– Скажите, заболевших лихорадкой всегда отправляли домой? – Если она рецидивная, то да. Малярия или что-то вроде нее. – Маргасон покачал головой. – При желании вы можете сами поискать отчет полевого врача. У меня нет времени на его поиски. Насколько мне известно, Ловат был хороший солдат, и его отправили домой по медицинским основаниям. Потеря для армии, зато великое благо для него самого. Теперь он мог проявить себя в Англии. Можете говорить с кем угодно, только не распускайте слухи и не тратьте наше драгоценное время. Питт поднялся. Вряд ли Маргасон скажет ему что-то еще. Он же не хотел тратить и свое собственное время. Поблагодарив полковника, он решил воспользоваться его позволением и поговорить с другими военными. Остальную половину дня Питт провел, слушая и задавая вопросы, и в результате теперь имел куда более четкий портрет Ловата. Особенно помог ему в этом худой, обожженный солнцем и ветром сержант-майор, которого ему в конце концов удалось разговорить. Для этого пришлось поднапрячься и извлечь из памяти многочисленные воспоминания о лондонском Ист-Энде, где прошло детство майора, и даже пуститься в слегка сентиментальные описания лондонских доков и отрезка реки Гринвича, зато в конце концов это развязало его собеседнику язык. В нежном персиковом свете раннего вечера они медленно прогуливались вдоль одного из рукавов дельты величайшей африканской реки. Наконец, чувствуя, что собеседник созрел, Питт решился заговорить о Ловате. – Лично я его на дух не переносил, – заявил сержант-майор с веселым презрением, наблюдая за полетом птиц на фоне полыхающего красками неба. – Хотя как солдат он был неплох. – А что вам не нравилось в нем? – полюбопытствовал Питт. – То, что он был заносчивый ублюдок, вот что, – ответил сержант-майор. – Я привык судить о людях по тому, как человек ведет себя, попав в переделку или же когда он пьян. Когда он не напускает на себя важность, правда тотчас всплывает наружу. – Он с прищуром посмотрел на Питта, как будто проверял, понял ли тот его намек. – У меня нет времени на тех, кто кичится своей верой. Поймите меня правильно. Я не большой любитель Мухаммеда и его заповедей. Не говоря уже о том, как они относятся к женщинам. Это просто дичь, скажу я вам. Но и мы порой ведем себя ничуть не лучше. Как говорится, живи и дай жить другим. – То есть Ловат демонстрировал неуважение к исламу? – спросил Питт, не уверенный в том, насколько это для него существенно. Вряд ли его убили в Лондоне именно за это. – Куда хуже, – ответил сержант-майор и нахмурил брови. В вечернем свете его лицо стало похоже на бронзовую маску. – В мусульманах его злило все, что, по его мнению, должно было принадлежать христианам. Особенно то, что они захватили Иерусалим. Священный город, говорил он. Ну и все остальные места вроде Иерусалима. – Что, однако, не помешало ему влюбиться в египтянку, – заметил Питт. – Это да. Наслышан об этом. Какое-то время он буквально сходил по ней с ума. Но она была из коптов, так что с верой проблем не было. – Лицо сержанта-майора собралось в гримасу отвращения. – В любом случае жениться на ней он не собирался. Хотя и был влюблен по уши. Обычное дело для молодого офицера в чужой стране. Вы хотя бы раз видели, чтобы кто-нибудь привозил с собой в Англию иностранку-жену? Общество такого просто не потерпит! – Вы знали ее? – спросил Питт. – Не скажу что знал, – ответил сержант-майор. – Но она была красавица, – задумчиво добавил он. – Двигалась, как та птица в небе. – Он махнул рукой в сторону стаи речных птиц, парящих на фоне заходящего солнца. – Вы знали друзей Ловата, Гаррика и Йейтса? – спросил Питт. – Разумеется, знал. И Сандемана. Все четверо вернулись домой. И все по состоянию здоровья. Похоже, всех четверых прихватила одна и та же лихорадка. – Их всех уволили? Всех четверых? – Не знаю. Я слышал, что Йейтс мертв, бедняга. Погиб во время какой-то военной