*** Ее провели в комнату, где должна была состояться ее встреча с Райерсоном. Охранник ушел, оставив ее одну. Было уже почти шесть вечера, а единственное окно – высоким и узким, и в помещении уже зажгли газовые лампы. Ждать ей пришлось недолго. Вскоре дверь открылась, и в комнату вошел Райерсон. Вид у него был усталый и немного неопрятный: лицо бледное, ни белоснежной рубашки, ни привычного галстука. Но это по-прежнему был крупный, крепкий мужчина, не сломленный страхом, хотя, как только дверь закрылась и он повернулся к ней, Веспасии показалось, что тот все-таки промелькнул в его глазах. – Добрый вечер, Сэвил, – тихо сказала она. – Садитесь. Мне неудобно тянуть шею, чтобы видеть вас. – Что привело вас сюда? – спросил он, садясь. Лицо его было печальным, плечи опущены. – Здесь вам не место, да и причин посещать меня у вас тоже нет. Все ваши крестовые походы во имя социальной справедливости никогда не включали в себя посещение преступников, – произнес он, глядя ей в глаза. – А я преступник, Веспасия. Да, я помог бы ей перевезти тело в парк и бросить его там. Более того, это я поднял его с земли и положил в тачку… вместе с пистолетом. Я высоко ценю вашу доброту, но вы просто не в курсе фактов!.. – Ради бога, Сэвил! – оборвала его Веспасия. – Я не настолько глупа! Разумеется, это вы положили на тачку тело убитого. Томас Питт – мой внучатый племянник, пусть даже посредством нескольких браков. Может статься, что я знаю о случившемся даже больше вас самих. – Веспасия с удовлетворением отметила для себя недоумение на его лице. – Чьих браков? – растерянно уточнил Райерсон. – Боже, как же вы непонятливы. Разумеется, его, а не моих! – сказала она. По лицу Райерсона промелькнула улыбка, а сам он даже слегка расправил понурые плечи. – Вы не можете мне помочь, Веспасия, хотя вы, безусловно, принесли в мой мрак луч света, за что я вам искренне благодарен. – Он протянул было через стол руку, чтобы дотронуться до ее руки, но затем передумал и убрал ее. – Спасибо, – ответила она. – Но это не самое главное. Я бы хотела сделать что-то более практичное и долговременное. Томас сейчас отбыл в Александрию, чтобы узнать как можно больше об Аеше Захари, о ее жизни до приезда в Англию, а также об Эдвине Ловате… если, конечно, там есть хоть что-то заслуживающее внимания. – Райерсон вновь напрягся, что не ускользнуло от Веспасии. – Скажите, Сэвил, вы страшитесь правды? – Нет! – тотчас же возразил он, прежде чем Веспасия договорила. – Прекрасно, – продолжила она. – В таком случае давайте без всяких намеков и околичностей поговорим о малоприятных вещах. Где вы познакомились с Аешей Захари? – Что? – оторопел Райерсон. – Сэвил! – нетерпеливо воскликнула она. – Вы член кабинета, и вам уже хорошо за пятьдесят. Она же египтянка, и ей… Кстати, сколько ей лет? Тридцать пять. Вы люди разных миров, которые не пересекаются. Да что там! Даже не соприкасаются! Вы член парламента от Манчестера, с его прядильными и ткацкими фабриками. Она – из Египта, страны, где выращивается хлопок. Никогда не поверю, что вы так наивны! Райерсон вздохнул и пригладил темную шевелюру. – Разумеется, она завела со мной дружбу из-за хлопка, – устало произнес он. – И, конечно же, пыталась убедить меня сократить производство в Манчестере и вложить деньги в прядильное и ткацкое производство в Египте. Чего еще вы ожидали от патриотки Египта? – На этот раз Веспасия прочла в глазах Райерсона вызов. Его взгляд пылал таким огнем, как будто он сам был египтянином. Она улыбнулась. – Не в моих привычках ссориться с патриотами, Сэвил, равно как опровергать их доводы о благе народа. На ее месте я бы, пожалуй, горела такой же страстью и мужеством. Но сколь благородны бы ни были ее помыслы и устремления, некоторым поступкам просто нет оправдания. – Она не убивала Ловата, – твердо произнес Сэвил. – Вы так считаете или вы это знаете? – уточнила Веспасия. Райерсон посмотрел ей в глаза, серые и спокойные, и его собственный взгляд дрогнул первым. – Я в это верю, Веспасия. Она поклялась мне, и если я усомнюсь в ней, то я должен усомниться во всем, что я люблю и что мне дорого, ради чего мне хочется жить. Веспасия набрала полную грудь воздуха, чтобы что-то сказать, однако поняла, что сказать ей нечего. Она бессильна ему помочь. Перед ней был пылкий человек, который долгие годы насиловал собственную натуру и вот теперь был глубоко влюблен. Поток чувств прорвал дамбу сдержанности. – Тогда кто это сделал? – спросила она. – И почему? – Понятия не имею, – тихо ответил Райерсон. – Но прежде чем вы скажете, что это было сделано нарочно, чтобы выставить меня соучастником, очернить в глазах общества и убрать с моего поста, согласитесь, это вряд ли пошло бы на пользу хлопковой промышленности Египта. Любой министр, занявший этот пост после меня, был бы еще менее сговорчив. Один-единственный человек, даже при самом огромном желании, не способен изменить целую отрасль. Теперь Аеша это прекрасно знает, даже если в самом начале ей казалось, что она сумеет убедить меня начать такие изменения. – Тогда почему она по-прежнему оставалась в Лондоне? – что называется, в лоб спросила Веспасия. Впрочем, был ли у нее выбор, если она задалась целью не только ненадолго утешить, но и помочь? – Потому что этого хотел я, – ответил Райерсон и, осторожно выбирая слова, как будто боялся, что Веспасия в них усомнится, продолжил: – И мне кажется, она любит меня так же, как и я ее. К своему собственному удивлению, она ему поверила, по крайней мере в том, что касалось его собственных чувств. В чувствах Аеши она не была столь уверена, но, глядя на сидевшего напротив нее Райерсона, она не могла не видеть его убежденности, его непоколебимой веры и потому довольно легко сумела представить себе молодую женщину, внезапно обнаружившую, что такие барьеры, как возраст, культура и даже религия, куда-то исчезли. Она также была склонна верить, что Райерсон готов на все, даже принять самый суровый приговор, но никогда не выдаст свою возлюбленную. Это был человек абсолютов – причем всегда, сколько она его знала. Время ничуть не смягчило эту его черту. Наоборот, лишь углубило. Он стал мудрее, более зрелым в своих суждениях и поступках, нежели в годы молодости, но в крайней ситуации сердце все равно возьмет верх над разумом. Короче, Райерсон был из породы крестоносцев и мучеников. Интересно, что Питт обнаружит в Александрии? Вероятно, немногое. В городе, где у него не было знакомых, где говорили на чужом для него языке и молились чужому богу, он не имел ни малейшего представления о том, кто здесь кого знает, кто кому должен, кто кого ненавидит, кто связан между собой отношениями дружбы, денег или веры. Если только эта женщина или же сам Ловат не проявили редкого легкомыслия, что может обнаружить полицейский-иностранец, который сам толком не знает, что ищет? Что тотчас же навело Веспасию на новый вопрос: зачем Наррэуэй отправил его туда? Какова цель пребывания Питта в Александрии? Или так: почему его убрали из Лондона? Она провела с Райерсоном еще четверть часа, но так и не узнала ничего для себя полезного. Она не стала лгать, предлагая ему моральную поддержку, лишь спросила, нужно ли что-нибудь ему прислать, что облегчило бы ему тяготы тюремного заключения? – Нет-нет, спасибо, – заверил он ее. – У меня есть все необходимое. Но… я был бы вам крайне благодарен, если бы вы взяли на себя заботу о комфорте Аеши. Чтобы у нее было чистое белье, туалетные принадлежности… Я… то, что другая женщина на ее месте… – Безусловно, – ответила Веспасия прежде, чем он договорил. – Сомневаюсь, что мне разрешат свидание с ней, но я распоряжусь, чтобы ей доставили то, о чем вы просите. Не знаю, чего бы хотела я, но я выполню вашу просьбу. – Спасибо вам. – Его лицо исполнилось благодарности. – Я перед вами в неоплатном… – обуреваемый чувствами, он не договорил. – Полноте! Это такая мелочь, – перебила его Веспасия, вставая из-за стола. – Кажется, охранник уже пришел за мной, – сказала она и посмотрела ему в глаза. Она явно хотела сказать что-то еще, но это нечто так и осталось невысказанным. Веспасия повернулась и вышла. *** У нее ушел еще один день на то, чтобы навести справки, для чего пришлось тактично напомнить кое-кому о старых долгах, кое-где пустить в ход лесть, кое-где – обаяние, прежде чем она наконец выяснила, где может найти Виктора Наррэуэя и сделать вид, будто случайно наткнулась на него. Кстати, это был прием, на который она получила приглашение, но которое отклонила. Ей было крайне неприятно изобретать повод и теперь самой напрашиваться