– С ним случались приступы белой горячки и бреда, – продолжил тот уже более твердым голосом. – Я был вынужден отправить его в лечебницу. – Гаррик судорожно втянул в себя воздух. – В Вифлеемскую лечебницу для душевнобольных. Репутация Бедлама была Веспасии отлично известна. Чтобы представить царивший там ад, не нужно было никаких слов. И то, что Гаррик отправил туда своего сына, говорило о многом. И в первую очередь о его страхе. – Значит, Питт нашел его там и увез оттуда? – сказала она, и это было скорее утверждение, а не вопрос. – А вам не кажется, что он в первую очередь искал Мартина Гарви? Насколько мне известно, вместе с сыном вы отправили туда и его лакея. Не так ли? На миг у Гаррика от удивления отвисла челюсть, но затем он вновь принял невозмутимый вид. – Похоже, вам известно больше, нежели я предполагал. Да, я подумал, что будет лучше, если Гарви… – Он не договорил, внезапно осознав, что своим признанием может только ее оттолкнуть, чего он никак не мог позволить. – Найдите его! – с мольбой в голосе воскликнул он. – Я очень вас прошу. Веспасия посмотрела на его страдальческое лицо. – И что при этом я должна сказать Питту или кто там еще причастен к этой истории? – спросила она. – Чем вы так напуганы, Фердинанд? – С этими словами она подошла к дивану и жестом предложила ему сесть. Однако он остался стоять. – Верните его мне, а дальше я сам знаю, что мне делать, – процедил он сквозь зубы. Веспасия села. – Думаю, будь он им не слишком нужен, они вернули бы его мне по первой же моей просьбе. Но тогда, ответьте мне честно, зачем им было забирать его из Бедлама? – резонно рассудила она. – Мне кажется, вам давно пора посмотреть правде в глаза. Фердинанд открыл было рот, но так ничего и не сказал. Веспасия ждала. Она не собиралась повторять свой вопрос. Фердинанд знал факты. Стивен был его сыном. Гаррик уставился в пол. – Ему известно нечто такое, за что некоторые люди готовы его убить, лишь бы вырвать у него правду, – ответил он. Ответ получился уклончивый, далекий от правды. Однако это был какой-никакой, но ответ. Веспасия поняла, что вряд ли сможет вытащить из Гаррика что-то большее. Пусть этим займется Виктор Наррэуэй. Она уже приняла для себя решение, что обратится именно к нему. – Хорошо, я передам вашу просьбу, – пообещала она. Получив от нее обещание, Гаррик на миг расслабился, однако, поскольку победа была одержана, принялся нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, желая услышать, что она скажет дальше. Веспасия смерила его ледяным взглядом. – В мои намерения не входит позволить вам сопровождать меня, Фердинанд. Вы сообщили мне все, что требовалось. И, как вы сами дали понять, в данном случае время на вес золота. Желаю вам доброго утра. – Благодарю вас, – натянуто ответил он. На его лице одновременно читалось облегчение, благодарность и нечто похожее на разочарование, как будто у него отняли право самому отстаивать свою правоту. Он ненавидел чувствовать себя зависимым от кого бы то ни было, и уж тем более от женщины. – Да-да, спасибо огромное. Всего доброго. Я… – Я сообщу вам о результатах, – холодно ответила Веспасия. – Если я не застану вас дома, то оставлю записку. – Я буду ждать. Она едва заметно кивнула. Фердинанд густо покраснел, однако спорить не стал. Веспасия поднялась с дивана, давая ему возможность уйти, не нарушив правил приличия. Когда Гаррик ушел, Веспасия вновь воспользовалась телефоном. Она довольно быстро привыкла к этому изобретению и отказывалась понять тех, кто по-прежнему не желал пользоваться столь удобным и быстрым средством связи. Она не сомневалась, что Виктор Наррэуэй вновь присутствует на слушании дела Райерсона и этой египтянки и что в час дня суд закроется на обеденный перерыв. То есть в ее распоряжении еще целый час, и она должна убедить Наррэуэя, что ей срочно требуется его видеть. Когда она прибыла к зданию суда, они встретились на ступенях крыльца. Наррэуэй со свойственной ему галантностью вышел к ней с приветливой