Нас прервало появление официанта с блюдом ростбифа, а потом и с блюдом овощей. Но, после того как Паппс отведал того и другого, он негромко и вкратце описал мне всех, кто сидел за столом. О. В. Браган, хозяин, возглавлял стол, сидя по центру лучшей – дальней от камина – стороны. Это был грузный мужчина ростом шесть футов, с холодными и пронзительными серыми глазами и квадратным подбородком. По возрасту он находился где-то между мной и Вулфом, и после краткого обмена приветствиями с ним после нашего прибытия в коттедж я не испытал ни малейшего желания перейти на топливо марки «Хемоко», производимое его компанией. Лучшую сторону стола разделял с ним посол Теодор Келефи, сидящий по правую руку от хозяина. Невысокий, но широкий, пухловатый, практически без шеи, он выглядел так, будто старательно загорал десяток лет, но, возможно, процесс длился десяток поколений. Посол думал, что умеет говорить по-английски, и слова он, скорее всего, знал, но ему не помешало бы проконсультироваться у Спайроса Паппса насчет того, как их произносить. С другой стороны от Брагана, то есть слева от него, сидел Дэвид М. Лисон. Если бы вы посмотрели на него и послушали минуту-другую, то невозмутимая, отработанная годами улыбка, невозмутимые интонации хорошо поставленного баритона, невозмутимое холеное лицо сразу сказали бы вам, что перед вами профессиональный дипломат, который к сорока годам уже достиг должности помощника госсекретаря. Это именно он звонил Вулфу с просьбой приготовить форель во имя отечества. Одной из ступенек на его пути наверх, как поведал мне Спайрос Паппс, стал пост секретаря в посольстве столицы, откуда родом был посол Келефи. Карьере дипломата очень помогает жена-соратница, и, если верить Паппсу, у Лисона была именно такая жена. Паппс высоко о ней отозвался, не забывая, впрочем, приглушать голос, так как она сидела между ним и послом. У меня не возникло серьезных возражений относительно ее внешности, но высшую оценку она не заслужила из-за слишком широкого лба. Гладкая бледная кожа, светло-каштановые волосы, собранные в пучок, живые карие глаза – все это было очень хорошо, но другой проблемой оказался рот. Вероятно, начинался он неплохо, но потом что-то оттянуло его уголки книзу. Либо что-то разочаровало ее, либо она слишком сильно сосредоточилась на карьере мужа. Будь она чуть помоложе, я бы не отказался разузнать, в чем именно причина, и предложить шаги по исправлению дефекта. Коли Вулф мог послужить своей стране, готовя послу форель, то почему бы и мне не послужить родине, подлакировав жену-соратницу помощника госсекретаря? Вторую женщину за столом лакировать не требовалось. На противоположной стороне стола, по диагонали от меня, сидела Адрия Келефи – не дочь посла, как можно было бы подумать, а его жена. Соратницей она не казалась, зато выглядела на все сто. Маленькая, смуглая, изящная, с сонным взглядом и шелковистыми черными волосами – ее так и хотелось подхватить на руки и куда-нибудь отнести, хотя бы в аптеку, чтобы купить ей кока-колы, хотя сомневаюсь, что это угощение показалось бы ей достойным. Помощник госсекретаря Лисон был справа от нее, Ниро Вулф – слева, и с обоими она справлялась великолепно. Один раз она даже положила ладонь Ниро Вулфу на руку и удерживала ее там секунд десять, и он не отодвинулся. Памятуя о том, что больше всего на свете Вулф ненавидит физический контакт и женщин, я счел своим долгом сблизиться с Адрией Келефи, чтобы выяснить, как она это делает. Но с этим придется подождать. Рядом с Вулфом, напротив меня, сидел девятый и последний за столом человек – высокий, худой, с перманентным прищуром и тонкими поджатыми губами, которые напоминали дефис между костлявыми челюстями. Его левая щека была на четыре тона краснее правой, что я вполне понимал и чему сочувствовал. Камин, находящийся справа от