– Когда? Когда… это изменилось для тебя? – «Твои чувства. Ко мне». – После того, как я показала тебя воспоминания из прошлого? На нем белая рубаха, темные брюки. Мой взгляд против воли лип к мускулистым плечам, к расстегнутой верхней пуговице, к кадыку, к подбородку. – Прошлое не имеет для меня значения. И власти надо мной тоже. Только настоящее. Он понял, что ответ на вопрос я не получила, втянул воздух тихо, и я поняла, что хочу делить с ним этот один на двоих воздух. Очень близко к его губам. – Я не знаю точно. Может, когда мы шли с тобой бок о бок в Топи. У меня было время разглядеть тебя всю изнутри, узнать… Он мог говорить часами, и я могла бы его слушать. Но спросила шепотом: – Это ведь по-настоящему, да? Иногда мне кажется, что все это – продолжающийся сон, что я все еще подвешена на цепях. И сейчас, стоит мне приблизиться, ты скажешь: «Наконец-то, я проник тебе под кожу по-настоящему». Станешь ледяным, циничным, а после размахнешься и ударишь… Мне не нужно было добавлять, что подобный удар, нанесенный в самый центр, будет для меня фатальным. Сидд развел руки в стороны, приглашая шагнуть к нему в объятия. Взгляд серьезный, почти жгущий чувствами. – Иди ко мне. И ты все почувствуешь сама. Он был теплым душой, он был горячим телом. Его руки были крепостью, воздух вокруг звенел от несказанных слов: «Я не ударю тебя никогда. Я никогда больше не причиню тебе боли». Эти объятия были пропитаны раскаянием за прошлое, раскаянием, льющимся из души, прочувствованным до самого дна. А еще всепоглощающей любовью, расплавившей меня до самых подошв. Я впервые не противилась ей, и она, проникая внутрь, залечивала все мелкие шероховатости, оставшиеся от былого, она наполняла меня идиотической легкостью. Заставляла ощущать себя ребенком, которого после долгой разлуки отыскали родители: в одной руке папина ладонь, в другой мамина – и все навсегда хорошо. Эта любовь стерла прошлое подчистую, она заставила забыть о будущем, вообще о целом мире снаружи – лишь я, лишь мой мужчина… Мой… мужчина. Я впервые согласилась с этими своими чувствами, распахнула запертые до того внутренние дверцы. Все верно, чувство из прошлой жизни не имеет над тобой власти, но то, что родилось здесь… Его плечи под моими пальцами, его запах – я опьянела, я больше не хотела возвращать способность думать. И меня тянуло к тому, кто стоял так близко, так плотно, бесконечно. Хотелось слиться с ним, наконец, в одно целое во всех непошлых смыслах этого слова. И пошлых тоже. Беда под названием «Нет пути назад» пришла, когда Аркейн приподнял мой подбородок пальцами. Теперь я понимала, почему так плотно захлопнулась за спиной дверь: один поцелуй – и я лужа из лавы, я, учуявшая запах самого сильного самца, самка. Сразу ни логики, ни воли, сразу оплавился мозг. Это был другой поцелуй, показывающий намерения мужчины, говорящий о том, что отступать уже никто не будет. Он, гурман внешнего вида, был и гурманом чувств, он не торопился, не нес меня в постель сразу же. Целовал, заставлял внутреннюю пелену падать все плотнее, а после какое-то время стоял напротив. Позволял себя касаться, и мне не верилось, что я действительно расстегиваю эту рубаху, касаюсь этого тела. Идра даже не думала о том, чтобы когда-либо коснуться кожи инквизитора, – я же сейчас проводила пальцами по цепочке рун, проявленных на груди. Я чувствовала, что то, что произойдет дальше, свяжет нас так, как ничто иное. – Ты понимаешь, что наша связь, … что мы после этого уже не «развяжемся»? Наша ауры сплетутся и родят между собой такие взаимосвязи, которые вновь и вновь будут заставлять нас искать друг друга. Это не на месяц, не на год – это на жизнь. Даже если мы разъедемся по разным континентам, будем так тосковать друг по другу, что будни станут невыносимыми. – Мы уже связаны сильнее некуда. Пора просто это признать. Я знала, что сейчас будет: что сейчас я позволю этому мужчину увести меня в спальню, что я позволю ему себя. Я впущу его внутрь, опробую тот самый запрещенный десерт «Мара – Инквизитор» и пойму, что это наркотик, сильнее которого