— С женщиной? Чуть помявшись, он кивнул. — А почему просьба ко мне? — Кого же мне еще просить? — сказал Крыса скороговоркой и отхлебнул от шестой порции. — Костюм и галстук у тебя есть? — Есть. Только… — Тогда завтра в два. Слушай, а бабы, они вообще что едят? — Подметки от ботинок. — Да ну тебя… Глава 25 Любимым лакомством Крысы были свежеиспеченные оладьи. Он накладывал их сразу по нескольку в глубокую тарелку, разрезал ножом на четыре части и выливал сверху бутылку кока-колы. Когда я впервые попал к Крысе домой, он как раз поглощал это неаппетитное блюдо за столом, выставленным на воздух, под ласковые лучи майского солнца. — Такая жратва хороша тем, — объяснил он мне, — что объединяет свойства еды и питья. В обширном, густом саду собирались птицы всевозможных видов и расцветок. Они усердно клевали попкорн, в изобилии рассыпанный на лужайке. Глава 26 Хочу рассказать о своей третьей подружке. Рассказывать про людей, которых больше нет, всегда трудно. А про женщин, которые умерли в молодости, еще труднее. Они ведь навсегда остались молодыми… А мы, оставшиеся жить, стареем. Каждый год, каждый месяц и каждый день. Мне иногда кажется, что я старею каждый час. И что самое страшное, так оно и есть. * * * Она была отнюдь не красавица. Хотя что это за выражение: «отнюдь не красавица»? Правильнее будет сказать так: «Она не была красавицей в той мере, в какой ей подобало бы быть». У меня есть только одна ее фотография. На обороте подписано: «август 1963 г.». Год, когда продырявили голову президенту Кеннеди. Морская дамба в каком-то дачном месте — она сидит и натянуто улыбается. Коротко постриженные волосы в стиле Джин Себерг[10] (хотя, признаться, мне эта прическа больше напоминала Аушвиц), и длинное платье в красную клетку. Во всем этом есть известная неуклюжесть, но красоты она не загораживает. Той красоты, которая пробивает сердце до самых потаенных уголков. Приоткрытые губы. Миниатюрный, слегка вздернутый нос. На широком лбу непринужденная челка, явно собственной работы. Чуть припухшие щеки, и на одной — едва заметный след от прыщика… На фотографии ей четырнадцать. Самый красивый момент в ее жизни, уместившейся в двадцать один год. Можно только гадать, куда потом все это ушло. По какой причине, с какой целью… Я не знаю. И никто не знает. * * * «Я поступила в университет, чтобы получить небесное откровение», — сказала она как-то раз на полном серьезе. Дело было в четвертом часу, мы лежали голые в постели. Я поинтересовался, что это за штука — небесное откровение. «Разве это можно объяснить?» — сказала она. И чуть позже добавила: «Это спускается с неба, как крылья ангелов.» Я попытался вообразить крылья ангелов, спускающиеся с неба прямо в университетский двор. Издалека они напоминали бумажные салфетки. * * * Почему она умерла, не ясно никому. Мне сдается даже, что она и сама этого толком не понимала. Глава 27 Мне снился неприятный сон. Я был большой черной птицей и летел над джунглями, направляясь к западу. На моих крыльях налипли черные сгустки крови из глубокой раны. Западный склон неба затягивали зловещие черные облака. Поблизости чувствовался запах мелкого дождя. Снов я давно не видел. Потребовалось время, чтобы понять: это сон. Вскочив с кровати и смыв под душем противный пот, я позавтракал тостами и яблочным соком. От табака и пива в горле першило, точно туда напихали старой ваты. Покидав посуду в мойку, я извлек из гардероба легкий коричневато-зеленый костюм, идеально отглаженную рубашку и черный галстук, отнес все это в гостиную и уселся там перед кондиционером. В телевизионных новостях торжественно обещали самый жаркий день за все лето. Я выключил телевизор, сходил в комнату к брату, выудил несколько книг из огромной горы и завалился с ними на диван. Два года назад мой старший брат без объявления причин умотал в Америку, оставив после себя кучу книг и одну подругу. Иногда я с ней обедал. Она говорила, что мы с братом очень похожи. — В чем? — спрашивал я удивленно. — Во всем, — отвечала она. Может, оно и в самом деле так. Думаю, дело здесь в ботинках, которые мы по очереди чистили десять с лишним лет. Часы показали двенадцать. С отвращением думая о жаре, я завязал галстук и надел пиджак. Времени была уйма, а занятий ноль. Я не спеша проехался по городу на машине. Мой неказистый, долговязый город протягивался от моря к горам. Речка, теннисный корт, поле для гольфа, вереница просторных особняков, стена, еще раз стена, несколько аккуратных ресторанчиков и лавочек, старая библиотека, заросшее ослинником поле и парк с обезьянними клетками. Город не менялся. Я покружил по извилистой загородной дороге и спустился по речному берегу к морю. Недалеко от устья вылез из машины, чтобы помочить ноги. На теннисном корте перекидывались мячиком две загорелых девушки в белых кепках и темных очках. Солнце, перевалив зенит, зажарило вдруг еще нещаднее — а они все махали себе ракетками, и пот с них разлетался по всему корту. Поглядев на них минут пять, я вернулся в машину, откинулся в кресле и закрыл глаза. Шум волн перемешивался со звуками ударов по мячику. Прикатился слабенький южный ветерок, принес запах моря и горячего асфальта. Я вспомнил далекое лето. Тепло девичьей кожи, старый рок-н-ролл, рубашка на пуговицах, только что из стирки, сигаретный дым в раздевалке бассейна, робкие предчувствия… Сладкий сон, который, казалось, будет повторяться вечно. Но как-то раз лето наступило (в каком же году?) — а сон взял, да и не вернулся. Ровно в два я остановился перед «Джей'з баром». Крыса сидел на дорожном ограждении и читал Казанзакиса — «Последнее искушение Христа». — А где подруга? — спросил я. Крыса молча захлопнул книгу, влез в машину и надел темные очки. — Не будет подруги. — Как не будет? — А вот так. Я вздохнул, развязал галстук, кинул его вместе с пиджаком на заднее сидение и закурил. — И что, мы поедем куда-нибудь? — В зоопарк. — Ну, хорошо… Глава 28