Она театрально пожала плечами и увернулась в сторону, а затем, не оглядываясь, быстро зашагала прочь, главным образом потому, что ей очень хотелось думать, что он смотрит ей вслед, а может, даже пытается ее догнать, ей же очень не хотелось оборачиваться. Вдруг на самом деле это не так? Дойдя до Кеппел-стрит, она вошла в дом с черного входа и быстро прошла в кухню. Она все еще была сердита, однако разочарование перевесило злость. Она повела себя с Телманом неправильно. Даже если бы ей и не удалось убедить его начать расследование таинственного исчезновения Мартина Гарви – тем более что у него могли иметься веские причины этого не делать, – она, по крайней мере, могла постараться, чтобы они расстались друзьями. Теперь же она понятия не имела, как ей в следующий раз заговорить с ним, если они вдруг встретятся. Даже не верится, как же это обидно и больно! Если честно, она этого от себя не ожидала. В один прекрасный день, причем совсем скоро, она будет вынуждена признать, что Телман ей очень даже нравился. К счастью, в кухне больше никого не было. Она высморкалась, быстро ополоснула лицо и постаралась сделать вид, как будто с ней все в порядке. Она ставила на плиту чайник, когда в кухню вошла Шарлотта. – Не желаете чашку чая? – предложила Грейси и даже заставила себя улыбнуться. – С удовольствием, – ответила Шарлотта, хотя на часах было лишь половина седьмого, и села за стол. – Что не так? – спросила она и умолкла в ожидании ответа. Грейси заколебалась, не зная, что ей сказать. То ли что все в порядке, то ли хотя бы частично правду про Мартина Гарви. Если честно, она даже не подозревала, что Шарлотта умеет прекрасно читать ее настроение. Что тоже не радовало. И все же они знали друг дружку так давно, что, если бы Шарлотта ни разу не сделала ей больно, это означало бы, что она ей просто безразлична, что, согласитесь, гораздо хуже. – Сегодня утром я встретила Тильду, – сказала Грейси, с громким стуком поставив крышку на чайник и оставаясь стоять спиной к столу. – Она вот уже несколько дней не видела своего брата, и ей кажется, что с ним что-то случилось. – Что именно? – уточнила Шарлотта. Чайник засвистел, и Грейси подняла его с плиты. Ополоснув заварочник, она вылила воду в раковину и вновь наполнила его кипятком из чайника. Увы, на этом причины, вынуждавшие ее хлопотать у плиты, закончились, и она, не решаясь посмотреть Шарлотте в глаза, была вынуждена занять место за столом. – Он больше не живет в доме на Торрингтон-Сквер, где работал, – ответила она. – И дворецкий говорит, что он там больше не работает. Но он не говорит, что случилось и куда он ушел. – Она не хотела смотреть в глаза Шарлотте, но серьезность ситуации с Мартином перевесила гордость. – Ведь если бы все было хорошо, он этого не сделал бы, – торопливо добавила она. – У них больше никого нет. Что бы ни случилось, он бы всегда сказал ей. Он же даже пропустил ее день рождения, чего за ним раньше никогда не водилось. Шарлотта нахмурилась. – А в чем состояли его обязанности на Торрингтон-Сквер? – Он был личным лакеем мистера Стивена Гаррика, – тотчас ответила Грейси. – А не каким-то там рядовым, подай-принеси. По словам Тильды, мистер Гаррик ему доверял. Я знаю, людей просто так не выкидывают на улицу за какую-нибудь глупость или за то, что кто-то не вышел лицом. Но почему он ничего не сказал Тильде? Почему она должна теперь из-за него волноваться? – Трудно сказать, – задумчиво произнесла Шарлотта. Она протянула руку и, налив им обеим чаю, вновь поставила чайник на подставку. – Как я понимаю, по нему не было видно, что он чем-то расстроен, иначе бы он наверняка сказал ей, что намерен сменить место. Возможно, он просто нашел работу получше. Тильда умеет