Сколько шагов они тогда прошли? Увы, этого она не помнила. Все, о чем она пыталась думать, казалось каким-то далеким. Навстречу ей попался какой-то скрюченный человек. И пусть в его лице не было злобы, что-то в его нетвердой походке напугало ее. Она инстинктивно отшатнулась в сторону, к ближайшей двери. Кстати, это оказалась лавка, торговавшая непонятно чем. На полу лежали горы одежды, – старой, пропитанной запахом плесени. Рядом высились ящики, кое-как поставленные друг на друга. – Извините, – испуганно пролепетала Шарлотта и попятилась вон. В дверях она резко развернулась и налетела на какую-то толстуху с бледным лицом и столь редкими бровями, что казалось, что на лысом лице застыло вечно удивленное выражение. – Извините, – вновь пролепетала Шарлотта и поспешила выйти на улицу. А когда вышла, то поняла, что окончательно заблудилась. Медленно оглядевшись по сторонам, она решила попытать счастья у другой двери. Хотя было довольно тепло, ее била дрожь. Она уже подняла руку, чтобы постучать, но передумала и решила просто попробовать открыть дверь. При этом она кожей чувствовала, что толстуха наблюдает за ней, стоя так близко, что стоит ей самой сделать шаг назад, как она непременно наткнется на нее снова. Иными словами, путь к отступлению был для нее отрезан. Что делать? Шарлотта боком толкнула дверь и распахнула ее. Ее взгляду тотчас предстал вестибюль и длинный коридор. У нее словно гора свалилась с плеч. Главное, чтобы Сандерман был на месте. Господи, помоги мне, мысленно взмолилась Шарлотта. Если она останется здесь одна, наедине с этой толстухой, ей отсюда просто не вырваться. Не глупи! Наверняка эта женщина пришла сюда за помощью, так же, как и она сама? И Шарлотта быстро зашагала – вернее, едва ли не бегом бросилась – по каменному полу к следующей двери. Закрыв за собой вторую дверь, она направилась было к огромному камину, когда из кухни показался Сандерман. В первые мгновения он с любопытством и даже приветливо посмотрел на нее – пока не понял, кто перед ним. – Миссис Питт. – Сандерман вытер руки грубым лоскутом, который нес с собой. Кожа его была красной, как будто мыло оставляло на нем ожоги. – Чем я могу быть вам полезен? Увы, голос его был начисто лишен любезности, взгляд сделался колючим. Впрочем, иного она и не ожидала и была к этому готова. И все же внутри ее как будто что-то оборвалось. Она попыталась улыбнуться, но улыбка умерла на ее губах, еще даже не родившись. – Доброе утро, мистер Сандерман, – тихо ответила она. – Я вернулась к вам. Дело в том, что с момента нашего предыдущего разговора обстоятельства изменились. – Зная, что он ей не поверил, Шарлотта умолкла. Ради Тильды она была готова открыть ему сегодня чуть больше правды и, если понадобится, даже слегка преувеличить. – Мои не изменились, – сухо ответил Сандерман, в упор глядя на нее. И вновь его внутренняя сила поразила ее: его разум как будто был островом абсолютного знания, и его не касались никакие превратности бытия и страсти других людей. – Извините, – быстро добавил он, чтобы смягчить отказ. Шарлотта заговорила дальше – было бы просто нелепо, придя сюда, просто так сложить оружие и уйти без всякой борьбы. – Я и не ожидала, что они изменятся, мистер Сандерман. Но поскольку после нашего с вами разговора мой муж вернулся из Александрии и рассказал мне… – Шарлотта умолкла. Лицо Сандермана сделалось белым как мел. Тогда она посмотрела на его руки: те были сжаты в кулаки с такой силой, что грубый лоскут, который он держал, врезался ему в кожу. Она поспешила ухватиться за этот шанс. – И рассказал мне многое из того, что он узнал, будучи там, о службе мистера Ловата в Египте, и другие вещи… – Шарлотта не стала вдаваться в подробности, чтобы он не понял, как мало на самом деле она знает. – Мистер Сандерман, у меня есть все основания полагать, что жизнь Мартина Гарви в опасности. Один высокопоставленный джентльмен из Особой службы предупредил