Да, любовь творит чудеса и превращает в идиотов даже Древних. Дориций считает, что это влияние мира людей. Иные влияют на мир, мир — на нас. Все взаимосвязано. Невозможно прожить так долго в мире, где правят чувства, и не научиться чувствовать. К сожалению, я не смог избежать этой чумы. К счастью, все закончилось. Больше никаких чувств. Только инстинкты и разум. Я никогда не попадусь в эту ловушку снова, лучше сдохнуть. Правда, сдохнуть в моем случае не так-то просто… Женщина подо мной протяжно застонала и выгнула спину. Не помню, когда перевернул ее и заставил упереться ладонями в спинку дивана. Светлый велюр залит красным вином и закапан воском. В зале давно пора проветрить и убрать — от запаха разврата, остатков еды и хмеля уже нечем дышать. — Нравится? — я потянул за темные косы. — Да-а-а… — Назови мое имя. Давай. Она подчиняется. Тело дрожит подо мной, и имя вырывается из ее горла на последнем стоне, ударяется в каменные стены болезненным эхо. Я выпускаю из ладоней женские волосы и поднимаюсь, ногой откидываю штаны. Хватаю со столика бокал и одним махом осушаю его. И лишь потом смотрю туда. Серая стена. Черный провал вместо одного камня. Я хочу увидеть ее лицо. Проклятое, ненавистное, убивающее меня. Я все еще хочу его увидеть. Скулы сводит от этого желания, нутро переворачивается. Я не видел ее уже несколько дней. Три. Три дня, как я не вижу ее. Нория больше не смотрит на меня. И я не знаю, как к этому относиться. — Ландар. Дориций остановился в дверях, с отвращением осмотрел зал. — Что ты творишь, Ландар? — Убирайся. Я тебя не звал сюда. Потряс графин, надеясь обнаружить там спиртное. Моя проблема в том, что и оно почти не влияет на меня. Слишком быстрый обмен веществ, хмель сгорает моментально. Приходится пить безостановочно. — Ландар, остановись, — Дориций за этот месяц постарел на век. Еще недавно — статный, седовласый и величественный, сейчас он похож на сморщенную развалину. — Не собираюсь. Лучше уйди, Дориций. — Ландар, — он вцепился в мою ладонь холодными пальцами, пытаясь поймать взгляд. — Ты слишком жесток. Она ошиблась, слышишь? Все ошибаются. Иногда. Она человек, Ландар, всего лишь человек, слишком юная и неопытная. Человек, Ландар! Хотя эфира в ней почти столько, сколько в страннике… Нория… — Не смей. Произносить. Это имя. Я сам не понял, как сжал горло того, кто был единственным родным существом. Моим отцом. Посмотрел в глаза, затянутых дымкой боли и слез. И ничего не почувствовал. Медленно разжал пальцы. — Никогда не произноси его, — тихо сказал я. Дориций бессильно уронил руки. — Ты изменился, сын. Ты не можешь найти в себе силы, чтобы простить… — Простить? — Давно я так не смеялся. — Что я должен простить, отец? Измену? Предательство? Венчание в этой проклятой часовне? Или кинжал, который она сделала под руководством Аргуса? — Но она не ударила… — безнадежно возразил Дориций. — Это лишь случайность, что не ударила. — Я отвернулся. — Я думаю, ты ошибаешься, сын. — Древний схватил меня за руку. — Поговори с ней! Ты еще можешь все изменить! Отпусти девочку… Ты достаточно мучил ее, слышишь? — Не лезь! — Стряхнул ладонь старика, которой он пытался меня удержать. — Не лезь! Аргус получит свое. Даже не сомневайся. — Я снова рассмеялся. — От него не останется ничего, даже пепла. Даже эфира. — Нет… — прошептал Дориций. — Ты хочешь вызвать его на поединок? — О да, — с предвкушением произнес я. И повернул голову. Сейчас Аргус был похож на кусок мяса, висящий на цепях. Но он восстанавливался. Конечно. Он Древний, и убить его можно лишь в кругу странников. — Уходи, Дориций. И не пытайся меня остановить. Скоро все закончится. — И для тебя тоже, — с мукой сказал старик. — Разве ты не понимаешь? Ты убиваешь не только их. Ты губишь себя. Кем ты становишься, Ландар? — Богом? — усмехнулся я. — Или демоном. Все едино, отец. А теперь уходи. Я принял решение, и ты ничего не изменишь. Дориций мигнул, склонив голову. Для Древнего он всегда был слишком мягок. Верил в созидание, пытался помогать людям. Надеялся на что-то… Я мотнул головой, отгоняя мысли, и поманил пальцем одну из женщин. — Займись делом, — приказал я, усаживаясь на диван. Обшивка оказалась неприятно влажной, поморщился. И стена с отсутствующим камнем — прямо передо мной. Лица там не было. Но я смотрел. Все время, пока между моих ног старалась очередная служанка. А может, и родовитая, хрен их разберешь… Мне на это наплевать. Я смотрел туда, где темнело отверстие, смотрел, не отрываясь. Надеялся? На что? Не знаю. Я ненавидел ту, что была замурована между стенами. Ненавидел так сильно, что не мог дышать. И в то же время… Увидеть бы. Еще раз. Оттолкнул девушку и пошел к стене. В ноги впились осколки