меня, для него был слева. Паппс подсказал мне, что его зовут Джеймс Артур Феррис. Я предположил, что он, должно быть, мелкая сошка вроде меня – лакей или носильщик, – раз его усадили на вторую из сковородок. – О нет, – хмыкнул Паппс, – вовсе не лакей. Он очень важный человек, мистер Феррис. Он здесь благодаря мне. Мистер Браган с бо́льшим энтузиазмом пригласил бы кобру, но поскольку он умудрился заполучить себе и посла, и секретаря Лисона, то я подумал, что будет только справедливо, если мы позовем мистера Ферриса тоже, и настоял на этом. Я весьма злокозненный человек, мне доставляет удовольствие стравливать сильных мира сего. Вы говорите, что поджариваетесь здесь. Почему это происходит? Потому что стол поставлен слишком близко к огню. Зачем же он поставлен так близко к огню? А затем, чтобы мистер Браган мог посадить мистера Ферриса так, чтобы тому было крайне неудобно. Нет на свете более мелочных людей, чем большие люди. Когда моя тарелка опустела, я сложил нож и вилку, как предписано правилами. – А вы какой человек – большой или маленький? – Ни то ни другое. Я вне категории. Как говорится, «белая ворона». – А что делает Ферриса большим человеком? – Он представляет большой бизнес – синдикат из пяти крупнейших нефтяных компаний. Вот почему мистер Браган так хочет подпалить ему перья. На кону сотни миллионов долларов. Все эти четыре дня мы по утрам рыбачили, днем грызлись, вечерами братались. Мистер Феррис кое в чем сошелся с послом, но, боюсь, не с секретарем Лисоном. Меня все это забавляет. В конце концов решение будет зависеть от меня, и я подвожу дело к тому, чтобы правительство, которое мне платит, получило бы дополнительные десять-двадцать миллионов. Не думайте, будто я излишне болтлив, это будет ошибкой с вашей стороны. Если вы повторите мои слова мистеру Вулфу, и они затем через него достигнут ушей любого из здесь присутствующих, включая секретаря Лисона, я не упрекну вас в несдержанности. Я человек откровенный. На самом деле я мог бы даже… Мне не довелось услышать, на что способен человек коварный, злокозненный и откровенный, так как нас прервали. Джеймс Артур Феррис вдруг с грохотом отодвинул свой стул, поднялся, решительно пересек комнату к дальней стене – добрых двадцать шагов – и схватил с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись к нему, и, наверное, не я один подумал, что он собирается промаршировать обратно и ударить кием нашего хозяина, но Феррис всего лишь поставил биток на ударную позицию и, не утруждая себя прицеливанием, разбил пирамиду. В гробовой тишине головы сначала повернулись к Брагану, а затем друг к другу. Я ухватился за выпавшую мне возможность. Браган может жарить Ферриса сколько угодно, это меня не касается, но жарить еще и меня было совсем ни к чему, и у меня появился шанс. Я встал и подошел к бильярдному столу, где вежливо предложил Феррису: – Хотите, я соберу шары, и мы разыграем первый удар? Он был так зол, что не мог говорить. Просто кивнул. Пару часов спустя, когда дело шло к десяти, Ниро Вулф сказал мне: – Арчи, что касается твоего ухода из-за стола. Ты знаешь, как я отношусь к любым помехам во время приема пищи. – Да, сэр. Мы находились в его комнате, собираясь отойти ко сну. Моя комната была чуть дальше по коридору, и к Вулфу я заглянул по его просьбе. – Допускаю, – продолжал он, – что могут быть исключения, и сегодня был как раз такой случай. Мистер Браган либо тупица, либо негодяй. – Ага. Либо и то и другое. По крайней мере, меня не привязали. Надо будет не забыть поблагодарить его. Завтра вы пойдете рыбачить? – Ты знаешь, что нет. – Сидя на стуле, он с кряхтением нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках. Покончив с этим делом, Вулф выпрямился. – Я проверил кухню и оборудование, там все более-менее сносно. Свежий улов рыбаки принесут завтра к половине