операции, так что похоже, что он остался, просто получил перевод куда-то еще, где климат получше. Хотите узнать и про них тоже? Думаете, это они убили его? – Сержант-майор покачал головой. – Это вряд ли. С другой стороны, это ваша работа, а, слава богу, не моя. Моя задача следить за тем, чтобы вон там, – он кивком указал на темнеющий силуэт казармы, – был порядок. – Вы считаете, что это будет трудно? – спросил Питт, скорее с тем, чтобы продолжить разговор, а не потому, что ожидал получить ответ, но в следующий миг понял, что ему не все равно. Вечная красота этой земли останется с ним даже после того, как он вернется в современную суматоху Лондона. И он всегда будет жалеть о том, что не выкроил время совершить путешествие вверх по реке к Долине Царей к великим храмам и руинам цивилизации, которая правила миром еще до того, как в него пришел Христос. Он также поймал себя на том, что страстно желает, чтобы Аеша была невиновна и чтобы она смогла это доказать. Теперь он был почти уверен: она приехала в Англию, чтобы попытаться отстоять экономическую свободу своего народа. По своей наивности она пыталась добиться справедливости, которой ей никогда не видать, покуда фабрики Ланкашира давали работу и хлеб насущный миллионам людей, которые были так же бедны и страдали от нищеты и болезней, которые эта нищета несет с собой, но при этом обладали в Лондоне политической силой. Более того, всего в нескольких милях на другом конце раскинувшейся под солнцем и звездами пустыни, что была древнее самого человечества, протянулось чудо современности – канал, соединявший Средиземное море с Индийским океаном, одну часть империи с другой. Стоя рядом с сержантом-майором, Питт наблюдал, как перед ним умирает свет очередного дня. Поблагодарив своего собеседника, он отправился искать Аврама, чтобы сообщить ему, что завтра они возвращаются в Александрию, где тот получит достойное вознаграждение за свою помощь. Глава 9 Грейси сидела в углу паба, глядя через столик на Телмана. Он тоже не сводил с нее глаз, глядя гораздо пристальнее, нежели того требовало то, что она ему говорила. Что-то подсказывало ей – и от этого ей становилось приятно, – что он смотрел бы на нее точно так же, даже если бы она несла полную чушь. Рано или поздно она непременно спросит его об этом. Телман демонстрировал к ней самые разные чувства – от полного безразличия в самом начале до раздражения по поводу того, что она довольствуется своим положением прислуги в чужом доме, будучи зависимой от своих хозяев во всем, в том числе и в том, что касалось крыши над головой. Со временем он был вынужден признать ее наблюдательность и острый ум, когда она помогла Питту раскрыть несколько преступлений, после чего все больше давал понять, хотя, пожалуй, не признался бы в этом никому, и тем более самому себе, что он в нее влюблен. И вот теперь он, похоже, перестал притворяться, что это не так. Один раз он даже ее поцеловал, с нежной, но страстной честностью, которую она до сих пор помнила, и когда закрывала глаза, чтобы весь остальной мир исчез, ей начинало казаться, что это было всего несколько мгновений назад. Однажды, поймав себя на этом, когда она, улыбаясь, одна стояла посреди ветреной улицы, Грейси была вынуждена признать, что тоже влюблена в него. Впрочем, это вовсе не значило, что она была готова признаться в этом и ему тоже. С другой стороны, как хорошо знать, чего ей хочется, даже если она и не знала, когда именно. Она пересказала Телману, что леди Веспасия узнала про семейство Гарриков и что, по идее, Стивен Гаррик уехал на юг Франции поправить здоровье. – Вам не кажется, что ему давно уже следовало написать Тильде, разве не так? – подвела она итог. – Более того, он должен был сообщить ей еще до отъезда. Неужели это так трудно сделать? Вряд ли мистер Гаррик был бы против. Телман нахмурился. Его мнение по поводу того, что одни люди должны спрашивать