читать? Грейси растерянно подняла глаза. – Если нет, ему нет смысла послать ей письмо, – рассудила Шарлотта. – Впрочем, кто-нибудь мог бы прочесть его ей. От ее слов Грейси стало еще больше не по себе. И хотя в желудке у нее было пусто, сама мысль о еде была ей противна. Она пила чай, но сладкая горячая жидкость, что стекала ей в горло, была бессильна ее согреть. – Что еще? – мягко спросила Шарлотта. Грейси задумалась. Ей до известной степени было приятно, что Шарлотта ее понимает, однако она по-прежнему корила себя за то, что все так глупо получилось с Телманом. И, что еще обиднее, такое случилось с ней впервые. Раньше она умела держать себя в руках. Вот и сейчас Шарлотта ждала от нее то же самое. И как же не хочется ее разочаровывать! Женщины должны быть умнее и не позволять себе глупых выходок, какую позволила себе она. Грейси сделала еще один глоток чая. Чересчур горячий. Нужно подождать, пока остынет. – Ты узнала что-то еще? – задала новый вопрос Шарлотта. На него у Грейси был готовый ответ. – Почти ничего. Даже когда она сказала дворецкому, что она сестра Мартина, он ей ничего не сказал. Ни что случилось, ни куда он уехал. Шарлотта опустила взгляд на скатерть. – Мистер Питт больше не работает в полиции. Может, нам стоит обратиться к мистеру Телману? Вдруг он нам поможет? По щекам Грейси разлилась краска стыда. Солгать не получится. – Я уже просила его, – убитым голосом прошептала она, глядя в стол. – Он сказал, что ничего не может сделать, потому что Мартин имел полное право уехать куда ему вздумается и ничего не сказать сестре. Это не преступление. – Понятно. – Шарлотта на несколько мгновений задумалась, затем осторожно, одними губами попробовала чай и, решив, что тот остыл, сделала глоток. – В таком случае мы должны что-то предпринять сами, – сказала она наконец. – Расскажи мне все, что тебе известно, про Тильду и Мартина, а также про дом мистера Гаррика на Торрингтон-Сквер. Грейси почувствовала себя одиноким матросом, который наконец на горизонте увидел землю. Ура, что-то все-таки можно сделать! Она послушно рассказала Шарлотте о своей дружбе с Тильдой, делая упор на самое главное: ее честность, упорство, воспоминания о детстве, о ее мечтах в один прекрасный день обзавестись собственной семьей, о том, как они с братом помогали друг другу, пока росли одни, без родителей. Шарлотта слушала ее, не перебивая, и в самом конце кивнула. – Думаю, ты права, – согласилась она. – Здесь что-то не так. Мы должны узнать, где он, жив ли он и здоров. Вдруг он и впрямь потерял работу и стыдится рассказать об этом своей сестре? В таком случае надо помочь ей войти в его положение, а ему по возможности помочь найти новое место. Как я понимаю, ты не знаешь, мог ли он совершить какую-нибудь глупость? – Не знаю, – честно призналась Грейси. – Тильда точно никогда бы не совершила, но это не значит, что и он такой же. Ей кажется, что он такой честный, как и она. Но ведь она его сестра. – Это верно. Трудно думать плохо о близких людях, – согласилась Шарлотта. Грейси с надеждой подняла на нее глаза. – И что же нам делать? – Ты скажешь Тильде, что мы ей поможем, – ответила Шарлотта. – Я пока наведу справки про Гарриков. Стивен Гаррик наверняка знает, что случилось, даже если он не в курсе, где Мартин Гарви находится сейчас. – Спасибо вам, – серьезно поблагодарила ее Грейси. – Огромное спасибо. *** На четвертый день после убийства Эдвина Ловата газеты наконец громко потребовали ареста или, на худой конец, – допроса Сэвила Райерсона. Ведь, как известно, в момент убийства тот находился в том же доме. Автору статьи было достаточно задать вопрос, что он там в это время делал. Ответ напрашивался сам собой. Питт сидел за завтраком хмурый и