меня, что я занимаюсь весьма опасными вещами, которых мне лучше не касаться, но я не могу себе этого позволить, зная, что только так я могу спасти другого человека. Я боюсь, что Мартина Гарви убьют, ибо он не представляет для них никакого интереса. Сандерман сделал огромные глаза, как будто увидел нечто такое, что приковало к себе его взгляд. – Особая служба? – произнес он сухими губами. – Но какое дело им до Мартина Гарви? – Вам наверняка известно, что Эдвин Ловат убит. Об этом писали все газеты, – ответила Шарлотта. – И что эту египтянку теперь судят в Олд-Бейли. Думаю, даже здесь, в Севен-Дайлз, об этом идут разговоры. Ведь это громкий скандал, в который втянут крупный политик. Это может привести к отставке всего кабинета. – Да, – тихо согласился Сандерман. – Разумеется, до меня дошли слухи. Но для нас здесь это совершенно другой мир. Это просто история и ничего больше, – добавил он, как будто пытался убедить самого себя сложить всякую ответственность. Увы, ее единственный мимолетный шанс ускользал из ее рук, и, что еще обидней, Шарлотта не знала, как его вернуть. Внутри ее шевельнулась паника. Нет, она просто обязана что-то предпринять, иначе он откажет ей снова, и тогда будет уже поздно. Она вспомнила, что Питт сказал про четвертого их друга. – Мистер Йейтс тоже мертв, – бросила она Сандерману в лицо. Казалось, будто она влепила ему пощечину. Он открыл рот и попытался втянуть в себя воздух, но не смог. По его реакции Шарлотта поняла: она сказала ему нечто такое, чего он не знал, и это глубоко задело его. Возможно, в будущем она в этом раскается. Но сейчас… сейчас она должна любым способом вытянуть из него то, что рассказал ему Мартин Гарви. Шарлотта открыла было рот, чтобы заговорить, но что-то в лице Сандермана остановило ее. – Как… как он умер? – выдавил он. Их роли поменялись: теперь он спрашивал у нее и наверняка понимал всю иронию этого положения. – Сражаясь, – ответила она. – Где-то в Индии. Похоже, он был храбрый солдат… порой даже слишком… – Видя, как последняя кровь отлила от его лица, Шарлотта умолкла. – Сражаясь? – Сандерман буквально вцепился в это слово, как будто оно вселяло в него некую отчаянную надежду. – Вы хотите сказать, в бою? – Да. Он отвернулся. – Прошу вас, мистер Сандерман, – произнесла она с мольбой в голосе. – Мой муж – умный и решительный человек. Он наверняка выяснит то, что вам известно, но, боюсь, помочь Мартину Гарви будет уже поздно. Или мистеру Гаррику – если они вместе. – Шарлотта не знала, мудро ли она поступает. Вдруг она зашла слишком далеко и выдала собственное неведение? Но на его лице читалась внутренняя борьба, и она с замиранием сердца ждала, что он скажет ей в ответ. В его глазах промелькнуло решение, однако он поспешил отвернуться и вместо этого посмотрел на свои руки. – Вряд ли в ваших силах что-то изменить, – произнес он, и Шарлотта услышала в его голосе боль. – Даже если я расскажу вам все, что поведал мне Мартин, боюсь, что уже слишком поздно. Внезапно ей сделалось зябко. Холод как будто проникал ей под кожу, и она чувствовала, что ее начинает бить дрожь. Она вся напряглась. – Вы считаете, что Мартина тоже убили? Кто следующий? Вы? – с вызовом в голосе спросила она. – И вы намерены сидеть и ждать, когда с вами тоже что-то случится? Ее голос дрожал от гнева и страха. А также от осознания того, что она сражается в одиночку. И это при том, что он был с ней рядом – так близко, что она ощущала исходивший от его рук запах карболового мыла, хотя те уже давно высохли. Движимая внезапным порывом, она взмахом руки обвела комнату. – Неужели все эти люди вам безразличны в той же мере, в какой вам безралична собственная судьба? Кто позаботится о них, если не вы? Он поднял глаза. Похоже, она задела самое больное место. – Это ваша работа! – с жаром продолжила Шарлотта, понимая, что она несправедлива и не права. Она фактически ничего о нем не знала и не имела права на такие