нет. Меня порвет от чувств, я уже никогда не смогу от них отказаться. Всего на момент Сидд притормозил, так и не отняв пальцев от моего подбородка. – Почему у меня чувство, будто я собираюсь лишить тебя девственности? Наверное, странная фраза, но я знала, о чем он говорит: все бывшие партнеры, даже если бы у меня их были десятки, не в счет. Наш контакт будет другим, он распишет пространство вокруг нас такими знаками, которые никогда не сотрутся. – Наверное, потому что во многих наших воплощениях мы чаще доходили до смерти, чем до этого. У него поразительные глаза – светлые, взгляд бездонный. А у меня удивительное чувство правильности. Я уважала этого человека, я ему доверяла как мужчине, я перед ним в каком-то смысле преклонялась. Он был главным, он всегда был сильнее, и сейчас меня впервые штормило от этой силы, я наслаждалась, как никогда ранее. Я сдалась ему еще до спальни, стоя в гостиной, я сказала ему «да» воздухом вокруг себя, и я чувствовала, какой глубинной волной удовольствия прошибало сейчас Сидда. – Знаешь, я думаю, ты сделала это еще в начале времен… У него адски сексуальные губы. А еще эта сносящая крышу мощь. Хриплый, расслабленный голос. – Что именно? – Приворожила меня. Чтобы из века в век… – Какая я молодец, – прошептала в ответ. – Застолбила для себя самого лучшего мужчину в мире. И нас поглотила спальня. Невозможно было лежать под ним – я казалась себе опоенной дурманом. Я жаждала любого его касания с таким рвением, с такой нуждой, что казалась себе ошалевшей. И он «поил» меня своими губами, своим неторопливым напором, своей неумолимым намерением сделать то, чего хотели мы оба. Соединиться. Его ладони горячие, его поцелуи обжигающие, его внутренняя сила сносила любые проявления моего самообладания. Мне нужно было оказаться без одежды, нужно было почувствовать его тело сверху, и впервые наплевать на знаки, которые начертит в пространстве наш контакт. Он родит нечто непреодолимое, он свяжет нас золотыми канатами, мы станем рабами друг друга в лучшем смысле этого слова, мы бросим вызов мирозданию – сформируем связь, которой не должно было существовать. Или же наоборот: создадим то, что Вселенной хотелось увидеть давно. Я была готова к нему. К его языку, обжигающему мой рот, его языку на своем теле, к покусываниям за мочки ушей, к дорожкам на шее. К стальным захватам вокруг моих запястий, к ощущению раздвинутых бедер другими, мощными, к ощущению проникновения. Кажется, я умерла в этот момент и возродилась заново кем-то другим – женщиной, взятой своим мужчиной. Кем-то, позволившим себе самое главное – касания, вес его тела, его душу. Я впустила его любовь в себя целиком, я дышала ей и знала, что, даже будучи целиком и до макушки одурманенной, никогда не смогу ей надышаться. Не было отдельных ощущений – все смешалось, слилось. Хождение того, что находилось внутри меня, касания нашей кожи, ног, груди, щек, ладоней, губ – всё это было единым процессом, единой волной, единой нуждой и единым ключом к счастью. Я отыскала свою реку, которая качала меня теперь на волнах счастья, я знала, что никогда уже не сольюсь ни в какое другое течение. Сдержанная агрессивность Сидда дразнила мою женскую суть так, что та плакала, та визжала внутри от удовольствия, стояла на коленях, каталась на качелях вульгарного блаженства. Он был неумолим, он был слишком силен, его было столько, и он заполнял собой так плотно, что дальше был фейерверк из рун на наших аурах, потому что дальше я кричала и содрогалась. Я сдавалась, я говорила тысячекратное «да», я говорила «еще» и «навсегда». Я пахла им, я пропиталась им с гордостью, я текла его семенем счастливо, я фанатела, ощущая себя частью «нас». Красота есть «во время» – безусловно. Необузданная, необъятная. И красота есть «после» – тихая, безмятежная. Затишье после урагана. Когда временно угасает бушевание гормонов, становятся видны нежность и обнаженная душа. Оказывается, так же сильно, как лежать под ним, я хотела лежать просто рядом с ним. На боку я и он, глаза в глаза. В спальне так темно, что почти ничего не