бледный. Шарлотта сделала вид, будто ничего не замечает, дабы не прерывать болезненный ход его мыслей. Защитить Райерсона, как то требовал мистер Гладстон, становилось все сложней и сложней. Шарлотта незаметно наблюдала за мужем, очень при этом переживая, что не может ничем ему помочь. Но будь она честна, она бы решила, что Райерсон виноват пусть не в преступлении, то хотя бы в попытке его скрыть. Не вызови некто неизвестный полицию, он бы помог убрать тело с места убийства и сделал бы все, что в его силах, чтобы замести следы. А что это, как не преступление? Никакое умение разрешить проблемы на ткацких фабриках Манчестера было не способно это оправдать. Да и вообще, какое отношение к этим фабрикам имеет тот факт, что в Иден-Лодж обитала его любовница? Это была его личная слабость, каприз, за который он теперь вынужден будет заплатить огромную цену. Шарлотта посмотрела на хмурое лицо мужа и тотчас ощутила прилив гнева. Как можно требовать от человека, чтобы он спас кого-то от собственного неблагоразумия, а потом обвинять его в том, что он не сумел этого сделать? Хотя и дураку ясно, что это невозможно. Ее мужа заставляли закрыть глаза на правду, а ведь именно необходимость раскрыть правду была не только его первейшей обязанностью, но и моральным долгом. В течение многих лет от него требовали именно это, и вот теперь его принуждают поступиться собственными убеждениями и профессиональной честью. Питт поднял глаза и перехватил ее взгляд. – Что такое? – спросил он. – Ничего, – улыбнулась она. – Сегодня утром я еду в гости к Эмили. Я знаю, что там будет бабушка. Я пока еще не успела толком поговорить с ней с тех пор, как мама узнала, что… что с ней случилось. – Ей было неловко говорить на эту тему даже с мужем. – Думаю, пора это наконец сделать, – поспешила добавить она. Она договорилась об этом визите по телефону накануне вечером, после разговора с Грейси. В доме Питта имелся телефон, потому что он был нужен ему по работе. В доме Эмили телефон был потому, что она могла позволить себе любую прихоть. По лицу Питта тотчас пробежала тень улыбки. Он был давно знаком с бабушкой Шарлотты и отлично знал ее сварливый характер. Впрочем, Шарлотта не стала распространяться на эту тему, и Питт ушел из дома, так и не сказав ей, что он надеялся выяснить в этот день. Она же поднялась к себе и переоделась в свое самое лучшее утреннее платье. Нет, она не следила за модой – это было ей просто не по средствам, особенно после того, как Питта перевели с Боу-стрит в Особую службу, – однако хорошо скроенное платье цвета, который был ей к лицу, ничем не уступало последнему крику моды. Шарлотта выбрала платье теплых осенних тонов, гармонирующих с ее каштановыми волосами и нежной, молочной кожей. И хотя у платья не было высоких рукавов, каких требовала сиюминутная мода, зато небольшой турнюр смотрелся очень даже неплохо. Событие было не повседневное, и добираться к сестре омнибусом было бы неловко. Поэтому Шарлотта решила потратиться на экипаж и в четверть одиннадцатого прибыла в роскошный дом Эмили. Дверь открыла горничная, которую Шарлотта хорошо знала, и без всяких вопросов провела ее в будуар сестры. Многие богатые дамы имели такую личную гостиную, где принимали самых близких своих друзей. Эмили уже ждала ее, элегантно одетая в платье своих излюбленных светло-зеленых тонов, которые были очень ей к лицу. Как только Шарлотта вошла, Эмили поднялась с места и, шагнув ей навстречу, быстро поцеловала в щеку, после чего отступила на шаг и пристально посмотрела на сестру. – Что случилось? – спросила она. – Ты сказала, что это нечто важное. Знаю, с моей стороны, наверно, жестоко говорить такие слова, ведь для Томаса это был такой удар и такая несправедливость, но мне действительно жаль, что он больше не работает на Боу-стрит. Я понятия не имею, чем он занимается теперь, потому что все новые дела, которые он расследует, секретные. Она отступила на шаг и жестом пригласила Шарлотту сесть в одно из мягких кресел, обтянутых тканью в цветочек. – Общество наскучило мне до слез. Даже политика в данный момент кажется мне ужасно скучной, – продолжила она, аккуратно подбирая юбки и опускаясь в кресло. – Ни одного приличного скандала, кроме этой египтянки. Она подалась вперед. Глаза ее горели. – Ты в курсе, что газеты требуют ареста Сэвила Райерсона? Разве это не абсурд? – Она пристально посмотрела на Шарлотту. – Думаю, работай Томас по-прежнему на Боу-стрит, ему наверняка поручили бы расследовать это убийство. Может, оно даже к лучшему, что он больше там не работает. Лично я не хотела бы распутывать этот клубок! – Боюсь, мой случай самый заурядный, – сказала Шарлотта, стараясь не выдать своих истинных чувств. Ей меньше всего хотелось отвлекаться на посторонние дела, даже если это самый громкий скандал последних дней. Она откинулась на спинку кресла. Гостиная была отделана в зеленых и золотых тонах. В темно-зеленой вазе на столе стояли поздние желтые розы и пахнущие землей хризантемы. На какой-то миг она как будто перенеслась в дом, в котором выросла, чье тепло и уют оберегали ее от бедности и от темных сторон жизни внешнего мира. Впрочем, воспоминания длились всего мгновение. – Итак, в чем дело? – спросила Эмили, сложив на коленях руки. Она была вся внимание. – Расскажи мне что-то такое, чем я могла бы занять мои мысли. Боже, как я устала от пустых разговоров о всякой чепухе! – Она улыбнулась насмешливой улыбкой, предназначенной ей самой. – Боюсь, мое увлечение светскими беседами позади. Ты не находишь это тревожным? Удовольствия мне больше не интересны. Это все равно как переесть шоколадного суфле. Всего несколько лет назад я бы в это даже не поверила! – В таком случае позволь предложить тебе нечто обыденное, – ответила Шарлотта. Она уже приготовилась описать сестре, в чем дело, но в дверь раздался громкий стук, как будто кто-то постучал в нее концом палки. В следующий миг дверь распахнулась, и на пороге выросла невысокая, недовольного вида старуха, одетая в темно-фиолетовое с черной отделкой платье. Лицо ее пылало гневом, хотя было не совсем понятно, на кого тот направлен – на Эмили или на Шарлотту. Наверно, это следовало предвидеть. Шарлотта тотчас вскочила на ноги и заставила себя улыбнуться. – Доброе утро, бабушка, – сказала она, подходя к старухе. – Ты хорошо сегодня выглядишь. – Тебя это не касается, милочка, – огрызнулась та. – Ты ни разу не проведала меня вот уже на протяжении нескольких месяцев. Откуда тебе это знать? У тебя нет ни души, ни чувства долга, на худой конец. С тех пор как ты вышла замуж за этого своего полицейского, ты вообще утратила любые понятия о приличии. Намерение Шарлотты быть доброжелательной и учтивой скончалось скоропостижной смертью. – Похоже, ты изменила свое мнение! – парировала она. Старуха пропустила ее колкость мимо ушей, зато впала в еще больший раж. – Понятия не имею, о чем ты. Неужели нельзя выражаться ясно? Раньше ты это умела. Боюсь, это все влияние общества, в котором ты теперь вращаешься. – Она сердито посмотрела на свою вторую внучку. – Может, ты все же предложишь мне сесть, Эмили? Или ты тоже напрочь утратила хорошие манеры? – Ты при желании можешь сесть в любое из кресел, бабушка, – ответила Эмили с напускным терпением. – И ты прекрасно это знаешь. Старуха тяжело опустилась в третье кресло и, поставив перед собой трость, повернулась к Шарлотте. – Что ты имела в виду, мол, я изменила свое мнение? Я никогда его не меняю!