Я совершенно запуталась в себе. Оптимизм полностью меня покинул. – Ты вся дрожишь, – Антон бесцеремонно обнимает меня со спины, гладит по плечам, и я, дернувшись от неожиданности, возвращаюсь в эту реальность. Убираю его руки, отхожу от него на несколько шагов и отрешенно замираю. – Что тебе нужно? – Ты замерзла, – он подходит, накидывает на меня свою куртку, но я отдаляюсь, отбегаю подальше. Он будто не понимает, что его прикосновения мне сейчас до боли неприятны. – Можешь заболеть. Почему, ну почему он делает вид, что ничего не произошло? Словно, все это какая-то мелочь, не более… Как много мне хочется ему высказать. Негодование рвется изнутри. Рвется наружу. И мне не сдержаться: – Ты… ты… тогда в игровой комнате, ты был горд, что выиграл этот спор. Ты был так рад и не скрывал, ты повез меня на вечеринку, чтобы показать Максу, что я повелась. Ты… ты… хвастался своим выигрышем, словно я какая-то… вещь… ты обидел меня! Унизил! Он молча стоит, склонив голову на бок, и слушает. Руки в карманы засунул, выражение лица мерзко безразличное, как и обычно. Я вообще никогда не вижу от него нормальных эмоций, вечно эта застывшая маска скуки на лице. – Но я и правда горд, и рад, что выиграл спор, – он надменно выгибает бровь – его извечная привычка. – Обычно для этого спор и затевается, чтобы выиграть, понимаешь? – Но так нельзя! – Почему? – Я человек… ты спорил на мои чувства… это мерзко… – Я не считаю это мерзким, – информирует он и беззаботно пожимает плечами. – И я тебя не унижал. Макс попросил привести тебя в его дом, чтобы окончательно убедиться, и я должен был забрать ключи от его байка. На этом все должно было закончиться, я не думал, что Макс так разойдется и даст послушать всем в комнате ту запись… и не думал, что Люба все, что происходило, выставит на всеобщее обозрение. Но не переживай, запись твоего признания удалена, я уже поговорил с Максом, никто больше не услышит. Обещаю. Никто не посмеет тебя тронуть. Варь, никто не пойдет против меня. Обдумываю все, что он сказал. – Тебе так нужен был байк Макса? Он коротко посмеивается, оставляя этот вопрос без ответа. Понимаю почему. Я думаю, что тут все понятно. Он итак может купить себе этот чертов мотоцикл. С его деньгами, он может купить себе все, что угодно. – Антон… каковы были условия спора? – Твое признание в любви, – говорит он тихо то, что я и без того поняла. – Полностью, расскажи полностью… пожалуйста… я хочу знать! Мне… нужно знать! – Хмм… ну, часть ты слышала еще в моей комнате, кто виноват, что ты не уловила столь очевидное, – я на это замечание немного краснею, но все же – он прав. – Условия – если ты менее, чем за неделю влюбишься в меня и признаешься, я забираю байк Макса. Если я не успеваю добиться тебя и твоего признания, – я отдаю Максу свое место в Банде, – спокойно признается он. – Что за банда? – Наш гоночный трек, все его участники – наша «Банда». Это… мы просто так называемся, еще с момента основания. По началу это все было вроде шутки, я хотел заработать немного денег, чтобы показать отцу свою самостоятельность, понимаешь? Мы с ним немного повздорили, и я сказал, что мне не нужны его денежные подачки и все такое, но потом это приобрело более глобальный масштаб. И мы с Максом действительно много заработали. К нам на заезд приезжают из разных городов, все что там происходит, все что ты видела, эти гонки, ставки – все это основал я. Макс вообще считает всех основных участников своей семьей, он стал жить этими гонками, и давно наровит забрать мое место. Хочет переделать на свой лад, но все подчиняются мне, а я – против. Гляжу на него во все глаза, переваривая услышанное. Вот почему Макс так разозлился. Обалдеть, они только школу заканчивают, нам всем только исполнилось по восемнадцать, а они уже успели основать какой-то там бизнес и заработать. Не то, что у меня на уме – одни тесты по математике. Устало вздыхаю. И вроде, серьёзные ребята с одной стороны, а с другой – занимаются такой ерундой, спорят на девушек, какие-то мальчишеские игры устраивают. Все это не укладывается у меня в голове. Зачем такая жестокость? – У тебя был шанс вчера извиниться передо мной, но ты ушел, почему? Нервно сглатываю. Жду объяснений. А в ответ глухая тишина. – Антон, не хочешь извиниться сейчас? – Нет. Прикрываю глаза. Значит, он совсем не почувствовал ничего в ответ. Никакой взаимности. Ни-че-го. Я не нравлюсь ему. Это все была игра. Я осознала это и ранее, но сейчас – убедилась окончательно. Ненавижу его, но почему мне так больно и неприятно? Я уверена, это все задетое эго, и ничего больше. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу… Вдох, выдох. – Но… как же так? Ты совсем не считаешь себя виноватым передо мной? – В чем я виноват? – кидает в меня свирепый взгляд. – Ты сама влюбилась, сама – призналась. Я тебя не вынуждал, и не давил. Варь, – он делает шаг ближе, я – отступаю на шаг. – Я, разве, на тебя давил? – Нет… но – Но? – Но ты меня обманул! Вздыхает. Снова шаг ко мне. А я все также отступаю. Двигаемся наравне. – И как же? – Что, как же? Невесело усмехается. – Что именно я тебе обещал? Почему ты чувствуешь себя обманутой? Задумчиво смотрю на него, абсолютно не зная ответа на его вопрос. Он ничего не обещал. Он даже целовать меня не стремился. Но в голове всплывает одна из его фраз, вызвавшая тогда во мне ураган эмоций: «Ты мне нравишься, неМалявка, а значит – ты будешь моей» Это были пустые слова. Ничего не значащие. – Все… что было… между нами… Нет, я не могу напоминать про наш поцелуй. Не могу. – Зачем ты поспорил на меня? Если тебе не нужен был это байк, тогда почему? С Максом все понятно, но зачем это нужно тебе?! – Это весело. Я ошарашенно распахиваю глаза. Он действительно решил сразить меня своей беспощадной честностью? – Ты серьезно сейчас? Это весело играть с чужими чувствами, по-твоему? Упрямо молчит, не разрывая зрительный контакт. – Ответь мне? Тебе весело было меня унижать? Или что? Раз ты такой честный, так и скажи честно! – Мне весело было смотреть, как быстро ты теряешь от меня голову. Это просто удар под дых. Не нужна мне была такая честность. Я говорила, что он не увидит больше моих слез, но вновь по щекам скатываются упрямые горячие слезинки. Смешиваются с холодным дождем. На секунду отворачиваю голову и предательски громко и отчаянно всхлипываю. Он челюсть сжимает, у него жевалки на лице играют, и он до жути мрачен и холоден. Но снова делает шаг ко мне. – Варь… – Нет, не подходи! – руку вперед выставляю в останавливающем жесте. Вынужденно сдаюсь и ладошкой вытираю лицо. Черт с ним, он уже увидел, что я плачу. – Почему Люба сказала, что это ее дело? Вообще не поняла, почему задаю этот вопрос, но у меня как-то само вырвалось. Засело в голове.