заявления. Рассердись он на нее, она не стала бы его в этом обвинять. – Мартин услышал обо мне, – тихо произнес Сандерман. Казалось, он глубоко о чем-то задумался, но колебаний в его голосе она не услышала. – Я знаком со многими солдатами, которые переживают не лучшие свои времена. Которые выпивкой пытаются заглушить душевную боль, все те ужасы, которые преследуют их и которые они не в силах забыть. Или потому, что они не знают, как им вернуться к прежней, мирной жизни, которую они вели до войны. – Сандерман глубоко вздохнул. – Когда человек живет дома, жизнь для него практически одинакова каждый день – скромные мечты и надежды, и так из года в год. Мир для него почти не меняется. Шарлотта слушала его, не прерывая. Пока что Сандерман произносил общие фразы, однако что-то подсказывало ей, что он постепенно подходит к чему-то важному. – В армии все совершенно не так. Порой даже самый короткий срок кажется целой жизнью, – продолжил он. Интересно, что он имеет в виду? Египет? Себя? Стивена Гаррика? Ловата? Или всех тех несчастных, страждущие души которых он окормлял здесь, в темных закоулках Севен-Дайлз? – Мартин пытался помочь Гаррику, – произнес Сандерман, глядя в пол, как будто не решался посмотреть ей в глаза. – Но не знал как. Кошмары Гаррика становились все мрачнее и случались все чаще. Он пытался искать спасение от них в алкоголе, но с каждым разом это получалось у него все хуже и хуже. И тогда он начал принимать опиум. Его здоровье резко пошатнулось, и он больше не владел собой. – Последние слова Сандерман произнес еле слышно. Шарлотта была вынуждена наклониться к нему ближе, чтобы услышать, что он говорит. – Он никому не доверял, – продолжил тот. – Кроме Мартина, так как был уже за гранью отчаяния. Мартин подумал, что если Гаррик придет ко мне… или если я приду к нему, то я смогу ему помочь. – Почему же вы не пришли? – спросила Шарлотта, причем довольно резко, за что тотчас же мысленно отругала себя. Впрочем, Сандерман был слишком глубоко погружен в свои мысли и, похоже, этого не заметил. – То, что он живет на Торрингтон-Сквер, а не в подворотне Севен-Дайлз, вовсе не значит, что он менее нуждается в вашей помощи! – возмутилась она. – Ведь наверняка его жизнь была не жизнью, а кромешным адом! Сандерман посмотрел на нее пустым взглядом. – Да, это был кромешный ад, – выдавил он. – Но я ничем не могу ему помочь. Он не желает слышать ту единственную вещь, которую я знаю, как сказать. Смысл его слов Шарлотта не поняла. – Если вы не можете облегчить его кошмары, то кто? Разве не то же самое вы делаете для этих людей? Тогда почему вы не желаете сделать то же самое для Стивена Гаррика? Сандерман ничего не ответил. – И что это за кошмары? – не унималась Шарлотта, зная, что делает ему больно, но остановить себя не могла. – Мартин говорил вам? Почему вы не помогли Стивену справиться с ними? – Вы говорите так, будто это так легко сделать. – В голосе Сандермана слышался гнев. Он весь напрягся, как будто тело его свело судорогой. – Вы понятия не имеете! – Тогда скажите мне. Из того, что я слышала, я поняла лишь одно: он на грани безумия! Какой же вы тогда священник, если вы отказываетесь протянуть ему руку? Если вы отказываетесь помочь и мне? Сандерман посмотрел ей в глаза. Взору Шарлотты предстала гримаса гнева и бессилия. – Скажите, миссис Питт, у вас есть лекарство от помешательства? Как вы способны прекратить ночные кошмары – видения крови, языков пламени, душераздирающих криков, которые преследуют вас даже тогда, когда вы бодрствуете? – Сандермана била дрожь. – Что вы можете сделать с жаром, который обжигает вашу кожу, но стоит вам открыть глаза, как вы просыпаетесь в холодном поту и мерзнете? Это внутри вас, миссис Питт. И никто не может вам помочь! Мартин Гарви пытался, и это едва не передалось ему самому. Когда он пришел ко мне, он сказал, что боится за Гаррика, но я видел, что ему страшно и за самого себя. Безумие поглощает