двенадцатого, а ланч назначен на половину первого. Значит, на пост я заступаю в десять. Повар там учтивый и довольно компетентный. А сейчас я хочу сделать заявление. Ты был прав, возражая против этой поездки. Эти люди сошлись в жестокой и отчаянной схватке, и посол в самом ее центре. Сомневаюсь, что он, в его нынешнем состоянии духа, способен отличить форель «монбарри» от жареного в жире карпа. Что до остальных, то слюна у них выделяется только при виде человечины. – Согласен. Они тут все настоящие людоеды. – Несомненно. – Вулф скинул ботинки. – Если мы уедем сразу после ланча, скажем, часа в три, успеем ли вернуться домой до времени отхода ко сну? Я заверил его, что успеем, и пожелал ему спокойной ночи. Когда я уже открыл дверь, Вулф сказал мне в спину: – Кстати, это не люмбаго. Глава 3 На следующее утро мы с Вулфом позавтракали вместе в девять тридцать за маленьким столом в большой столовой, у единственного окна, куда попадало солнце через просвет между деревьями. Оладьи сильно уступали тем, которые делал Фриц, но тем не менее были съедобными, а бекон, кленовый сироп и кофе, по признанию Вулфа, и вовсе оказались приятным сюрпризом. Пятеро рыбаков ушли на реку еще до восьми часов утра, каждый на выделенный ему участок. Для себя я составил отдельную программу и с вечера согласовал ее с нашим хозяином. С тех пор как в возрасте семи лет я поймал в ручье в Огайо свою первую рыбину, при виде быстрины меня неизменно охватывает два ощущения: что там должна быть рыба и что ее нужно как следует проучить. Конечно, здешняя река зарыблена искусственно, но рыба-то этого не знает и ведет себя так нахально, словно сроду не видывала инкубатора. Так что я пошел и договорился обо всем с Браганом. Пятеро рыболовов должны были вернуться в коттедж к половине двенадцатого, после чего три мили частных угодий останутся свободными. Вулф не собирался садиться с ними за обеденный стол, и я там уж точно никому не буду нужен, а значит, у меня будет два часа на рыбалку. Браган сказал мне, хотя и не очень сердечно, чтобы я сам подобрал себе снасти и забродный костюм в шкафах и ящиках. После завтрака я предложил было свою помощь на кухне – нарезать зелень или грибы или еще какую работу выполнить, но Вулф сказал, что я только буду путаться у него под ногами, и потому я пошел к шкафам со снастями и стал в них копаться. Ассортимент в них обнаружился внушительный, и это после того, как пять человек там уже выбрали все самое лучшее. В результате я остановился на трехколенном удилище «Уолтон», катушке с коническим шнуром «Максим», конических подлесках, коробочке с дюжиной разных мушек, плетеной корзине для рыбы длиной четырнадцать дюймов, подсачнике на алюминиевом ободе и забродах фирмы «Уэзерсил». Экипированный, по моим приблизительным оценкам, не менее чем на четыреста баксов, я пошел на кухню, где раздобыл три сэндвича с ростбифом и пару шоколадных батончиков, которые уложил в корзину. Не снимая заброды, я прошествовал на улицу, чтобы взглянуть на небо и проверить ветер. День выдался погожий, возможно, даже слишком погожий для хорошей рыбалки: лишь несколько белых облачков плыли над высокими соснами, не в силах затмить солнце, и с юго-запада тянул легкий ветерок. Река огибала коттедж почти правильным полукругом, и главная веранда дома размером с теннисный корт выходила прямо на середину этой излучины. И там я столкнулся с проблемой из области этикета. В одном конце веранды, в десяти ярдах вправо от меня, сидела Адрия Келефи и читала журнал. С противоположного края, в десяти ярдах влево от меня, сидела Салли Лисон и, подперев подбородок кулаком, смотрела через перила на природу. Ни та ни другая не подавали виду, что заметили мое появление. Моя проблема состояла в том, что я не знал: должен ли я пожелать им доброго утра, и если да, то кому сначала – жене посла