— Зачем ты это сделала? — Тяжело объяснить. — Малика скинула с ног ботинки. — Я их помыла, как смогла. Забери. Ты ведь с кого-то их снял? — Их кто-то забыл, — сказал Брат и вышел из кельи. Через минуту вернулся. — Меня зовут Сибла. Мне моё имя не нравится. — Почему? — Звучит, как «слабый». — Звучит как «сила». — Ты хочешь меня успокоить. — Моруны никогда не лгут. — Никогда-никогда? — Моруны говорят правду или молчат. Сибла удалился. Малика откинулась на стену, закрыла глаза. Пережить одну ночь, всего одну ночь, и Крикс вытащит её. Вопреки ожиданиям и опасениям, о пленнице словно забыли. Дни начинались с появления молчаливой старухи в чепчике, заканчивались очередной лепёхой каши. Пользуясь странным затишьем (если бы знать, перед чем), Малика занималась руками или ходила по коридору — от туалета до поворота и обратно. Она бы прошлась по чистилищу, побеседовала бы с грешниками или с Братьями, но, завернув за угол, видела человека в балахоне. Чутьё подсказывало: с ним лучше не спорить. Ночью Малика не решалась выйти из кельи. Пугали шорохи, скрипы, стоны. Огонёк в керосиновой лампе напротив двери принимал причудливые формы, будто это был не огонь, а пластилин, из которого кто-то невидимый лепил непонятные фигурки. Ни с того ни с сего хлопала дверь в туалете, которым никто, кроме Малики, не пользовался. Она не хотела предстать перед Отцом напуганной и слабой. Стараясь ни о чём не думать, сутками напролёт считала капли на стенах, трещины на потолке, удары сердца. Однако мысли, одна горше другой, прорывались сквозь хлипкий заслон: Крикс не приехал, стражей схватили, бедный Мун… И хотелось выть. Наконец появился Сибла. Увидев в дверном проёме высокую фигуру, Малика спросонья не узнала его. Опустила ноги на пол, принялась надевать ботинки. — Ведьма, — выплюнул Брат. Он стоял спиной к лампе, и выражение лица нельзя было рассмотреть, зато голос без помех выдавал обиду, смешанную с презрением. Малика вяло улыбнулась. Праведный Отец пошёл в наступление. — Ты верховная жрица морун? — спросил Брат. Малика потеряла дар речи. — Это правда? — добивался Сибла. — Кто тебе сказал? — выдавила Малика. — Так это правда? — Нет. Сибла сделал шаг в сторону, чтобы на Малику падал свет лампы: — А говорила, что моруны не лгут. — Я могла стать жрицей, но не стала. Кто тебе сказал? — Жрицы поклоняются идолам. Идолам поклоняются ведьмы. Ведьмы — сильнейшее оружие сатаны. С их помощью он может разрушить всё, что построило Братство. Ты ведьма, и ты заслуживаешь смерти. Я был бы счастлив убить тебя, но Избранные запретили к тебе прикасаться. Я хотел сказать это тебе в лицо, чтобы ты знала, как я тебя ненавижу. Малика поднялась: — Сибла! — Забудь моё имя, ведьма! — выпалил Брат и скрылся. Малика рухнула на доски. О том, что ей предначертано стать верховной жрицей, знает только Мун. Они заманили старика в Авраас? Но как? Кто о нём проболтался: Драго или Мебо? Или… Муна привёз Крикс? Надеялся, что старику удастся уговорить сектантов отпустить её? Застигнутый врасплох человек способен на безрассудные поступки. Малика бросилась к облачённому в балахон тюремщику. Попросила позвать Праведного Отца. Она была готова на всё, лишь бы вновь обнять Муна и сказать, как сильно его любит. Тюремщик не сдвинулся с места — мол, сегодня День Веры, и Отец будет очень занят. В такие дни его никто не беспокоит, и в чистилище он не приходит. Вернувшись к себе, Малика ужаснулась — что она творит? Её пытаются сломать, свалить, уничтожить до конца, и она сдаётся… Дрожащими пальцами сдавила виски. У неё есть имя Брата. Но если провести ритуал и «стереть с зеркала пыль», сектант не изменится. Страдает и меняется в лучшую сторону лишь тот, кто осознаёт, что поступил плохо. Даже если оправдывает свои деяния, даже если уверен, что иначе поступить не мог — в душе, где-то очень глубоко, он всё равно понимает, что совершил нечто ужасное. Сибла вырос под крылом Братства, и его разум пропитан извращённым учением. Он смотрит на мир другими глазами. Он потерявшийся, но не потерянный. Однако сейчас ждать от него помощи бессмысленно. Прошёл один из самых тяжёлых дней в жизни Малики. Наступила долгая ночь. Из глубины лабиринта доносились стоны, раздавалось эхо шагов, скрипели ставни, «рыдали» стены. Малика ничего не видела и не слышала. После ухода старухи она заставила себя уснуть — ей нужны были силы. — Храни тебя Бог, — прозвучал волшебный голос. Малика открыла глаза, повернула голову набок. Посреди кельи стоял Отец. За его спиной возвышались Братья, среди которых был Сибла. — Как спалось? — с улыбкой поинтересовался Отец. Малика села: — Хорошо. — Я оставил тебя в живых, надеясь, что когда-нибудь выведу тебя на чистую воду. И это когда-нибудь настало. Малика усмехнулась: — Так быстро? — Что поделаешь? С каждым днём время бежит быстрее. — Отец сцепил на животе пальцы. — Я знаю, кто ты. — И кто же я? — спросила Малика, рассматривая раны на руках. Последние две ночи она перестала их бинтовать. — Ты ведьма. — Нет. Я моруна. — Ты ведьма, и я могу доказать это. — Да пожалуйста. — Раздевайся. — Зачем? — Покажи нам метки дьявола. — У меня их нет. — Есть. На твоей спине. Малика посмотрела на Отца. Похоже, он знает кое-что о морунах. Это уже хорошо. — Это письмена, а не метки дьявола. Отец оглянулся на спутников: — Слышали? Метки есть. — Повернулся к Малике. — Ты пособница сатаны. — Я моруна. — Это одно и то же. Признайся, что ты поклоняешься дьяволу, и я тебя отпущу. — Отпустите? Куда? — На все четыре стороны. Малика пристально всматривалась в лица сектантов, но видела неподвижные маски. Что бы они ни задумали, ей надо выйти из обители Братства. Сидя в келье, ничего не добьёшься. — Признайся! — требовал Отец. — Признаюсь. Я поклоняюсь дьяволу, — проговорила Малика и заметила, как Сибла расширил глаза. А ведь он не верил… — Покайся в грехах. — Каюсь. — Прилюдно. Малика поднялась с лежанки: