– Спасибо, – ответил Райерсон. Питт на миг заколебался, не зная, стоит ли предостеречь его, что правда может оказаться весьма болезненной и вовсе не такой, в какую ему хотелось бы верить. Впрочем, к чему спешить? Он всегда успеет это сделать. С этой мыслью Питт попрощался и вышел. *** – Что нового? – спросил Наррэуэй, отрывая взгляд от бумаг, которые он изучал, и придирчиво посмотрел на Питта. Вид у него был измученный – глаза покраснели, щеки слегка запали. Не дожидаясь приглашения, Питт сел в кресло, но расположиться удобно не смог: от внутреннего напряжения болела спина, руки не слушались. – Ничего, что могло бы дать хоть какую-то надежду получить более удовлетворительный ответ, – ответил Питт, нарочно подбирая резкие слова, чтобы задеть Наррэуэя. И себя тоже. – Ловат был бабник, причем предпочитал молодых незамужних порядочных женщин. Обманув и опозорив одну, он тотчас начинал увиваться за другой. Общество же тем временем продолжало гадать, что с этими несчастными не так, раз он бросает их одну за другой. В чем их грех? Наррэуэй гадливо поджал губы. – Не будьте ханжой, Питт. Вы не хуже меня знаете, в чем их грех и что именно общество думало о них, справедливо или нет. Всем наплевать, кто вы такой, главное – что о вас думают. Целомудрие женщины ценится куда выше, чем ее мужество, душевное тепло, сострадание, смех, честность. Ибо оно означает, что она всецело принадлежит вам. Это вопрос собственности. – В голосе Наррэуэя слышалась горечь, а не просто цинизм. Питт был готов поклясться, что к этой горечи также примешивалась боль. Но затем он представил себе, что бы он сам чувствовал, разреши Шарлотта прикоснуться к себе другому мужчине, не говоря уже о том, чтобы воспылать к нему ответной страстью. Стоило ему об этом подумать, как любая логика отступала на второй план. – Да, это главное, – произнес он тоном, не допускающим возражений. Наррэуэй улыбнулся, избегая, однако, смотреть ему в глаза. – Вы говорите в общем или вам известны имена этих женщин? Или, что куда важнее, имена их отцов, братьев, прочих любовников, которые могли бы преследовать Ловата по всему Лондону и пристрелить его? – Разумеется, – ответил Питт, вновь обретая под ногами твердую почву. Вместе с тем его не оставляло чувство, что нечто важное осталось невысказанным – то ли его собственные чувства, слишком сильные, чтобы их выразить в нескольких простых словах, то ли за ними крылось нечто рациональное, некий факт, который ускользал от его внимания? – Судя по выражению вашего лица, – заметил Наррэуэй, – от всего этого вам не было никакой пользы. – Нам, – поправил его Питт. – Совершенно никакой. Его поразило и слегка задело то, что надежда в глазах Наррэуэя тотчас погасла, как будто он носил ее в себе, оберегал и лелеял. Почувствовав на себе взгляд Питта, Наррэуэй поспешил отвернуться. Он как будто захлопнул некую внутреннюю дверь, отгораживаясь от него. – То есть вы ничего не узнали, за исключением того, что Ловат рисковал навлечь на свою голову неприятности. Сказано было резко, но в целом верно. – Да, – подтвердил Питт, ибо что еще ему оставалось? Наррэуэй втянул в себя воздух, как будто хотел сказать что-то еще, но затем передумал и лишь шумно выдохнул. – Я видел Райерсона, – признался Питт. – Он по-прежнему убежден, что мисс Захари невиновна. Наррэуэй посмотрел на него, вопросительно подняв брови. – То есть тем самым вы хотите сказать, что он не собирается помочь самому себе, для чего ему достаточно заявить, что, приехав к ней, он застал Ловата уже мертвым? – уточнил Наррэуэй. – Я не знаю, что он собирается сказать. Полиции известно, что он там был, и это невозможно отрицать. – Да и поздно, – отозвался Наррэуэй с внезапной горечью в голосе. – Египетское посольство в курсе, что он там был. Я не оставил камня на камне, пытаясь выяснить, откуда им это стало известно, но так ничего и не узнал. За исключением того, что они явно не намерены мне это сказать. Питт медленно выпрямился в кресле. Он совсем не задумывался о том, чем, собственно, занимался Наррэуэй. И вдруг, словно удар электричества, до него дошел весь смысл того, что он только услышал. Наррэуэй скривил губы в легкой усмешке. – Вот именно, – подтвердил он. – Возможно, Райерсон ведет себя как последний болван, но кто-то влиятельный, не привлекая к себе внимания, оказывает ему поддержку. В чем я пока не уверен – так это какую роль во всем этом играет Аеша Захари, да и отдает ли она себе в этом отчет. Кто она, королева или пешка? – Но почему? – спросил Питт, подаваясь вперед. – Причина – хлопок? – На первый взгляд это очевидный ответ, – сказал Наррэуэй. – Но очевидный – не всегда верный. Питт пристально посмотрел на него, ожидая, что тот скажет дальше. Наррэуэй устало откинулся на спинку кресла. – Ступайте домой и выспитесь, – сказал он. – Завтра снова жду вас у себя. – И это все? – А что еще вам нужно? – рявкнул Наррэуэй. – Отдыхайте, пока можете. Скоро это время кончится. Глава 5 Шарлотта много думала о Мартине Гарви, о том, что могло с ним произойти. Ей было хорошо известно, что со слугами подчас случались самые дурные и трагические вещи, и о том, какие неприятности они порой навлекали на себя. Знала она и то, что Тильда – его сестра, и