– Итак. На тринадцатом посту был вскрыт карантинный груз. Вследствие чего перевозимые из лаборатории Христианского центра микробиологии животные разбежались, а потом погибли, я правильно поняла? – она подняла глаза от бумаг. – Именно так, мадам, – откликнулся я. – Вы опросили руководителя лаборатории центра… мм… доктора Левенса и водителя камиона. Согласно показаниям Левенса, подтвержденным документально смерть животных не могла быть вызвана… мм… побочными явлениями проводимых исследований, – на сухом запястье подрагивали мужские часы. Простая констатация фактов в ее исполнении, выглядела допросом. – Доктор показал, что груз – стерильный материал для другого центра микробиологии. В данном случае смерть животных была необычной. Из крови была выделена культура вируса, – на этом моменте я себя даже похвалил, говорить под взглядом немигающих серых глаз было сущей пыткой. – И еще, там же были обнаружены микроскопические следы «Голубой мистики». Фенилэтиламин, номер пять тысяч четыреста три, подраздел Б из перечня… Она прервала меня. – Об этом я знаю. Продолжим. Перевозчиком выступила транспортная компания «Норд Стар логистик». Водитель, везший груз, на следующий день был убит. Кроме него убит некий господин Симеон Больсо, за которого я бы лично наградила вас всех. Если бы вы не наделали потом столько глупостей, и не влезли бы в дело, находящееся в компетенции полиции. Вернее и то, что Больсо отправили к праотцам тоже не совсем ваша заслуга. Тем не менее, факт остается фактом, – я попытался уверенно улыбнуться, моя собеседница продолжила. – Подозревая, что кто-то пытается перевести через границу, – она прервалась и порылась в бумагах, – ноль один микрограмм фенилэтиламина, вы впутываетесь в какое-то уже совсем темное дело с дорожной цистерной и еще одним покойником. Мейерс? Ноль один микрограмм фенилэтиламина, вы понимаете, о чем идет речь? Я водил пальцем по полированной поверхности, оставляя мутные следы, видимые в свете врывавшегося через занавеси солнца. Мне нужно было что-то ответить. – Мейерс прикончил Больсо и водителя, – выдавил я. – Если бы нам удалось задержать его тогда, то дело приняло бы совсем другой поворот. – Да, но вы об этом тогда не знали, так ведь? Просто, насколько я понимаю, вы пытались застать предполагаемых преступников ен локи кримен. Без страховки нашими сотрудниками физической защиты. Не запросив санкции. Абсолютно предсказуемо, что вы совершили все ошибки, которые могли совершить. И начиная с этого дня, все ваше расследование превращается в форменный вестерн. Драка с консьержем. Я удивленно поднял глаза. Откуда она это знает? Тонкие губы, казалось, улыбались. Интересно сколько ей лет, нашей бетонной жабе? Пятьдесят? Больше? – Драка с консьержем у мамы Ангелопулос, – повторила она, поправляя сбившиеся с запястья часы, – чистейший цирк! Стрельба в меблированных комнатах, одна погибшая. Я вновь подумал о Марте. Зачем ты бежала, Марта? – Стреляла как раз таки погибшая. Все это несчастный случай. – То есть пыталась вас застрелить из-за пяти фальшивых накладных? – она нажала клавишу селектора и попросила мисс Джонс принести чаю. – Я думаю, что Марта Фойгт по какой-то причине застрелила Мейерса, а когда я ее нашел, у нее не оставалось выхода. Она понимала, что попалась. Бумаги она прихватила, возможно для того чтобы не светить адреса. – Кстати, вы их проверили? Я кивнул. Этим, я занимался все утро, провисев на телефоне без малого три часа. Посмотрев в глаза графине, я перечислил: – Два адреса – пустыри, один – заброшенный склад запчастей, офисное здание и церковь. Во всех накладных фигурируют лабораторные животные. Я могу предположить, что по пересечению границы, они хотели поменять документы. Мы уже сталкивались с подобной схемой транзитной переброски. По въезду на территорию сопредельного государства подделываются сертификаты происхождения, карантинные свидетельства и накладные, и груз едет дальше. В ту точку, куда планировалось. Только, до этого, речь шла просто о неуплате пошлин, либо мошенничестве со страховкой, если груз по документам был утерян. Было пара случаев, когда сгоревшие камионы вдруг всплывали где-нибудь в Штатах. Но никаких животных или чего-нибудь подобного. Я говорил уверенно. Она хмыкнула и поправила стоявшие на столе в идеальном порядке фоторамки. Любопытно, чьи фотографии туда вставлены? Я насчитал четыре снимка: один большой, видимо групповой и три маленьких. Муж, двое детей? – Словом, все ваши усилия принесли нам четыре трупа, и пять фальшивых адресов. Ни одной рабочей версии, кроме теории некого профессора Фодергила в которую трудно поверить. Живые