к тому времени, когда он начал свой рассказ, щеки у него слегка порозовели. – Я получил ответ по поводу бутылки. Оказалось, что на ней кровь Гисли, так что, по всей видимости, ты права. Это его ударил Тор тем вечером. – И это он убил Тора? Виктор пожал плечами. Или, точнее, тем плечом, которое не было на самодельной перевязи. – Ты сама говорила, что не считаешь его способным на насилие. Но когда он понял, что мой допрос сводится именно к этой версии… В общем, его переклинило. – А что с машиной? Он попытался скрыться на ней или что? Виктор покачал головой. – Нет. Как я уже говорил, я обнаружил его возле хижины и попросил проехать ко мне для беседы. Ему это очень не понравилось, в машине всю дорогу задавал разные вопросы и вообще очень нервничал. Я хотел поговорить с ним спокойно, не в машине, а за столом за чашкой кофе. Мне нужно было видеть его лицо во время ответов на мои вопросы. – Но до этого дело не дошло? Ханна горела от нетерпения, ей хотелось знать все и сразу, однако в глубине души она понимала, что Виктор не в состоянии представить ей удовлетворительное объяснение. Чтобы Гисли оказался убийцей… Разумеется, все указывало на это, но так было бы слишком уж просто. Или слишком печально. Ханна не смогла бы это сформулировать, однако чувствовала, что дело развивается как-то неправильно. – Он так наседал на меня, что мне пришлось рассказать ему о бутылке и образцах прямо в машине. Я не стал озвучивать версию о том, что кровь на бутылке, возможно, принадлежит убийце. Он инстинктивно почувствовал, что находится под подозрением. Вот тогда-то он на меня и набросился. Ударил, когда я вел машину. Мне удалось кое-как доехать до дома, вытолкать его из машины и затащить к нам. Я вовсе не хотел запирать его в камеру или применять наручники, но при том сопротивлении, которое он оказал, я был бы вынужден это сделать. Однако ничего подобного мне не удалось. – Потому что он вытащил кухонный нож? Виктор кивнул. – Я даже не успел ничего понять – просто вдруг почувствовал укол в руку и увидел, что он убегает. Я хотел было броситься за ним, но кровь текла слишком сильно. Ханна и Маргрет встревоженно переглянулись. Теперь заговорила Маргрет. – Это хорошо, что ты за ним не погнался. Судя по твоим словам, он бы ни перед чем не остановился, чтобы не лишиться свободы. – Нам необходимо его найти. Я позвонил в Рейкьявик и вызвал подкрепление – я же не могу взять его в одиночку. Особенно вот с этим. Виктор кивнул на руку. – Врач уже в пути. Ханна, казалось, предусмотрела самые разные вещи. – Когда они прибудут? Я имею в виду подкрепление. – Как только смогут. Что на деле означает: через несколько часов. Ханна покачала головой. – Это никуда не годится. Если Гисли так прижали, он может причинить серьезный вред себе или прочим. Мы обязаны найти его прямо сейчас. – Мы вообще никому ничем не обязаны. Ты штатская и не должна гоняться за убийцей с кухонным ножом. – Но он не… – Стоп!