– Командующий, – ответил Сандерман, – генерал Гаррик. Это святилище пылало адским пламенем, но что-то наверняка осталось. – Он сглотнул комок в горле. Его бледное лицо блестело каплями пота. – Любой, кто увидел бы эти тела, понял бы, что людей застрелили и что это никакой не несчастный случай. – Кому еще об этом известно? – уточнил Наррэуэй. – Никому, – ответил Сандерман. – Генерал Гаррик все замял. Нашел имама, и тот похоронил тела. Они были завернуты в саваны. Имам прочел над ними все положенные молитвы и совершил все обряды. – И это довело Стивена Гаррика до помешательства? – продолжал Наррэуэй. – Чувство вины? Раскаяние? Или же страх, что в один прекрасный день кто-то придет и отомстит ему за содеянное? – Раскаяние, – без колебаний ответил Сандерман. – В своих кошмарах он раз за разом переживал случившееся. Если за ним кто-то и пришел, так это убитые нами люди, мужчины и женщины. Наррэуэй посмотрел на него немигающим взглядом. – А вы? Эти мертвые преследуют и вас тоже? – Нет, – ответил Сандерман, твердо глядя Наррэуэю в глаза, пусть даже полным боли и душевных терзаний взглядом. – Я сдался им. Я признал свою вину. Пусть я не могу исправить того, что сделал, но я проведу остаток отпущенных мне дней, помогая другим людям. И если тот, кто убил Ловата, придет за мной, он всегда найдет меня здесь. И если он убьет меня, что ж, пусть так и будет. Если вы захотите меня арестовать, я не стану сопротивляться. И хотя здесь от меня больше пользы, нежели в петле, я без всяких слов приму свою судьбу. Грудь Шарлотты стиснула такая сильная боль, что она едва не задохнулась. – Бог вам судья, а не я, – произнес Наррэуэй. – Но если вы понадобитесь мне снова, думаю, вам хватит мудрости быть здесь. – Я буду, – пообещал Сандерман. – И никому ничего не рассказывайте, – добавил Наррэуэй. Внезапно его голос прозвучал гораздо резче, с нотками угрозы. – Я не советую вам портить со мной отношения, мистер Сандерман. И если вы шепнете хотя бы одно слово этой истории кому бы то ни было, я достану вас даже из-под земли, и тогда петля покажется вам великим благом по сравнению с тем, что я сделаю с вами. Сандерман испуганно посмотрел на него. – Боже! Неужели вы думаете, что я повторю это по своей воле? – Я знал людей, которые только и делали, что рассказывали о своих преступлениях, в надежде на то, что это отпустит им грехи, – ответил Наррэуэй. – Но если вы повторите ваш рассказ, это будет вам стоить в тысячу раз больше жизней, нежели те, которые вы отняли. Если вдруг вы ощутите соблазн исповедоваться и тем самым облегчить душу, вспомните мое предостережение. По лицу Сандермана промелькнуло нечто вроде сарказма. – Я вам верю, – ответил он. – Думаю, именно поэтому вы не арестовали меня. Его ответ, похоже, смягчил Наррэуэя, но лишь на миг. – Да, также и милосердие, – произнес он. – Или, может, справедливость? Что кто-то другой может сделать для вас, что было бы равносильно той честности, с какой вы наказали сами себя? – С этими словами Наррэуэй повернулся и медленно побрел по коридору к входной двери. Питт взял Шарлотту за руку. Она заупиралась: ей хотелось напоследок обернуться на Сандермана, улыбнуться ему, убедиться, что он видел ее и понял, однако затем позволила Питту увести ее прочь. Никто из троих не проронил ни слова, пока они не дошли до площади, где, свернув на Литтл-Эрл-стрит, зашагали к Шафтсбери-авеню. Первой молчание нарушила Шарлотта. – Убийство Ловата наверняка связано с этими событиями? – сказала она, посмотрев сначала на одного, затем на другого. Лицо Наррэуэя осталось каменным. – Думать иначе значило бы погрешить против истины, – ответил он. – Что, однако, не устраняет наших трудностей. Более того, осмелюсь сказать, что это радикально меняет масштабы дела, что я, пожалуй, предпочел бы увидеть Райерсона в петле, чем… – Наррэуэй не договорил. Питт схватил его за плечо и резко развернул, отчего Шарлотта едва не налетела на них обоих. Впрочем, Наррэуэй тотчас убрал с себя его руку, причем с такой силой, что Питт от удивления и боли даже поморщился. – В противном случае, – процедил он сквозь зубы, – мы будем вынуждены придать это дело огласке, и тогда весь Египет восстанет. После восстания Ораби, обстрела Александрии, после Хартума и Махди эта страна сидит на пороховой бочке. Всего одна искра, и та рванет. И тогда прощай, Суэцкий канал, а с ним не только торговля в Египте, но и во всей восточной части империи. Все товары вновь придется доставлять вокруг Африки – не только чай, пряности, лес или шелк, но и продукты нашего экспорта. Издержки возрастут, а значит, цены взлетят почти вдвое. Я уже не говорю о военных и колониальных проблемах. Увидев на лице Наррэуэя страх, Шарлотта повернулась к Питту. Тот, похоже, был напуган не меньше своего начальника. Казалось, он наконец осознал масштабы трагедии или же знал их всегда, но отчаянно цеплялся за надежду, что они лишь плод его воображения, его личный кошмар. – Четверо пьяных британских солдат расстреляли тридцать пять мирных мусульман в их же собственном святилище, – прошептал Наррэуэй едва различимым шепотом. Понять, что он говорит, можно было лишь по губам. – Вы можете представить, что будет в Египте, Судане и даже Индии, если правда об этом станет известна? – Вы хотите сказать, что Аеша убила Ловата в отместку за своих соотечественников? – медленно произнес Питт. По его лицу было видно, как глубоко эта мысль ранила его. Шарлотта попыталась придумать, чем она может его утешить, но так и не придумала. Кто смог бы упрекнуть за это Аешу? Никто в Англии даже пальцем не пошевелил бы, чтобы наказать виновных, зато английские судьи, вне всякого сомнения, отправят ее на виселицу… а возможно, вместе с ней и Райерсона. Но что, если ей было все равно? – А Райерсон с этим как-то связан? – спросила она вслух. – Или же ему просто не повезло? Он влюбился не в ту женщину, не в то время… Шарлотта не ожидала увидеть на лице Наррэуэя гримасу боли – острой и, похоже, очень личной. Впрочем, как будто почувствовав ее взгляд, он тотчас попытался ее замаскировать. – Возможно, – согласился он и зашагал вперед. Они свернули за угол и, перейдя улицу, оказались на Шафтсбери-авеню. Шарлотта понятия не имела, куда они идут, однако подозревала, что Наррэуэй и Питт также этого не знают. Владевший ими ужас стер из их сознания все остальное. С ней самой было то же самое. Она слышала грохот проезжавших мимо экипажей, но видела лишь размытое пятно какого-то мельтешения. Александрия являла собой совершенно иной мир, который она до этого видела лишь на картинках или благодаря описаниям Питта. Однако теперь этот город был связан со всем, что окружало ее здесь, как будто находился совсем рядом, по ту сторону некой невидимой границы. Случись там вооруженный мятеж, и туда отправят сражаться и умирать британских солдат, точно так же, как то было в Судане. Она отлично помнила газетные репортажи о тех событиях. Она лично была знакома с женщиной, чей сын погиб при штурме Хартума. И если падет Суэц, последствия этого падения затронут в Британии буквально каждого. И все равно, как можно отправить на виселицу невиновного человека? Если, конечно, он невиновен. Тете Веспасии очень хотелось в это верить, но верить еще не значит, что так оно и есть на самом деле. Даже Веспасия может ошибаться. Влюбленные люди порой способны на самые неожиданные поступки. Наррэуэй внезапно остановился и посмотрел на Питта. – Гаррику в обозримом будущем ничего не грозит. Чего я не могу сказать про Сандермана. Впрочем, я уверен, что он осознаёт грозящую ему опасность и потому будет держать рот на замке. Если бы для успокоения своей совести он хотел стать мучеником, то уже давно бы это сделал. Для него важно жить в Севен-Дайлз. Это его путь спасения души. Думаю, он скорее умрет, чем пожертвует ею. А Йейтс и Ловат мертвы. – Так, значит, это Аеша? – неуверенно уточнил Питт. – Это ее месть? – Возможно, – ответил Наррэуэй. – И да видит бог, я ее не виню… разве только за то, что она втянула в это дело Райерсона. И то, возможно, у нее не было иного выхода. Той ночью он оказался в ее доме по чистой случайности, как раз в тот момент, когда она собиралась избавиться от тела и потому не могла знать, что он поможет ей, а не позвонит в полицию – как он наверняка бы и поступил, возобладай в нем инстинкт самосохранения. – Но почему она ждала целых пятнадцать лет? – перебила его Шарлотта. – Если бы убили кого-то из моих родных, я бы точно не стала ждать так долго. Наррэуэй с любопытством посмотрел на нее. – Я бы тоже, – с чувством произнес он. – Возможно, этому долго что-то мешало. Например, неведение? Или отсутствие помощи? Власти? Содействия со стороны других, их убежденности, денег? – Он посмотрел сначала на Питта, затем на Шарлотту, как будто ждал от них подсказки. – Что бы вас вынудило ждать, миссис Питт? Она на мгновение задумалась. Мимо по булыжной мостовой прогрохотала запряженная шестеркой тяжеловозов телега с пивными бочками. Лошадиные гривы развевал ветер, солнце играло на начищенной сбруе. – Если бы я вообще об этом не знала, – сказала она. – Или если бы это не касалось моих родных, или если бы я не знала, кто это сделал или где этого человека искать. Или же ситуация не позволила бы мне уехать… – Что за ситуация? – перебил ее Наррэуэй. – Например, болезнь, – сказала она. – Кто-то, за кем бы я должна была ухаживать, ребенок или кто-то из родителей. Или кто-то, кто был под моей опекой, и, уехав, я бросила бы его на произвол судьбы. Или же кто-то, кто мог пострадать от моих действий. Скажем так, заложник судьбы. Наррэуэй кивнул и вопросительно посмотрел на Питта. – Только если бы я ничего не знал, – ответил тот. Стоило ему это сказать, как в его памяти как будто что-то шевельнулось. – Я слышал про этот пожар, но все, с кем я разговаривал, считали, что это был несчастный случай. По крайней мере, так они все говорили. Но как Аеша узнала, что это не так? Лицо Наррэуэя приняло суровое выражение. – Что ж, хороший вопрос, Питт. И я бы очень хотел получить на него ответ. Вот только, увы, я понятия не имею, где его искать. Я вообще хотел бы узнать обо всем этом как можно больше. Например, действовала ли Аеша Захари в одиночку или же за ней кто-то стоит? Кто еще мог знать об этой резне? И почему этот человек не разоблачил преступников еще в Египте? Зачем было ждать, зачем убивать кого-то в Лондоне? – Говоря эти слова, Наррэуэй слегка понизил голос. Было видно, что его душит гнев и ему с трудом удается держать себя в руках. – И самое главное – это только личная месть, которой все и ограничится, или же начало чего-то большего? Томас и Шарлотта молчали. Вопрос был слишком велик, а ответ на него – страшен. Питт машинально положил Шарлотте на плечо руку и привлек ее к себе. К сожалению, слов у него не нашлось. Глава 12 Веспасия была в гостиной – составляла в букет белые хризантемы и медно-желтые листья бука, плававшие в плоской вазе от Лалик, – когда в вестибюле послышались сердитые голоса. Она удивленно обернулась, и в следующий миг двери распахнулись, и мимо горничной в гостиную ворвался Фердинанд Гаррик и