или жене помощника госсекретаря? Я решил пропустить это ход. Если дамочки хотят посоревноваться, кто выше нос задерет, пожалуйста. Но, подумал я, пусть хотя бы узнают, перед кем они задрали носы, и стал действовать. Между верандой и рекой, которую и рекой-то назвать нельзя, так, ручей, деревьев не было. Из ассортимента стульев, составленных у стены дома, я выбрал алюминиевый с холщовым сиденьем и высокой спинкой, снес его по ступенькам вниз, установил на ровном месте шагах в десяти от воды, достал из коробочки серую с ершиком мушку, сел на стул, с удобством откинувшись на спинку, взмахнул шнуром, положил мушку на перекат, дал ей проплыть по течению футов двадцать, аккуратно подтянул ее и снова забросил. Если вы спросите, надеялся ли я на поклевку на этом не самом удачном перекате, то отвечу вам: да. И вот как я рассуждал: человек, приложивший столько усилий, чтобы разыграть весь этот спектакль перед заносчивыми вторыми половинами двух шишек, заслуживает участия со стороны взрослого, зрелого самца форели, а если человек чего-то заслуживает, то вполне может и получить это. Так и вышло бы, если бы не появился сынок того самца и не расстроил все мои планы. Примерно на двадцатый заброс я заметил серебристую вспышку, шнур натянулся, и вот у меня на крючке эта малявка. Я тут же вытащил его на воздух в надежде, что он сойдет, но он сидел крепко. Будь это его папаша, я бы поводил его, утомляя, а потом подвел бы к себе и снял с крючка сухой рукой, поскольку вскоре ему предстояло бы оказаться на обеденном столе, но малыша нужно было вернуть в воду мокрыми руками. Пришлось мне оставить стул, окунуть руку перед тем, как взяться за рыбку, и таким образом испортить все впечатление. Отчитав малыша и отправив его туда, откуда он пришел, я задумался над ситуацией. Снова сесть на стул и продолжать как ни в чем ни бывало уже невозможно. Проклятый малек сделал из меня посмешище. Можно было бы пройти чуть дальше по берегу и изобразить пару настоящих забросов, но вдруг сзади послышались шаги и женский голос произнес: – Я и не знала, что можно ловить рыбу сидя. Где она? – У нее получилось «рибу». – Доброе утро, миссис Келефи. Я отпустил ее обратно. Слишком маленькая. – О! – Она встала рядом со мной. – Дайте мне. – Адрия Келефи протянула руку. – Я тоже хочу поймать рыбку. В ярком дневном свете Адрию Келефи хотелось подхватить на руки ничуть не меньше, чем прошлым вечером, а ее темные глаза были все такими же сонными. Когда у женщины такие глаза, любой мужчина, обладающий задатками исследователя, непременно захочет выяснить, что заставит их вспыхнуть. Но взгляд на запястье подсказал, что мне предстоит стартовать через восемнадцать минут, а этого времени слишком мало для того, чтобы познакомиться и начать исследование, особенно в присутствии Салли Лисон, которая забыла о природе и смотрела с веранды теперь уже на нас. – С удовольствием понаблюдал бы за тем, как вы рыбачите, – покачав головой, сказал я миссис Келефи, – но я не могу дать вам удилище, так как оно не мое. Мне одолжил его мистер Браган, и я уверен, что он и вам одолжил бы, если вы попросите. Мне очень жаль. Чтобы доказать вам, как мне жаль, я могу рассказать вам о том, что я подумал, когда глядел на вас вчера за ужином. Хотите? – Я хочу поймать рыбу. Я еще никогда не видела, как ее ловят. И она сжала пальцами рукоятку удилища. Но я упорствовал: – С минуты на минуту сюда подойдет мистер Браган. – Если вы дадите мне удочку, я позволю вам рассказать, что вы вчера подумали. – Да ничего особенного, – пожал я плечами. – Я и забыл уже. Ни искорки в глазах. Но удилище она отпустила, и ее голос немного изменился при беседе с глазу на глаз. – Разумеется, вы все помните. Что вы подумали? – Попробую вспомнить. Что же это было? Ах да. Та большая зеленая штука в перстне на левой руке вашего мужа – это