улыбкой на лице, однако стоило ему заговорить, как ей тотчас бросилась в глаза печать тревоги на его лице и некая внутренняя напряженность. Он как будто был чем-то озабочен, а может, даже напуган. – Добрый день, леди Веспасия, – негромко произнес он. – Добрый день, Виктор. Извините, что я отрываю вас от куда более важных дел, но сегодня утром мне нанес визит Фердинанд Гаррик, причем в расстроенных чувствах. – Она сделала вид, что не заметила его удивления. Увы, времени на объяснения у нее не было. – Ему известно, что Питт нашел Стивена Гаррика в Бедламе и забрал его оттуда. Я полагаю, что он не мог этого сделать без вашего согласия и, вероятно, без вашей помощи. Наррэуэй предложил ей локоть, и Веспасия оперлась на него. Судя по всему, он хотел отойти от крыльца, чтобы их разговор никто не подслушал. – Вообще-то, начнем с того, что нас в первую очередь интересовал Мартин Гарви, – ответил он. – Да, я в курсе. Шарлотта очень переживала по поводу его исчезновения. Можете мне не объяснять. По губам Наррэуэя скользнула тень улыбки и тотчас исчезла. – Собственно, это миссис Питт первой узнала местонахождение Гарви, – сухо продолжил он. – От священника в Севен-Дайлз. – Они бок о бок шагали по дорожке, что вела прочь от Олд-Бейли в направлении Ладгейт-Хилл, а затем дальше на восток к громаде собора Св. Павла, чей темный купол резко выделялся на фоне ослепительно-синего неба. – Это в духе Шарлотты, – ответила Веспасия. Наррэуэй глубоко вздохнул, как будто хотел что-то сказать, но затем мысль ускользнула, уступив место другой, куда более мрачной и гнетущей. – В Египте было совершено зверское преступление, – произнес Наррэуэй так тихо, что Веспасия едва разобрала его слова. – Двенадцать лет назад. А совершили его Ловат, Гаррик, Сандерман и еще один человек, четвертый, по имени Йейтс. Фердинанд Гаррик покрыл их тогда. Но если теперь правда всплывет, Египет рванет, как пороховая бочка, что, в свою очередь, может стоить нам Суэцкого канала. Чтобы скрыть правду, есть те, кто готовы убивать. – Понятно. – Веспасия глубоко вздохнула. Его слова не стали для нее неожиданностью. Похоже, в этой истории смешалось все – деньги, власть, политические страсти. – То есть следует понимать, что Ловата покарали за его злодеяние? – Похоже на то. Помоги им бог… их можно понять. Но Стивена Гаррика я буду оберегать столько, сколько понадобится. Можете так и сказать его отцу. У меня не меньше причин для того, чтобы постараться сохранить младшему Гаррику жизнь, чем у него. Прошу вас, не пытайтесь меня переубедить. Мне пока неизвестны все участники этой игры и кто из них на чьей стороне. Я бы с великим удовольствием спас Райерсона, но, увы, сделать это выше моих возможностей. Веспасия на мгновение задумалась. – А могу я навестить его, предложить ему услуги друга? – спросила она. – Это можно будет сделать сегодня вечером, – пообещал Наррэуэй. – Тогда вы сможете сказать ему все, что пожелаете. Боюсь, что позже, по окончании суда, у вас больше не будет такой возможности. – Понятно, спасибо, – поблагодарила она, внезапно дрогнув голосом. – Леди Веспасия! – Наррэуэй не рискнул обратиться к ней лишь по имени, без титула. – Да? – К ней вновь вернулось самообладание. – Мне действительно жаль. – Лицо Наррэуэя на миг исказила гримаса неподдельной боли. Веспасия не знала, почему он принимает судьбу Райерсона так близко к сердцу и даже верит ли он в его вину. Однако она твердо знала одно: все его эмоции были глубокими и искренними, частью его «я», а отнюдь не притворством. Под темной тенью собора Св. Павла она остановилась и повернулась к нему лицом. – Есть вещи, которые выше нас, – тихо произнесла она. – Как бы страстно мы их ни желали. Ей показалось, что Наррэуэй смутился, чего за ним она раньше не замечала. – Приходите ко входу Ньюгейтской тюрьмы в восемь, – сказал он, после чего повернулся и зашагал назад, к зданию суда. *** Даже при всем своем влиянии Наррэуэй сумел добиться для Веспасии лишь короткого