ее мнение о нем наверняка окрашено ее любовью, а также изрядной долей наивности, какая свойственна любой неопытной девушке. Но так, наверное, оно даже к лучшему, подумала Шарлотта. Для самой же Тильды. В чем-то она наверняка похожа на Грейси, но только без свойственного той стойкого духа и любознательности, а также без печального опыта жизни на улице. Наверно, Мартин оберегал ее от этого? Они сидели в кухне. Питт ушел не более часа назад. – Что же нам делать? – спросила Грейси с неловкой смесью почтения и решительности. Лично ее ничто не могло остановить, однако ей требовалась помощь Шарлотты. Ей также было стыдно за свою ссору с Телманом. Если честно, она отказывалась понять, как это произошло, и впервые в жизни испугалась собственных чувств. Шарлотта взялась выводить с куртки Питта пятно. Она уже смолола в мелкий порошок бараньи ножки, коих всегда держала приличный запас, вместе с другими чистящими средствами, такими как щавелевый сок, мел, кусочки конских копыт – разумеется, чистые, – свечные огарки, лимонный и луковый сок. Она с головой ушла в свое занятие, протирая пятно смоченной в скипидаре тканью и стараясь не смотреть на Грейси, чтобы не выказывать своих чувств по отношению к тому, что говорила. – Наверно, нам стоит снова поговорить с Тильдой, – сказала она, протягивая руку, чтобы взять с ладони Грейси щепотку порошка. Стряхнув чуть-чуть на влажное пятно, она смерила его критическим взглядом. – Было бы неплохо, если бы она описала нам его внешность. – Так мы будем его искать? – взволнованно спросила Грейси. – И откуда мы начнем? Ведь он может быть где угодно. Он мог куда-то уехать, он мог… – Она запнулась. Шарлотта прекрасно знала, что она хотела сказать: он может быть мертв. Эта мысль не давала покоя и ей самой. – Трудно задавать людям вопросы о том, видели ли они кого-то, если вы сами не знаете, как этот человек выглядит, – ответила она, сметая порошок небольшой, но жесткой щеткой. Пятно стало заметно бледнее. Еще раз – и оно исчезнет совсем. Она улыбнулась. – Кроме того, если мы не сможем его описать, люди подумают, что мы лично его не знаем. Нет, мы, конечно, его не знаем, – добавила она, – но никто не должен об этом догадываться. – Я могу попросить Тильду, чтобы она его описала, – тотчас оживилась Грейси. – Мы с ней ходим за покупками примерно в одно и то же время. – Я пойду вместе с тобой, – сказала Шарлотта. Грейси вытаращила глаза. Если Шарлотта готова ходить по улицам в ожидании чужой горничной, то что это, как не верный признак серьезности ее намерений? А также их с Грейси дружбы. Значит, Шарлотта считает, что Мартину Гарви и вправду грозит нешуточная опасность. Грейси посмотрела на сюртук Питта, затем на Шарлотту. В ее глазах застыл немой вопрос. – Я закончу, когда мы вернемся, – сказала Шарлотта. – В котором часу Тильда выходит за покупками? – Примерно сейчас, – ответила Грейси. – Тогда налей полный чайник воды и поставь его на самый край плиты, чтобы он полностью не выкипел. А мы пойдем. – Шарлотта вытерла руки о передник, развязала тесемки и сняла его. – И захвати свое пальто. Примерно через час они увидели шагающую им навстречу Тильду. Впрочем, та была так глубоко погружена в свои мысли, что Грейси была вынуждена окликнуть ее дважды, прежде чем Тильда поняла, кто к ней обращается. – Ой, это ты, Грейси! – с видимым облегчением воскликнула она, и лицо ее просветлело. – Я так рада тебя видеть! Ты что-нибудь слышала? Нет-нет, конечно, нет. Какая же я глупая, что задала тебе этот вопрос. Ведь как ты могла что-то слышать? Лично я не слышала ни слова. – Она вновь нахмурилась, к глазам подступили слезы. Было видно, что самообладание дается ей с великим трудом. – Ты права, – согласилась Грейси, беря Тильду за руку и отводя ее в сторону от потока пешеходов. – Но мы обязательно с этим что-то сделаем. Я привела с собой миссис Питт. Пойдем посидим и выпьем чаю. Она хочет у тебя кое-что спросить. Тильда с испугом посмотрела на Шарлотту, которая, пока они разговаривали, подошла к ним. – Доброе утро, Тильда, – твердо сказала Шарлотта. – Ты не могла бы уделить нам полчасика… чтобы твоя хозяйка не рассердилась на тебя? Хотелось бы узнать больше про твоего брата, чтобы наши поиски были успешными. Тильда на миг лишилась дара речи. Но затем тревога за брата взяла верх над робостью. – Конечно, мэм. Думаю, она не рассердится, если я скажу ей, что это связано с Мартином. Я уже рассказала ей, что он пропал. – Отлично, – одобрительно произнесла Шарлотта. – В данных обстоятельствах это весьма мудро с твоей стороны. – Она посмотрела на серое, туманное небо. – Предлагаю продолжить наш разговор за чашкой чая. Не дожидаясь согласия, она повернулась и повела их за собой в небольшую булочную, где также подавали чай. Здесь они сели за стол, и, к великому удивлению Тильды, хозяйка Грейси заказала им всем чай и горячие булочки. – Сколько лет Мартину? – спросила Шарлотта. – Двадцать три, – тотчас ответила Тильда. На Шарлотту это произвело впечатление. Такой молодой, а уже камердинер! Ведь это такая ответственность! В таком возрасте обычно служат ливрейными лакеями! Либо у него, несмотря на молодость, уже имелся опыт, либо он был смышленым парнем и схватывал все на лету.