не только самого безумца, но и тех, кто находится с ним рядом. – Вы хотите сказать, что Стивен Гаррик сошел с ума? – резко спросила Шарлотта. – Тогда почему его родные его не лечат? Или им стыдно признаться, что с ним что-то не так? – Наконец все начало обретать смысл. Многие люди отрицают болезнь рассудка. В их глазах это скорее грех, нежели заболевание. Будь это, например, холера, никто бы не стал этого скрывать. – Они поместили его в лечебницу для душевнобольных? – Она не собиралась повышать голос, но тот сам сорвался на крик. – Скажите, это так? Но почему также и Мартина?.. Так вот почему он не написал сестре и не сказал ей, где он находится? Лицо Сандермана было исполнено жалости столь глубокой, что казалось, та доставляла ему боль, причем боль эта никуда не уйдет и продолжит терзать его даже тогда, когда он оставит попытки что-то ей объяснить. – Из Бедлама? – тихо спросил он. Это слово пронзило ее, словно удар током. Ни для кого не было секретом, что лечебница для душевнобольных – это сущий ад. Ее название, искаженное имя священного города Вифлеем[11], давно стало ругательным словом, а сама она являла собой узилище самых жутких кошмаров, где, запертые в темнице собственного помутненного рассудка, несчастные люди заходились в крике, пытаясь отогнать от себя мучившие их видения. Несколько мгновений Шарлотта пыталась вновь обрести голос. – И вы позволили этому случиться? – прошептала она. Нет, она не пыталась его ни в чем обвинять, по крайней мере, все не сводилось лишь к обвинению. Она по-своему восхищалась Сандерманом. Она видела в нем сострадание и потому не могла поверить в его безразличие к Гаррику, что бы ни было тому причиной. Его благородство было неподдельным: взять, к примеру, то, с каким достоинством он обращался с пьяным в тот день, когда она впервые нашла его. – А как, по-вашему, я мог это предотвратить? – Он посмотрел на нее с обидой и вызовом. – У нас у каждого свой собственный путь к спасению, миссис Питт. Я еще много лет назад сказал Гаррику, что ему делать, но заставить его внять моему совету я не могу. Она собралась было возразить, сказать ему, что в первую очередь ее заботит судьба Мартина Гарви, но затем его намек дошел до нее. – Вы хотите сказать, что Стивен Гаррик сам виноват в своем безумии? – спросила она, отказываясь верить собственным ушам. – Нет… – Сандерман отвернулся, и впервые она поняла, что он лжет. – Мистер Сандерман! – воскликнула она, не зная, что еще сказать ему. Он поднял голову и в упор посмотрел на нее. – Миссис Питт, я сказал вам больше, чем хотел сказать, лишь затем, что вдруг вы сможете помочь Мартину Гарви. Он хороший человек, который, в свою очередь, пытается помочь другому человеку, чьи страдания выше его понимания… и сам может жестоко за это пострадать. – В его голосе слышалась мольба. – Если у вас есть возможность обратиться к влиятельному лицу, чтобы его освободили, пока еще не поздно… если он все еще там… – Я сделаю все, что смогу! – страстно заявила Шарлотта, даже если сама не до конца в это верила. – По крайней мере, я знаю, с чего мне начать. Спасибо вам, мистер Сандерман. – Она на миг умолкла. – Скажите, вам что-нибудь известно о смерти мистера Ловата? По его лицу скользнула тень улыбки. – Нет. Но если вы попросите меня высказать предположение, то я, пожалуй, скажу то, что видно на первый взгляд, – его убила эта египтянка, по каким-то ведомым только ей одной причинам. Возможно, причина эта кроется в чем-то таком, что произошло между ними в Александрии. Тогда мне казалось, что он ничем не обидел и не оскорбил ее. Теперь я склонен считать, что ошибался. – Понятно, спасибо вам. На этот раз он не стал провожать ее из Севен-Дайлз. Она ушла одна, исполненная решимости как можно скорее найти Питта, чтобы сообщить ему, где находится Мартин Гарви, и убедить его, что они должны добиться скорейшего освобождения Мартина из Бедлама, каких бы усилий это им ни стоило. ***