наркофермы, кажется. А! Фодергил! – леди Маргарет неожиданно оживилась, – Фодергил! Нет, ну представьте! Я удивленно посмотрел на директрису и отхлебнул принесенный чай. Спиртовка не понадобилась, он был горячим. Папка покойной Марты Фойгт лежала перед леди Маргарет. Листики неопрятно рассыпались, на одном из них темнело бурое пятнышко. Я смотрел на это пятно. Зачем ты бежала, Марта? – Старик Фодергил! – бетонная жаба поставила локти на стол и сложила ладони, – Фодергил которого вы описываете в отчете, это не тот ли мошенник на доверии? Брачный аферист? По-прежнему носит горчичные костюмы с заплатками на локтях? О нет-нет! – правильно истолковав мои мысли, она засмеялась. – Он не в моем вкусе. Фодергил попался лет двадцать назад, когда он попытался сменить профиль и перебросить кое-что из Мексики. Он все такой же живчик? – Насколько я его видел, нет, – произнес я, – вероятно, сильно сдал за это время. – Где вы его откопали? Он давно не появлялся. Даже удивительно, что он выплыл, ведь ему уже за восемьдесят. – Его нашел инспектор Рубинштейн, – не имело смысла скрывать правду, я прикусил губу. Великий больной посадил нас между стульев. – Но профессор связно проанализировал отчет экспертов, ма’ам. Его выкладки были совершенно логичны. На его счет у нас не возникло никаких подозрений. – Это его конек, в свое время он отсидел пару лет. Как вы понимаете, особых развлечений в тюрьмах нет, и он читал научные журналы. Мне он рассказывал про эффект Допплера. Заслушаешься, – она махнула рукой и, улыбаясь, закрыла папку. Казалось, это дело ее забавляло. Взяв со стола перьевую ручку, леди Маллори – Сальтагатти вывела размашистую визу. – Архив, – заключила она, ее глаза стали стальными, температура в преисподней упала на пару градусов, – и только потому, что господина Больсо уже нет с нами, понимаете меня? А покойниками пусть занимается детектив-инспектор Соммерс, тем более что он выказал большое рвение по этому вопросу. Вашему начальнику, почему-то всегда фатально везет, несмотря на то, что его методы чистейший бедлам. Передайте ему, что на него поступили три жалобы, – она перечислила, – скрылся с места аварии, проигнорировал требование оцепления остановиться и подрался с мистером Темба. – С мистером Темба? – спросил я, отмечая, что немец в аэропорту как-то умудрился записать номер машины его величества, а сержант Пеппер подал рапорт. – Тот консьерж у мамы Ангелопулос, – уточнила жаба. – Сотрясение мозга и выбиты четыре зуба. Судьба мистера Темба меня волновала мало. Таких как он – миллионы, и каждый цепляется за возможность нажаловаться на что-нибудь, руководствуясь принципами, что жизнь коротка и самое запоминающееся быстро блекнет. Вот про сержанта я подумал, что мистер Мобалеку этого так просто не оставит. Папка, которую я нес в руках, показалась неожиданно легкой. В самом деле, как толстяк отомстит? Отметелит где-нибудь? Уже те пятнадцать минут на одуряющей жаре, можно было бы настучать этому микронаполеону по чердаку. А за жалобу, сделать это с особым удовольствием. Наш директор, доктор права, графиня Маллори – Сальтагатти остановила меня уже у двери. – На вас, кстати, тоже есть жалоба. От миссис Бредстоун, – я обернулся и посмотрел на нее. Сердце у меня упало. Лицо бетонной жабы не выражало ровно никаких эмоций. – Жестокое обращение с животными, – розовый ноготь постучал по одной из бумаг. – Сколько у вас осталось до момента истечения испытательного срока? – Месяц, ма’ам, – я нервно сжимал папку, будто все накопленные бумаги могли помочь. – Считайте, что он уже истек. Пишите рапорт о переводе на место инспектора, – она не дала моему радостному недоумению вылиться и попрощалась, – всего доброго, мистер Акиньшин. Ты веришь в Деда Мороза? – Прямо так и сказала? – его величество отхлебнул мескаль. – Говорю тебе, если бы этого пряника не прикончили, нам бы устроили ректоскопию. – Аллилуйя, – радостно заключил толстяк, – а все потому, что маленькому человеку, хоть когда-нибудь должно повезти. Впрочем, не удивлюсь, если наша жаба зацепит нас за бубенцы, по поводу какой-нибудь другой пенки. У нее там целый список наших грехов. К тому же, она замужем за макаронником, а они все как один м’даки, просекаешь? Рубинштейн, сидевший в кресле по правую руку, возмутился. – Тебе не стоит так говорить, Эдвард! Ту же знаешь, что моя Руфь итальянка! Моба скосил налитые, желтые в красную прожилку глаза и заржал. Ископаемый гриб гневно потеребил свой неизменный шарф и выпил. Привыкший к их беспричинным перепалкам я вытянул ноги, старое кресло в жилище четы Мобалеку было удобным. Оно обнимало меня как бабушка приехавшего на лето