разрешение других людей по поводу их личных дел, не раз становилось причиной ожесточенных споров между ними. – Вряд ли? – воскликнул он с чувством. – Это вам так кажется. – Он пристально посмотрел на нее, как будто вокруг них больше не было ни души. – Но даже если он отправился на юг Франции, он должен был взять с собой багаж и либо нанять кеб, либо поехать на собственной карете, по крайней мере, до вокзала. Если он пересек Ла-Манш, об этом должна быть соответствующая запись. Мы будем точно знать, что Мартин Гарви уехал вместе с ним. Я не понимаю, почему он до сих пор не прислал ей писем. – Может, спросить у мистера Гаррика адрес, ведь он все еще в Лондоне? – предложила Грейси. – Разве родственники не имеют права знать, куда им писать? Телман поджал губы. – Имеют, – согласился он. – Но мы уже пытались это сделать. Сначала сама Тильда, затем вы. Я, в свою очередь, попытаюсь выяснить все, что смогу, об их отъезде. Грейси пристально посмотрела на Телмана. Выражение его лица было ей хорошо знакомо. Она могла представить его даже с закрытыми глазами. Она со смущением поймала себя на том, как часто она это делает, хотя и отказывалась признаться самой себе, что тому причиной, равно как и в том, что это было до странности приятно. Было видно, что сейчас он встревожен и пытается скрыть это от нее – частично ради нее самой, частично потому, что был неуверен. – Вы считаете, что здесь что-то не так? – тихо спросила она. – Люди просто так не лгут. – Трудно сказать, – осторожно ответил Телман. – Вы не могли бы послезавтра отпроситься на вторую половину дня? – Ну если это так нужно… Но зачем? – Я скажу вам, что мне удалось выяснить. Это может занять некоторое время. Я должен найти свидетелей, проверить списки пассажиров на вокзале и на пароме и прочее. – Разумеется. Миссис Питт не станет возражать, если дело касается расследования. Я приду. Главное, скажите, во сколько я должна здесь быть. – Может, пораньше? Мы могли бы сходить в мюзик-холл, посмотреть концерт. – По его пристальному взгляду Грейси поняла, что ее согласие для него крайне важно и что он не уверен в том, что он его получит. Это была личная встреча, нечто такое, что люди делают для совместного удовольствия, а не часть расследования. Такое предложение он сделал впервые, и они оба отлично это понимали. Грейси поймала себя на том, что краснеет, потому что щеки ее пылали. Ей же хотелось не подавать виду, чтобы он решил, что его предложение для нее ничего не значит, но увы. Она вновь смутилась. – Конечно, – ответила она, пытаясь придать голосу игривость. Правда, при этом она даже ахнула от неожиданности, но поспешила сделать вид, будто это икота. Вскоре ей предстоит принять большое решение, к чему она пока не была готова. Она давно догадывалась о чувствах Телмана, и, по идее, ей давно пора понять свои собственные. – Я люблю музыку. Вот только что ей надеть? Наверняка что-нибудь нарядное. Ей хотелось, чтобы он считал ее хорошенькой, но одновременно ей было страшно. Что, если он не совладает со своими чувствами? Что ей в таком случае делать? Может, она зря согласилась и ей следовало ответить ему отказом? Если у них чисто деловые отношения, то пусть они такими и останутся. – Отлично, – сказал Телман, не давая ей времени передумать. Или он заметил нерешительность на ее лице? – Ну… – начала она. – Тогда в семь часов, – поспешил добавить он. – Сначала мы поужинаем, и я расскажу вам, что я нашел, после чего мы отправимся в мюзик-холл. – Он встал, как будто почувствовал себя неловко, и потому спешил уйти, прежде чем скажет или делает что-то такое, чего потом будет стесняться. Грейси тоже встала и зацепила при этом столик. Слава богу, на нем не было ничего, что она могла разлить, но стаканы все равно негромко звякнули. Телман подождал, когда она выйдет вперед, после чего проследовал за ней на улицу. Говорить здесь стало гораздо труднее. Во двор