в гости. Поскольку ситуация была крайне щекотливой, она решила, что должна выбрать одно из двух: либо прийти туда одетой дорого, но со вкусом, надев нечто консервативное и неброских тонов, или же, наоборот, нечто броское, даже возмутительно безвкусное, чтобы досужие языки смогли перемыть ей косточки у нее за спиной. В первом случае у нее было больше шансов поговорить с Наррэуэем, не привлекая к себе внимания. Увы, что бы она ни надела, не заметить ее невозможно. Поэтому она выбрала второе. Она велела горничной достать из шкафа платье, которое купила когда-то, движимая сиюминутным порывом – насыщенного цвета индиго, из невесомого, как будто парящего шелка. Низкое декольте и узкая талия были расшиты на средневековый манер серебряной нитью и жемчугом. И вот теперь, стоя перед зеркалом, Веспасия поразилась собственному преображению. Обычно она предпочитала сдержанные, нейтральные тона, атлас и кружева, гармонировавшие с ее сединой и голубыми глазами. Но это платье было просто великолепно: простота кроя моментально приковывала взор, а темный цвет навевал мысли о ночном небе, вечном и таинственном. Веспасия прибыла на прием с опозданием и, разумеется, произвела фурор. Не в ее привычках было привлекать к себе всеобщее внимание. Впрочем, опоздание вышло случайным, а не намеренным. Просто, не желая приезжать слишком рано, она отвела мало времени на поездку и вдобавок велела кучеру ехать в объезд парка. К сожалению, движение на улице встало якобы по причине того, что у одной из карет отвалилось колесо, в результате чего они прибыли с большим опозданием. Веспасия вошла в зал одна. Все разговоры моментально стихли. Кое-кто из гостей, особенно мужчины, в упор разглядывали ее. На какой-то миг Веспасия подумала, что, приехав сюда, совершила большую ошибку, или, по крайней мере, ей следовало надеть другое платье. Украшений на ней не было, лишь жемчужные серьги. Может, она слишком бледна, а темный цвет платья лишь подчеркивает эту бледность? Она поймала на себе взгляд принца Уэльского – его глаза были полны удивленного восхищения. Стоявший с ним рядом мужчина помладше, которого она не знала, прочистил горло, но продолжал в упор смотреть на нее. Веспасия поздоровалась с хозяином дома и уже через пять минут была представлена принцу. Судя по всему, тот выразил желание поговорить с ней. Вообще-то они знали друг друга давно, но сегодняшний прием был событием официальным, так что все условности соблюдались строго. Прошел целый час, прежде чем Веспасия сумела отыскать Виктора Наррэуэя и побеседовать с ним подальше от посторонних ушей. – Добрый вечер, Виктор, – поздоровалась с ним Веспасия тоном, подразумевавшим продолжение разговора. Они не были на короткой ноге, однако ей было известно, кто он такой и каким уважением он пользуется в высоких политических кругах, а также его сильные стороны и его слабости. Но это был в высшей степени замкнутый человек, и каков он на самом деле – об этом она могла лишь догадываться. В данный момент он был ей важен по причине Райерсона, и она была готова смотреть ему в рот, тем более что будущее Томаса Питта было всецело в его руках. – Добрый вечер, леди Веспасия, – ответил он. Легкая улыбка была бессильна скрыть настороженность в его глазах. Наррэуэй был слишком умен, чтобы вообразить, будто она столкнулась с ним исключительно волею случая. Увы, время было на вес золота. Еще пару минут, и к их разговору присоединится кто-нибудь еще. – Я вчера проведала Сэвила Райерсона, – сказала она. Наррэуэй даже бровью не повел. – Он вам ничего не расскажет, отчасти потому, что, как мне кажется, ничего не знает. Вряд ли эта женщина ставила своей целью скомпрометировать его, чтобы его место в правительстве занял кто-то другой, более лояльный к идее египетской независимости. Это полная бессмыслица. Такого человека просто нет, и она знает это не хуже, чем мы с вами. – Разумеется, – согласился Наррэуэй. Если его и мучило любопытство, чего ей от него надо, то он не показывал вида, продолжая проявлять вежливую заинтересованность, какую джентльмен должен демонстрировать, беседуя с пожилой женщиной высокого положения, но не обладающей большим политическим весом. Веспасию это раздражало. – Виктор, я не столь наивна, как вы полагаете, – произнесла она тихо, но