внука. В этих объятиях легко было уснуть. Задремать, свернувшись калачиком, сонно слушая разговоры. В голову лезла всякая чепуха, какая выплескивается из глубин, когда заканчиваешь что-то большое, требующее большого напряжения. Мескаль маслянисто подрагивал в стекле. Я поднял бокал и посмотрел на свет, сквозь желтоватую жидкость. Мой алкогольный мир был веселого солнечного оттенка. Зачем ты бежала, Марта? Зачем? Понять это было невозможно. Бунгало, яхта и телка с большими дойками, три составляющие успеха с номерком на большом пальце ноги. Я сделал глоток: если раньше люди гибли за металл, то сейчас бились за бумагу. За эти глупые фантики, в которые упаковывают то, что мы называем счастьем. Бессмысленные нули и цифры. Портреты и пейзажи. Синие, зеленые, красные. Ценою больше чем жизнь. Если задуматься, то все наше существование вертится вокруг них. Мы пытаемся заиметь их всеми способами и жалеем только об одном, что не можем владеть большим количеством. Зачем? Зачем ты бежала, Марта? Из-за бумаг? Впрочем, на них не было номинала. И портретов. Ровным счетом ничего привлекательного. Цифры, адреса и маленькое бурое пятнышко. Приходил монах к монашкееее! Поиграть с ней думал в шшааашки! Дверь забыли запереть! Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!… Вообще, пение мистера Мобалеку наводило тоску и ужас в любом случае. Особенно когда остро хотелось тишины. Я вспомнил, как пустел закуток, ведущий к нашей норе, когда его величество начинало вокальные упражнения. Нет, выдержать это было невозможно. Его пение родом из тех утробных завываний первых земноводных, поселившихся на суше. Оно с равным успехом могло привлечь самку и свести с ума кого-нибудь мыслящего. Что поделать, создатель полностью обделил мое сдобное начальство слухом. Компенсировав эту утрату огромными легкими и резонирующей пастью. Водрузив монументальную ногу в гипсе на стул, благоверный Риты вертел в руках бутылку. – Если у тебя трусы в кружавчик, Поиграть не думай в шашки, До того как дверь запрешь! Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Дым от сигары лихо вился в воздухе. Прервав пытку вокалом, толстяк хлебнул из горлышка и философски произнес. – Хорошо еще, что эта сука не подстрелила нашего малыша, а? Макс, у тебя талант по части влезть в замес, сечешь? Она бы тебе устроила сквозняк в чердаке, если бы прожила подольше, это как пить дать. Я усмехнулся и пожал плечами. Когда пару раз попадаешь в полный абзац, начинаешь потихоньку привыкать. Черствеешь. Близость старухи с косой воспринимаешь как досадную помеху, собачью кучку на тротуаре. Умереть для тебя становится, все равно, что чихнуть. Хотя и более неприятно. С другой стороны, и ценишь жизнь по-другому: не как подарок, который боженька сует каждому кретину, а как то, что у тебя в количестве одной штуки по накладным. И ничего. Ничего более. В этом вопросе Рубинштейн и толстяк меня понимали. – Кто-нибудь хочет перекусить? – Рита показалась в двери. Этим вечером на супруге старшего инспектора был халат, на котором страус пожирал кита. По словам толстяка: аллергория для любителей пошамать птицу с рыбой. Гастрономический халат сидел на китихе как чехол на дирижабле. – Тебе нравится, Макс? – толстуха кокетливо повертелась, – это «Джаст Кавали», сейчас все по нему с ума сходят. – Очень аппетитно, Рита, – подтвердил я. – Твой прикид делает человека одновременно голодным и сумасшедшим. Усатая Венера подмигнула мне так, чтобы муж не видел. У нее там бродили какие-то фантазии, которые я старался не замечать. С кухни доносился запах жаренного. Что касается еды, то квартирка четы Мобалеку – самое то. В ней Рональд Макдональд женился на Фашоне. Свадьба была пышной: порции способны свалить слона в самой лучшей форме. Килокалориями можно отапливать двигатели ракетоносителя «Протон» или еще чего. Ядерный взрыв, который каждый раз происходит у тебя в желудке. А перекусить, означало только одно, наесться на неделю. – Я бы чего-нибудь жевнул с парнями, – произнес его величество и отложил папку. Наше двухчасовое совещание подошло к концу. – Короче, чуваки, все умерли как в сказке. Пусть даже и не в один день. Но большего мы не добьемся, просекаете? – Можно еще раз копнуть по адресам накладных. Ведь должны они где-то перегружать посылки? Можно еще потрясти Фодергила, ведь он проявился неспроста, – возразил я, толстяк с сомнением взглянул на меня. За все время он выдул полбутылки мескаля, заявив, что перед ужином неплохо бы выпить аперитив, и теперь пришел во вполне просветленное состояние. – Зачем, чувак? Господь проделал за нас всю работу, и ты не хочешь сказать ему «аллилуйя»?