— Лежит в сумке. — Ты ее читал? — Вот еще! — Точно не читал? — Да зачем мне ее читать? Я произнес это с раздражением. Что-то в ее словах меня задевало. Впрочем, если это отбросить, то надо признать, что она будила во мне какие-то старые воспоминания. Если бы нас свела более естественная ситуация, мы, наверное, смогли бы неплохо провести время. Так мне казалось. Однако, какую ситуацию считать естественной? Вообразить ее у меня не получалось. — Времени сколько? С известным облегчением я встал, взглянул на часы, лежавшие на столе, потом налил стакан воды и вернулся. — Девять. Она бессильно кивнула, села, прислонившись к стене, и разом осушила стакан. — Я вчера много выпила? — Прилично. Я бы умер на твоем месте. — A я и умираю. Она закурила, выпустила дым вместе со вздохом и неожиданно выбросила спичку в открытое окно, к заливу. — Одежду принеси. — Какую? Не вынимая сигареты изо рта, она закрыла глаза. — Все равно. Только ничего не спрашивай, умоляю. Я открыл дверцу шкафа, немного порылся, выбрал голубое платье без рукавов и подал ей. Оставаясь без белья, она надела платье через голову, сама застегнула молнию на спине и еще раз вздохнула. — Мне пора. — Куда? — Да на работу… Она сказала это, как сплюнула. Потом, пошатываясь, встала. Я продолжал сидеть на краю кровати и бессмысленно смотрел, как она умывается и причесывается. Комната была прибрана, но лишь до известного предела, выше которого наступало равнодушие — оно разливалось в воздухе и давило мне на нервы. Площадь в шесть татами[2] была вся заставлена стандартной дешевенькой мебелью. Оставшегося пространства хватило бы на одного лежачего — и в этом пространстве она стояла, расчесывая волосы. — А что за работа? — Тебя не касается. В общем-то, конечно… Я молча докуривал сигарету. Стоя спиной ко мне, она гляделась в зеркало и растирала кончиками пальцев черноту под глазами. — Времени сколько? — снова спросила она. — Десять минут. — Уже опаздываю. Давай-ка ты тоже одевайся и иди домой. — Она сбрызнула одеколоном подмышки. — У тебя ведь есть дом? — Есть, — буркнул я и натянул майку. Продолжая сидеть на кровати, еще раз бросил взгляд в окно. — Тебе куда ехать? — В сторону порта. А что? — Я тебя подброшу. Чтоб не опоздала. Не выпуская щетки из руки, она уставилась на меня и, казалось, вот-вот расплачется. Если она поплачет, — думал я, — то ей обязательно полегчает. Но она так и не заплакала. — Слушай, что я тебе скажу, — сказала она. — Конечно, я перебрала и была пьяная. То есть, какая бы дрянь со мной ни приключилась, отвечаю я сама. Сказав это, она деловито похлопала рукояткой щетки по ладони. Я молча ждал, что она скажет дальше. — Так или не так? — Ну, так… — Но спать с девушкой, когда она лишилась сознания — низость! — Так я же ничего не делал… Она чуть помолчала, как бы сдерживая свое кипение. — Хорошо, а почему я тогда была голая? — Ты сама разделась. — Не верю! Она бросила щетку на кровать и принялась засовывать в сумочку бумажник, помаду, таблетки от головной боли и разные другие мелочи. — Вот ты говоришь, что ничего не делал. А доказать сможешь? — Может, ты сама как-нибудь проверишь? — А как?! Она казалась сердитой не на шутку. — Я тебе клянусь. — Не верю! — Тебе остается только верить, — сказал я. И мне сразу стало неприятно. Прекратив надоевший разговор, она вытолкала меня наружу, вышла следом сама и заперла дверь. * * * Вдоль реки тянулась асфальтовая дорога. Не обмениваясь ни единым словом, мы дошли по ней до пустыря, где стояла моя машина. Пока я протирал салфеткой лобовое стекло, она недоверчиво обошла вокруг и уставилась на коровью морду, размашисто намалеванную белой краской на капоте. В носу у коровы было большое кольцо, а в зубах она держала белую розу и вульгарно улыбалась. — Это ты нарисовал? — Нет, это еще до меня. — А почему вдруг корова? — И в самом деле, — сказал я. Она отступила на два шага назад и еще раз посмотрела на коровью морду. Потом сжала губы, будто бы в запоздалой досаде на то, что вдруг разговорилась, и села в машину. Внутри было ужасно жарко. До самого порта она молчала, вытирая полотенцем струящийся пот и беспрестанно куря. Она закуривала, делала три затяжки, внимательно смотрела на фильтр, словно проверяя, отпечаталась ли помада, после чего засовывала сигарету в пепельницу и доставала новую. — Слушай, я опять насчет вчерашнего. Что я там говорила-то? — неожиданно спросила она, уже перед выходом из машины. — Да разное… — Ну хоть что-нибудь вспомни. — Про Кеннеди. — Кеннеди? — Про Джона Ф. Кеннеди. Она покачала головой и вздохнула. — Ничего не помню.