паба въезжала телега, нагруженная бочками. Возница, зажав в руке уздечку коренника, выкрикивал заказы. Другой человек осторожно вез на тележке с полдюжины бочонков; те грохотали, подпрыгивая на булыжной мостовой. А по улице, громко цокая копытами и звякая упряжью, катили кареты и кебы. Надо сказать, что Грейси была этому даже рада, а судя по лицу Телмана, на которое она покосилась украдкой, и он тоже. Что, если он так разволнуется, что больше ничего не скажет? И у нее появится время подумать. Вот только о чем? Она наверняка скажет «да». Другое дело, как она это скажет. Вот об этом предстоит подумать. Перемены пугали. Она жила у Питтов с тринадцати лет. Она не сможет уйти от них. Она заметила, что Телман, перекрикивая уличный шум, пытается ей что-то сказать. – Да, – согласилась она, кивая. – Я буду здесь послезавтра в семь. Надеюсь, вы выясните, что случилось с Мартином Гарви. А пока до свидания. Не дожидаясь, что он скажет в ответ, она счастливо улыбнулась и, повернувшись на каблуках, зашагала прочь. *** Спустя два вечера они снова встретились за тем же самым столиком в углу паба. На Телмане был простой темный сюртук и белая рубашка, правда, ее воротничок, похоже, был накрахмален больше обычного. Грейси надела свое лучшее голубое платье и капор и даже гладко зачесала волосы назад, но это была ее единственная уступка столь неординарному событию. Впрочем, стоило ей увидеть лицо Телмана, как все ее мысли о собственной персоне мигом испарились. – Что такое? – почти испуганно спросила она, как только они сели за столик и сделали заказ. – В чем дело, Сэмюэль? Она даже не заметила, что назвала его по имени. Телман подался вперед. – Многие люди видели, как Стивен Гаррик вышел из дома. Они описали молодого человека лет двадцати с небольшим, белокурого, с приятным лицом. Из того, что они сказали, можно сделать вывод, что это слуга, скорее всего, камердинер, однако он нес лишь два небольших чемодана и никаких сундуков или ящиков. Мистер Гаррик был болен, его практически вынесли из дома, а чтобы усадить его в карету, потребовалась помощь двадцати человек. Однако это была его собственная карета, а не «Скорая помощь», и на козлах сидел их собственный кучер. – И кто это рассказал? – мгновенно спросила Грейси. – Фонарщик, – ответил Телман. – Он только-только приступил к работе. – В шесть вечера? – удивилась Грейси. – Не странное ли время начинать путешествие во Францию? Или это как-то связано с приливом? Откуда же они отплыли? Из лондонских доков? – В шесть утра, – поправил ее Телман. – Фонарщик гасил фонари, а не зажигал их. Но одна любопытная вещь все же есть. Я проверил все рейсы, отплывавшие в то утро из лондонских доков, и ни на одном из них никто не отплыл во Францию. Ни мистер Гаррик, ни кто-либо еще с ним. Официантка принесла их заказ – плотный ранний ужин из морских улиток и хлеба с маслом, и яблочный пирог на десерт. Телман поблагодарил девушку, добавив, что еда просто отменная. Взяв со стола вилку с длинными зубьями, Грейси высоко подняла ее. – Может, они поехали в Дувр. Ведь так тоже делают, не правда ли? – Верно, но я навел справки на вокзале, и носильщик на перроне, откуда поезда идут на Дувр, сказал, что он не помнит людей с такой внешностью, какую я ему описал. И, разумеется, никаких инвалидов, которым требовалась бы помощь. Только крупный багаж. Грейси была озадачена. – То есть они не уезжали из Лондона ни в какой Дувр. Тогда куда они могли поехать? – Они могли поехать куда угодно, также в Европу, но необязательно во Францию, или же куда-нибудь в Англии или в Шотландии, – ответил Телман. – Правда, похоже, у Стивена Гаррика проблемы со здоровьем, так что английский климат вряд ли ему на пользу, не говоря уже о том, чтобы провести целую зиму в Шотландии. – Телман бросил в тарелку пустую ракушку морской улитки и прикончил свой сэндвич. Что касается Грейси, то она не знала, что ей думать.