изумруд? – Конечно. – Мне так и показалось. Так вот, мне подумалось, что ваш муж не лучшим образом демонстрирует свои драгоценности. Два таких сокровища, как этот изумруд и вы, следует объединить. Самое правильное – это сережка в вашем правом ухе, а в левом ничего. Вчера я чуть не предложил этот вариант послу. – Мне так не понравится. Я люблю жемчуг. – Она повела головой и снова уцепилась за удилище. – А теперь я буду рыбачить. Дело шло к рукопашной, что вполне могло закончиться поломкой «Уолтона», но нам помешало появление долговязой фигуры Джеймса Артура Ферриса. Экипированный с головы до ног, он подошел к берегу со словами: – Доброе утро, миссис Келефи! Чудесный день, просто чудесный! И снова меня игнорируют. Но в данном случае все было понятно: вчера я обыграл его в бильярд с разгромным счетом сто против сорока шести. – Я хочу ловить рыбу, – сказала ему миссис Келефи, – а этот человек не дает мне удочку. Я возьму вашу. – Конечно же! – Феррис подскочил к ней. – С огромным удовольствием. У меня стоит «блю-дан», но если вы хотите попробовать что-нибудь другое… Я отправился в путь. Общее направление ручья – ну ладно, ладно, реки – было на север, но, разумеется, по пути русло всячески петляло и виляло, как я видел на большой настенной карте в коттедже. Три мили частных угодий были разделены на пять равных участков для отдельных рыбаков с помощью пронумерованных столбиков. Два таких отрезка находились южнее коттеджа в верхнем течении, а три – севернее, по течению вниз. С вечера рыбаки договорились, что в этот день Спайрос Паппс и посол Келефи будут ловить на южных участках, а Феррис, Лисон и Браган на северных. На сухую мушку я ловить не люблю и по мокрой тоже не большой спец, поэтому решил начать с верхнего края и рыбачить, спускаясь вниз по течению. Итак, я двинулся на юг по тропе, которая, если верить карте, не повторяла всех изгибов реки и была более-менее ровной. Шагах в пятидесяти от коттеджа я встретил Спайроса Паппса, который поздоровался со мной без явной злокозненности или коварства и приоткрыл крышку корзины, чтобы показать семь красавцев, в каждом из которых было не менее десяти дюймов. Еще через четверть мили я встретил посла Келефи, который запаздывал с возвращением, но все же не мог не похвастаться. У него было восемь рыбин, и он был рад услышать, что это на одну больше, чем у Паппса. Начав рыбачить с южной границы первого участка, за сорок минут я дошел до коттеджа. Предпочту отчитаться за эти сорок минут голой статистикой. Количество испробованных мушек – три. Поскользнулся, но не упал три раза. Поскользнулся и упал, промок выше забродов один раз. Зацепился за ветки четыре раза. Поймал одну достаточно большую рыбину, чтобы взять, и еще пять помельче отпустил. Когда я добрался до коттеджа, было всего лишь двенадцать тридцать, время ланча, и я обошел дом, чтобы выйти на участок номер три – тот, где утром рыбачил Феррис. Там мои дела пошли лучше, и за двадцать минут я вытащил три крупные форели – одну более двенадцати дюймов и две другие почти такие же. Вскоре я оказался у столбика с цифрой 4, то есть на участке помощника госсекретаря Лисона. Место там было прекрасное: зеленая лужайка, журчание воды, и я снял мокрую куртку, разложил ее на солнышке, сам сел на камень и достал сэндвичи и шоколад. Но, так как я обещал Вулфу вернуться к двум часам, а у меня оставалось еще более мили не опробованного берега, я наскоро проглотил еду, зачерпнул пару пригоршней воды из реки, которая на самом деле всего лишь ручей, накинул куртку, взял корзинку и продолжил путь. Следующие двести ярдов так заросли, что мне пришлось брести по воде, и место здесь было не из тех, где любит стоять рыба, но потом я очутился на двойном повороте с длинным пенным буруном вдоль одного берега. Заняв позицию в середине русла, я выпустил футов сорок