видно; поглаживали абрис моего лица его пальцы. Я дурела от удовольствия и радости – мы к этому пришли, от ощущения нашей команды. Щурилась в довольстве даже моя темная часть – она нашла себе партнера для противостояния общим врагам, уже предполагала, как это будет красиво, зрелищно, забавно. И была еще очень нежная часть меня, вопрошающая: «Ведь это надолго? Навсегда?» «Не ты ли сама желала независимости?» – задавала я ей встречный вопрос и получала в ответ смущенное молчание. А еще отсвет беспокойства: «Вдруг он станет нужен мне сильнее, чем я ему?» Глупые женские мысли. Но все-таки. Что, если напробовавшись десерта под названием «Мы вместе», мне бесконечно сильно полюбится его вкус? Что, если важнее и безумно приятнее будет находиться рядом чаще, чем я предполагала? Или же вообще далеко не отходить? Я уже сейчас понимала, что далеко отойти от Аркейна я не смогу, не захочу. Да, могу играть в самодостаточность до умопомрачения, но ведь на душе так тепло, когда гладят его руки… – О чем ты думаешь? Я ощущала эту связь между нами, связь невероятно глубокую, волшебную – иначе не назовешь. Хотелось открыться, конечно, но ведь не спросишь с разбегу: «Женишься на мне, если я попрошу?» Мары, как кошки, которым иногда неведомо чувство такта, но пугала вариативность возможных ответов. Я молчала долго. После спросила: – Думаешь, поймал меня на крючок? – тест-вопрос, и чувство тревоги шевельнулось вновь. В каком мы положении, каким образом сложились детали нашей мозаики – полностью или нет? – Не думаю, – его ответ тих и спокоен, – но, что бы ты ни решила дальше, я буду рядом. Красный сигнал внутри меня начал гаснуть. – Но думала ты не об этом, – Аркейн не потерял проницательности. Он хотел моих точных мыслей, облаченных в точные слова. – Частично… – Но не полностью. – Ну, еще о том, из тебя выйдет замечательный партнер для БДСМ-игр. – В самом деле? – Ты ведь до сих пор имеешь возможность обездвижить меня. Несмотря на полное мое сопротивление. И подчинить волю. Так? Он не стал врать. – Так. Тот бой на поле, когда я «выпускала пар», отнюдь не был показательным. Инквизитор всегда остается Инквизитором. Они во все времена были сильнее нас, и то было оправдание их предназначения – защищать людей от ведьм. Когда-то мы не столько хранили равновесие мира, сколько скатывались в беспредел, поддавались влекущей изнутри черноте. – Вот об этом я и говорю… – Я помолчала. А после спросила: – У тебя ведь были до меня женщины… Они знали об этом твоем умении? Как реагировали на него? Он мог не ответить. Мог уйти от темы, сообщить мне, что прошлое не имеет значения теперь, но Сидд, что было для меня бесконечно ценно, остался открытым. – Были. И они уходили именно из-за него. – Расскажи мне, – шепнула я, ощущая нежность из-за его честности. – Первая продержалась дольше всех, но, узнав правду, заявила, что не пожелает отца-тирана собственным детям. Вторую я пару раз грубо «обездвижил» из-за ее собственной глупости. Она начала пить, но желала продолжать отношения, терпеть и справляться. Этого не пожелал я. Третья покинула меня на первом свидании, когда, демонстрируя ей свой «талант», я заставил её высыпать гору перца сверху на блюдо. Никогда не думала, что буду хохотать в постели. Но мне правда было весело. – Они считали, что мои эмоции, проявленные вовне, слишком сильны для них… – Да уж, – с этим я согласилась, – особенно твой гнев. Его можно сделать эталоном всех остальных «гневов» и на него равняться. – Сомнительный комплимент. – И все-таки это он. – Тебя мой гнев больше не пугает. – Нет. – Я хотела этого мужчину целиком. Вместе с темным, вместе со светлым. – Так о чем ты думала? Вот же чертова проницательность: Сидд понимал, что я так и не упомянула причину тревоги, которую он во мне почувствовал. А с ним слишком тепло, от него не хочется уходить никогда – непривычное для меня чувство. – Я думала о том, что будет, … если я захочу вдруг выйти за тебя замуж. Совсем как обычная человеческая женщина… Как же трудно держать свою уязвимую сторону без защиты. Но так нужно, так правильно.