встал на край дорогого обюссонского ковра. Лицо его было перекошено гневом, а также чем-то очень похожим на отчаяние. – Доброе утро, Фердинанд, – невозмутимо произнесла Веспасия и кивком головы показала горничной, что та может идти. Ей ничто не мешало добавить в голос льда, в количестве достаточном, чтобы остановить даже принца Уэльского, если бы не искренность чувств, которые она прочла на его лице. Несмотря на глубочайшую неприязнь, которую Веспасия питала к нему, она не стала этого показывать. – Как я понимаю, случилось что-то серьезное, если вы решили, что я могу вам чем-то помочь. Гаррик растерялся. Он отлично понимал, что, ворвавшись к ней, он нарушил все мыслимые приличия, и теперь наверняка был готов услышать от нее гневную отповедь, а не слова участия. Его самонадеянности как не бывало. Он застыл, жадно хватая ртом воздух. Даже стоя на другом конце комнаты, Веспасия видела, как вздымается и опускается его грудь. Отломав последние два стебля, она положила цветочные головки на плавающие в плоской вазе листья, а саму вазу поставила на низкий столик. Композиция получалась прекрасная – летом она любила делать такие же с цветами пиона. – Расскажите мне, что случилось, – сказала она. – Если хотите, я велю принести для вас чай, но, возможно, сейчас это будет излишним? Гаррик махнул рукой, отказываясь от чая. – Жизни моего сына угрожают те же люди, которые убили Ловата. А теперь этот идиот-полицейский похитил его и увез из единственно надежного места, где он был в полной безопасности! – воскликнул он, возмущенно сверкая глазами, после чего дрожащим голосом, жадно хватая ртом воздух, продолжил: – Ради бога, скажите им, чтобы они оставили нас в покое! Они понятия не имеют, во что вмешиваются. Это чревато… – Похоже, у старого Гаррика не нашлось слов, чтобы описать, чем именно это чревато, и он просто уставился на Веспасию в бессильной ярости. Веспасия поняла: переубеждать его бесполезно. Было видно, что он охвачен паникой и в этом состоянии своем глух к любым доводам разума. – Если вашего сына увез Питт, в таком случае мы должны поставить его в известность о грозящей ему опасности, – спокойно ответила она. – В это время утром его вряд ли можно застать дома, однако я попробую его разыскать. И если смогу, то буду вынуждена сказать ему, какая конкретно опасность угрожает вашему сыну, чтобы он мог принять все меры предосторожности. – Этот человек – круглый болван! – выкрикнул Гаррик срывающимся голосом. – Он сует свой нос в то, чего совершенно не понимает! Из-за него целый континент может рвануть, как пороховая бочка! Веспасия не ожидала от него такой ярости. Гаррик рвал и метал, однако при всей ее неприязни к его гонору и самонадеянности она была вынуждена признать: когда-то он был отличным солдатом. И не в его правилах впадать в истерику. – Фердинанд, прошу вас, успокойтесь и скажите мне то, что я должна передать ему, – твердо произнесла она. – Я не могу ему приказывать, но могу постараться его убедить. Где был Стивен? Когда вы узнали, что его увезли оттуда и что это сделал именно Питт? Гаррику стоило неимоверных усилий взять себя в руки. Правда, голос его по-прежнему дрожал от переполнявших его эмоций. – Люди, которые убили Ловата, не остановятся, пока не убьют и моего сына, а также Сандермана, если, конечно, они его найдут. Стивен это знал! – Лицо Гаррика сделалось пунцовым. Ему явно было неловко перед ней, однако он взял над собой верх и продолжил: – Он был… нездоров. Веспасия не стала уточнять характер нездоровья Стивена. Ей были известны внешние проявления его болезни. Однако в данный момент ее в первую очередь интересовали причины его хвори, поэтому она не стала перебивать Фердинанда.