шнура, положил мушку – «нэт блэк» на этот раз – на край водоворота и стал сплавлять ее понемногу. Она едва проплыла два фута, как ее схватил дедуля, не иначе, и я подсек его. Он тут же рванулся против течения, то есть прямо на меня, что, естественно, является одним из недостатков ловли вниз по течению. У меня получилось не дать слабину, но когда он оказался так близко, что при желании мог бы цапнуть меня за ногу, то резко развернулся на сто восемьдесят градусов и понесся прочь – обратно к буруну, через него и дальше, за второй поворот. Так как шнур у меня не бесконечный, я заплюхал вслед за ним, не успевая поглядывать, куда ставлю ноги. Сначала вода доходила мне до колен, потом до бедер и потом снова до колен, пока наконец я не вышел за поворот. Дальше шел прямой, но порожистый участок футов тридцать шириной, весь утыканный валунами. Я двинулся к одному из них, чтобы использовать как опору – иначе на течении было не устоять, как вдруг увидел нечто такое, что заставило меня остановиться. Если верить глазам, а им можно верить, то валун возле берега кто-то уже приспособил в качестве опоры. Не забывая о согнутом в дугу удилище с дедулей на крючке, я пробрался к тому валуну у берега. Это был помощник госсекретаря Лисон. Ступни и голени его были на берегу, колени на границе суши и воды, а остальное тело находилось в реке, прибитое течением к камню. Бурный поток покачивал Лисона вверх и вниз, так что его лицо то выныривало из воды, то опять исчезало. Одного быстрого взгляда на это лицо мне хватило, чтобы ответить на главный вопрос, но всегда существует шанс на миллион, поэтому я выпрямился, чтобы смотать шнур, и в этот момент рыба сделала свечку – впервые за все время вываживания. Дедуля целиком выскочил из воды, и, увидев его, я обомлел. Он был крупнее рыбины, вывешенной на всеобщее обозрение в коттедже. Конечно, при виде такого трофея я инстинктивно стравил шнур, а когда он ушел под воду, подмотал, так что удилище снова согнулось. – Проклятье! – вырвалось у меня. – Это дилемма. Я переложил удилище в левую руку, прижимая шнур кончиками большого и указательного пальцев, убедился, что под ногами у меня прочная опора, наклонился и правой рукой схватил воротник куртки Лисона. Приподняв его из воды, я присмотрелся. Этого было достаточно. Даже если он не утонул, к числу живых он уже не относился. Я медленно попятился к берегу, не выпуская куртку из руки, и как только я опустил Лисона и его плечи коснулись земли, форель опять выпрыгнула из воды. Обычно такую рыбину надо аккуратно вываживать минут пятнадцать-двадцать, однако обстоятельства вынуждали меня поторопиться, и поэтому не прошло и половины этого времени, как я подвел дедулю туда, где смог подхватить его подсачником. Этот монстр был на семь дюймов длиннее корзины, и мне жалко было сгибать его, но выбора у меня не было. Потом я еще раз осмотрел Лисона, вытащил его подальше из воды и подложил ему под голову свой носовой платок, чтобы она не соприкасалась с почвой. Верхнюю треть тела я накрыл курткой, сложил удилище и взглянул на часы. Двадцать минут второго. Отлично. От форели «монбарри», должно быть, не останется и следа к тому моменту, когда я доберусь до коттеджа. Вулф и без того в раздраженном состоянии, но если я прибуду посреди именно этой трапезы с объявлением о трупе, то он со свету меня сживет. С удилищем в одной руке и корзинкой в другой я зашагал по тропинке. Идти по тропе было гораздо быстрее, чем спускаться по реке. Когда я вышел из деревьев к коттеджу, то увидел, что ланч закончен, так как все его участники – четверо мужчин и две женщины – пили на веранде кофе. Взбираясь по ступеням и направляясь к двери, я ожидал, что меня в очередной раз предпочтут не заметить, но О. В. Браган окликнул меня: – Гудвин! Вы не видели на реке секретаря Лисона? – Нет. – Я не останавливался.