с такой четкой дикцией, что каждое слово резало словно нож. – Я в курсе, что вы отправили Томаса в Александрию. Зачем, скажите на милость? Первый ответ, который приходит на ум, – вы нарочно удалили его из Лондона. Веспасия с удовлетворением отметила, что Наррэуэй слегка напрягся. И хотя было невозможно сказать, которая из мышц произвела этот эффект, но его поза определенно сделалась менее естественной. – Ловат и эта Захари были знакомы в Александрии, – ответил он. Его слова прозвучали вполне невинно, зато взгляд буравил ее насквозь, как будто он пытался понять, что она хочет от него услышать. – Было бы странно не навести справки. – Чтобы выяснить что? – Веспасия слегка подняла бровь. – Что у них был роман? Но все и без того так считают. Райерсон ее любит и, смею предположить, не горит желанием, чтобы ее бывшие поклонники напоминали о себе. Однако он не настолько наивен, чтобы думать, будто их вообще не было. Мимо них, опираясь на руку лысеющего джентльмена, прошествовала невысокая худая дама в платье персикового цвета. Веспасия тотчас умолкла. Наррэуэй самодовольно улыбнулся. Он был само спокойствие. Как жаль, что я не знаю его ближе, подумала Веспасия и даже невольно поймала себя на том, что будь она моложе, она бы наверняка нашла его привлекательным. Его недоступность как будто бросала ей вызов. За этим внешним спокойствием таилась страсть. Вот только какая? Этого она не знала. Было ли это моральное или духовное мужество? Ответ на этот вопрос был важен, потому что Питт был всецело в его власти. – Если вы считаете, что есть вероятность того, что Ловат намеревался шантажировать ее неким скандалом, – продолжила она, когда они снова остались одни, – то вам было достаточно написать письмо британским властям в Александрии и спросить у них. Там наверняка сумели бы это для вас выяснить и сообщили бы то, что узнали. Дипломаты говорят на местном языке, знают город и его жителей и наверняка имеют контакты с теми, кто располагает нужной вам информацией. Наррэуэй открыл было рот, чтобы ей возразить, но, пристально посмотрев ей в глаза, передумал. – Возможно, – согласился он. – Но они лишь ответили бы на мои вопросы, в то время как Питт может выяснить некоторые вещи, о которых я даже не догадался бы спросить. – Понятно. – Как ни странно, Веспасия поверила ему. Впрочем, он явно многое недоговаривал. С другой стороны, сумей она вытащить из него то, что он пытался от нее утаить, это значило бы, что он плохо подходит для своей работы, что, в свою очередь, лишь не на шутку напугало бы ее, разбудив в ней глубокий, подспудный страх. Наррэуэй улыбнулся ей неторопливой улыбкой, что удивительно, полной обаяния. Веспасия невольно задалась мысленным вопросом, любил ли он кого-нибудь достаточно сильно, чтобы этот непробиваемый защитный панцирь, который он носил на себе, дал трещину, и если да, то что это была за женщина? – И, конечно же, вы сами изучаете Райерсона, а также лондонских знакомых Ловата, или же поручили кому-то это сделать, – сказала она. – Вот только кто сделал бы это лучше, чем Томас, который сейчас в Александрии. – Она не стала произносить эти слова как вопрос, так как знала, что Наррэуэй ей все равно не ответит. Улыбка Наррэуэя даже не дрогнула, зато его напряжение бросалось в глаза – он застыл как каменный. – Это деликатное дело, – едва слышно ответил он. – И, исходя из того, что нам известно, я целиком и полностью согласен с вами: происшедшее – полная бессмыслица. Ловат был никто. Аеша Захари вполне могла стать жертвой шантажа, однако лично я сильно сомневаюсь, что такой человек, как Ловат, мог сказать Райерсону нечто такое, что коренным образом изменило бы его чувства к ней. Куда проще было избавиться от Ловата, подав на него в суд, или еще проще – уволить его с дипломатической службы, чтобы потом его не взяли ни в одно приличное место. А возможно, исключили бы даже из клубов. Тем более что он уже успел нажить себе немало врагов. Что касается Аеши Захари, то ее патриотизм вполне понятен, однако думать, что она была способна повлиять на британскую политику в Египте, было бы верхом наивности, с которой она, однако, будучи женщиной умной, вскоре бы рассталась по приезде в Лондон. – Именно, – согласилась Веспасия, заметив промелькнувшую в его глазах тень.