графина и фарфоровых тарелок, вчера здесь было весело. Остановился. Сердце стучало где-то в горле — сухом, наполненном вязкой желчной горечью. Я положил ладонь на сырой серый камень. Имя билось внутри, норовя соскользнуть с языка. Но я заталкиваю его внутрь, я давлюсь им, не позволяя ему вырваться сквозь сжатые губы. Я больше не назову это имя. Нет дороги назад. Камень отзывается молчанием. Камень безмолвен, в нем нет тока жизни, лишь тлен. Я закрываю глаза и вдыхаю его. Тлен, наполняющий мое тело, останавливающий сердце, перехватывающий дыхание. Там внутри — тлен. Я больше не чувствую ее. Я знаю все до того, как увижу. Жером позже скажет, что я кричал. Что ломал эту стену руками, разгребал камни и кричал. Не верю ему. Да и плевать… Я помню, как вытащил ее из того разлома. В светлом свадебном платье, такую хрупкую и бледную. В ее руке зажат клинок, к которому я не могу прикоснуться. Все тлен… Все тлен… * * * Я смотрю на эту девочку и не могу оторвать взгляда. Стражи доложили, что в этом городке на краю Румынии зафиксировали выброс эфира. Ехать не хотел. Хаос настоял, сказал, что мне пора развеяться, я стал слишком цивилизованным. Не знаю, что он имеет в виду. Возможно, век войн, произошедших во многом по моей вине. Или моему желанию? Мне хотелось крови, и я получил ее сполна… Да, я стал цивилизованным, как и все мы. Надели дорогие костюмы, обзавелись быстрыми автомобилям и личными самолетами, выстроили комфортные дома. Оболочка меняется, но не суть. Хаос практикует древние ритуалы, за это его сожгли бы в средневековье, Хэндар — социопат и убийца, а я… Когда-то я был кровавым румынским князем. Усмехнулся, рассматривая свои ладони с профессионально обработанными ногтями и массивным перстнем из платины. Да, мы все примерили новую жизнь, вот только не всем она нравится. Дориций уже несколько лет не появляется, я лишь чувствую, что старик жив. Но в Башне его видят лишь изредка, когда древний зависает в воздухе, пугая служанок, или рассыпает песок в коридорах. Я устал. Меня ничто не держит в этом мире, он не нужен мне. Стремительно изменяющаяся реальность, железо и стекло новой цивилизации. Все это мне чуждо. Хочется содрать с себя дорогой костюм, хочется… другого. Того, чего я уже никогда не получу. Городок мне кажется серым и совершено неинтересным. Здесь нет ничего, что могло бы привлечь туриста, здесь нет ничего, что могло бы вызвать у меня хоть толику любопытства. Но эфир действительно есть, я ощущаю его в разряженном воздухе, словно крохотные, жалящие льдинки. Он ведет меня к единственному красивому зданию — местному храму. Я усмехаюсь, когда вхожу внутрь. Если бы прихожане знали, кто стоит рядом с ними, их улыбки не были бы столь благостными. Кинул банкноту нищему на ступенях и прошел внутрь, внимательно оглядываясь. К кому вел эфир? Порой он собирается хаотично и ничего не значит. Может, и здесь лишь обман, пустышка… Горло сжалось, а в глазах потемнело, когда я увидел ее. Мне показалось, что я брежу, что солнечный свет, льющийся сквозь витражные окна и слепящий глаза, сыграл со мной злую шутку, нарисовав эти черты. Я моргнул. Несколько раз. Нет… она была. Совсем юная, почти девочка. Светлые волосы, задорная улыбка, глаза цвета небесной лазури. Так похожа, что невыносимо смотреть. Больно настолько, что я очнулся только на улице, когда тот самый нищий окликнул, поинтересовавшись, не нужна ли мне помощь. Помощь? Я вновь обернулся на дверь храма, откуда лились чистые детские голоса. Надо уходить отсюда. Надо убираться как можно дальше и выбросить из головы эту девочку, столь сильно похожую на ту, другую. Да, ее волосы другого оттенка, да, нет родинки, но все остальное… как две капли воды. Как близнец. Как новое воплощение. — Эй, приятель, ты точно в порядке? — сипло поинтересовался со ступеней забулдыга. Я не повернул головы. Сжал кулаки и пошел прочь. Так быстро, как только мог. * * * Я вернулся. Вечером, когда в храме уже не было прихожан. Священник все рассказал мне, конечно. Девочку зовут Диана, живет неподалеку с родителями и младшим братом. По воскресеньям поет в хоре, в остальные дни ведет жизнь обычного подростка… Потом я сидел на ступенях, размышляя. Мне хотелось вновь увидеть эту девочку, заглянуть в глаза цвета лазури, увидеть улыбку. Это казалось наваждением. Я ведь считал прошлое тленом. Все похоронено, все забыто… Так отчего же так больно? Словно еще вчера я разбивал кулаками ту стену, которую сам же и воздвиг. Дориций сказал бы, что я ищу прощения, но он ошибается. Я ничего не ищу. Я лишь хочу посмотреть в глаза цвета лазури. И именно поэтому вновь ухожу, не позволяя себе двинуться в направлении, указанном священником. Нет ничего для меня. Все тлен… * * *