визита. Она ожидала увидеть у Райерсона признаки упадка духа, который он наверняка испытывал. Однако, несмотря на свою внутреннюю готовность, увидев его, она была потрясена. Она помнила его как крупного, крепкого мужчину. От него всегда исходила некая внутренняя сила, которая была его отличительной чертой – даже больше, нежели его ум, характер и шарм. Он стоял перед ней у входа в камеру – бледная тень былого человека. Его кожа была бледна и напоминала высохший пергамент, и хотя на нем была та же самая одежда, в которой она видела Райерсона в последний раз, сегодня та болталась на нем как на вешалке. – Веспасия, как хорошо, что вы пришли, – глухо произнес он, протягивая для рукопожатия руку, однако тотчас отдернул ее – еще до того, как Веспасия успела к ней притронуться, – как будто испугался, что, возможно, ей это будет неприятно. Ее, в свою очередь, пронзила ужасная мысль: возможно, перемены в нем объясняются тем, что он больше не верит в невиновность Аеши Захари. Он не был похож на страстотерпца, скорее на человека, чьи мечты разбиты вдребезги. Веспасия заставила себя улыбнуться – совсем чуть-чуть. – Мой дорогой Сэвил, – ответила она. – Этим я обязана многим людям, – что было неправдой, однако она знала, что пусть на миг, но ему станет легче. – И у меня есть всего несколько минут, прежде чем несчастный надзиратель придет за мной, как то велит ему сделать его долг, – добавила она. – Мне подумалось, что я могла бы чем-нибудь вам помочь. Сделать для вас нечто такое, о чем до сих пор вы не могли просить кого-то другого. Если у вас есть такая просьба, не стесняйтесь, говорите, ибо, боюсь, второй такой возможности поговорить наедине у нас больше не будет. Это была суровая правда, времени же ходить вокруг да около тоже не было. Если он мог о чем-то просить, то только сейчас, этим вечером. Усилием воли он взял себя в руки и с завидным спокойствием заговорил. Он уже отдал распоряжения относительно тех надзирателей, что хорошо с ним обращались. Тем не менее он хотел бы также выразить некоторым личную благодарность, а перед кем-то извиниться. Последнее лежало на его душе тяжким грузом, и он был благодарен Веспасии, когда та пообещала это сделать, если вдруг в этом действительно будет необходимость. Райерсон не сомневался: она сделает это красиво, искренне и скромно, как он того и хотел. Вскоре вернулся надзиратель. Веспасия холодно велела ему подождать в коридоре, однако тот остался стоять в дверях. – Есть еще какие-то просьбы? – спросила она у Райерсона. – Что-то личное, что я могла бы вам принести? По его лицу скользнула и погасла тень улыбки. – Нет, спасибо. Мой лакей делал это для меня каждый день. Я так… Веспасия подняла руку, приказывая ему молчать. – Знаю, – быстро произнесла она и посмотрела на надзирателя. Тот придержал для нее дверь. – Прощайте, Сэвил. По крайней мере, на данный момент. С этими словами она, не оглядываясь, вышла в тюремный коридор. Ей было слышно, как у нее за спиной с лязгом захлопнулась дверь его камеры, как проскрежетал в замочной скважине ключ, как на место встали замки. Она уже шагала к выходу, когда мимо нее, ступая почти неслышно и косясь в сторону, в противоположном направлении проскользнул скромно одетый темнокожий мужчина. В руках у него была небольшая мягкая сумка. Судя по всему, это был личный слуга Аеши Захари, который нес ей чистое белье и то другое, что еще она просила его принести. Он так хорошо владел искусством быть незаметным, что не сразу бросался в глаза. Встреть его Веспасия в другой раз в другом одеянии, она бы вряд ли узнала его. Она была вынуждена напомнить себе, что этот человек принадлежал иной культуре. Внезапно, к ее великому удивлению, ее посетила мысль, что она никогда не видела Аеши Захари. По крайней мере, не помнила такой встречи. Хотя если даже они где-то встречались, разве вспомнила бы она об этом? И все же эта женщина была в самом сердце шторма, который в ближайшие дни уничтожит Райерсона, а возможно, и Стивена Гаррика.